Э-э-э неловко протянул я.
Доктор, просто избавьте молодого человека от всех посторонних предметов внутри его организма, молвил Роберт, подмигнув мне. Можете называть меня старпером и консерватором, но на нас сегодня и так сыпется информация со всех сторон. Не хватало еще только галлюцинаций перед глазами и посторонних голосов в голове. Так и с ума сойти недолго. Это не говоря уже о том, что через эти штуковины какой-нибудь ловкий хакер может следить за всей нашей жизнью в режиме реального времени
Что ж, тут с вами сложно не согласиться, дипломатично кивнул доктор. В нашем с вами возрасте начинаешь понимать, чего стоит немного приватности и тишины. Что ж, тогда давайте в кресло, молодой человек. Раз папаша настаивает, выймем из вас всю дорогостоящую начинку и оставим в первозданном виде. Это не больно.
Э-э-э я не уверен, что я умоляюще глянул на Роберта, вспомнив тысячу и одно правило интерната, строго-настрого запрещающих любые манипуляции с нашими «личными средствами связи».
Только не надо споров, Дима, с деланной строгостью ответил Ленц. Это мое твердое решение.
Полчаса спустя мы покинули клинику доктора Гривза тем же путем, что зашли, и вновь спустились на двух лифтах в подземный паркинг. Я временами щурился и дергал головой, не веря, что внутри меня больше нет штуковин, которые стали в интернате неотъемлемой частью моей жизни.
Не беспокойся, произнес Роберт, садясь в автомобиль. Нанокоммуникатор полностью удален. В твоем организме не осталось ничего, что могло бы позволить кому-либо за тобой следить. Можешь быть также спокоен и за мою машину. Специфика моей работы такова, что я вынужден тщательно следить за безопасностью. Никаких подслушивающих устройств здесь нет и быть не может.
Мне казалось, что вы работаете в армейской службе обеспечения или чем-то подобном.
Да, мой отдел формально относится к Войскам обеспечение ОМСС, кивнул он, едва заметно усмехнувшись. Тебе стоит привыкнуть к тому, что в нашем мире вещи часто называются именами, которые не соответствуют их сути. Войны не называют «войнами», армии«армиями», разведку«разведкой». Моя работаявление того же порядка. Слово «обеспечение» необязательно означает закупку и раздачу солдатских портянок.
Так вытипа разведчик?
Может быть, когда-нибудь я расскажу тебе о своей работе подробнее, уклончиво ответил он. Я уверен, что у тебя сейчас есть более насущные вопросы. Итак, наконец, можешь задать их, ни от кого не таясь.
Я боюсь, что нарушил какие-то правила, несчастным голосом произнес я.
К черту эти дурацкие правила! отмахнулся Роберт. Забудь о них, пока ты со мной. Ты снова в нормальном мире, сынок. Ясно?!
«Ну да. На полтора месяца. А потом я вернусь туда, куда ты меня запроторил», подумал я, напряженно глядя на лицо своего новоиспеченного опекуна.
Тот тяжело вздохнул и посмотрел на меня виновато.
Знаю, ты наверняка винишь меня в том, что попал туда, Димитрис. Я сам себя в этом виню. Времени было слишком мало и я, наверное, не дал тебе достаточно информации, перед тем как отправить в «Вознесение». Я не стану врать тебе. Может быть, ты возненавидишь меня за это, но я сознательно не стал посвящать тебя в самые неприятные подробности. Я понимал, что другого выхода нет. Но в то же время я не был уверен, что ты сможешь сознательно сделать этот нелегкий выбор. Я очень боялся, что ты сбежишь назад в Европу, пропадешь там, и тогда я не смогу сделать то, что пообещал Володе. А принуждать тебя я не чувствовал себя вправе. И поэтому я прибегнул, скажем так, к полуправде. Это было нелегко, клянусь тебе. Я очень хотел бы, чтобы твои родители могли сделать этот выбор вместо меня. Но их не былои я сделал его сам.
Глядя в лицо Роберта, я чувствовал, как во мне борются противоречивые чувства. Воспитанная в интернате затравленность и покорность велели мне выслушивать все молча, не выказывая эмоций, которые потом будут использованы против меня. Постепенно просыпающееся гнев и обида заставляли зубы сжиматься и подсовывали на язык сочные матерные слова и проклятия, которые во всей красе объяснили бы Роберту, как я ценю его заботу и его самоотверженную ложь во спасение. И, наконец, слабый голосок рассудка совсем глубоко в душе подсказывал, что, может быть, в словах папиного друга есть какая-то частичка истины, разглядеть которую мне мешают накопившиеся страсти.
Папа, произнес я после долгого молчания. Это заявление от него. Оно настоящее?
Хотел бы я быть уверенным в этом на сто процентов, печально вздохнул Роберт. К сожалению, я знаю об этом немногим больше судебного эксперта, который так и не смог дать на этот вопрос внятный ответ.
Как оно попало к вам?
От одного друга, неравнодушного к твоей судьбе и судьбе твоего отца, Роберт кивнул на футлярчик с моим коммом, который я так и не распечатал. Ее зовут Клаудия Ризителли.
Клаудия?! я не мог поверить своим ушам.
Она оставила тебе несколько сообщений, но я так и не смог передать их тебе. Теперь ты сможешь их прослушать. Там все сказано.
Она видела моего папу?
Нет, покачал головой Роберт. Ей удалось получить заявление нелегально, через нескольких посредников, надежность которых весьма сомнительна. Она не видела его, Дима. Мне очень жаль.
Но он жив?!
Я верю, что это так.
А мама?!
Она пока еще не вышла на связь.
«Пока еще»?! Прошло больше года! О Боже, что могло помешать ей выйти на связь хоть раз за все это время?! едва сдерживая слезы, с болью произнес я.
Я не знаю, Дима. Мне очень жаль, но ни один из моих источников не дал о ней точной информации. Я смог получить показания людей, которые утверждали, что лично видели ее оставшуюся в полевом госпитале в Генераторном во время наступления югославской армии в 76-ом. Больше ничего.
Что сейчас там происходит? На фронте?
Ситуация в Европе очень изменилась по сравнению с той, что ты помнишь, уклончиво ответил на это Роберт. У тебя будет время, чтобы ознакомиться с ней подробно.
Кто сейчас в Генераторном?
Та территория причислена на сегодняшний день к «серой зоне», Дима, покачал головой Роберт. Озоногенератор и водоочистной комплекс разрушены. Постоянного населения, по официальным данным, нет. Спутники показывают, что там передвигаются какие-то люди, но идентифицировать их сложно.
И все-таки кто сейчас там? Наши? Или Ильин?
Понимаешь, Дима, сейчас все стало очень сложно с «наши» и «не наши»
Ах, да, мрачно кивнул я. Альянстеперь враг Содружества. Нам это объясняли.
Все сложно, Дима, повторил Ленц, печально кивнув. Знаешь что? Надень-ка наконец свой сетчаточник. На твоих аккаунтах накопились десятки сообщений, которые тебе стоит прослушать, от множества людей. Да и Дженни твоей наверняка не терпится с тобой пообщаться.
Дженни, повторил я это имя неуверенно. Я успел практически позабыть о ее существовании. Как она? Она связывалась с вами?
Чаще, чем кто-либо, кивнул Роберт. Замечательная девушка. И очень рассудительная для своего возраста. У других семнадцатилетних барышень один ветер в голове, но Дженет не произвела на меня впечатление легкомысленной мечтательницы.
Так она все еще помнит обо мне?
Не сомневайся. Конечно, поначалу она очень расстроилась, что с тобой нет связи. Чуть ли не каждый день пересылала мне сообщения для тебя и допытывалась, удалось ли их передать. Через какое-то время начала сомневаться, не позабыл ли ты о ней, не избегаешь ли общения. Не могла поверить, что за столько времени тебе ни разу не разрешили сеанс связи. Но я смог убедить ее, что порядки в интернате на самом деле строгие.
Эх, она даже не представляет себе, вздохнув, покачал головой я.
А затем твой товарищ передал ей от тебя сообщение.
Что?! Энди Коул?! недоверчиво переспросил я.
Да, он самый. Первым делом он связался со мной, затем с ней, кивнул Роберт. Именно с его слов я понял, насколько суровые там на самом деле условия и как тяжко тебе приходится. Вначале попробовал воздействовать на интернат через администрациюно это затея оказалась безнадежной. Боюсь даже, что своими жалобами я нечаянно выдал, что получил из стен интерната некоторую информацию, и они могли связать это с твоим товарищем