Они, понимаешь ли, знают, как скуден запас монеток в кошельке их ума. Знают, что мозгов им не хватает и что этопроклятие всей их жизни. Они сражались и лягались с самого рождения. Нет, не смотри так на меня, ты остро и тонко мыслишь и слишком быстро раздаешь свое сострадание, скрывая веру в собственное превосходство. Я не отрицаю твой ум, я сомневаюсь в твоем сострадании.
Они ждали от меня жалости. И получили. Ябог, который отвечает на молитвы; можешь ты или какой-то другой бог заявить то же самое? Посмотри, как я изменился. Моя боль, которой я держался так себялюбиво, теперь торчит, как сломанная рука. Мы соприкасаемся в понимании, мы вздрагиваем от прикосновения. Теперь я один с ними со всеми.
Ты удивляешь меня. Я не считал сочувствие чем-то стоящим. Как оценить сострадание? Сколько столбиков монет уравняют чашки весов? Мой слуга когда-то мечтал о богатстве. О закопанных в холмах сокровищах. И сидел на сухих ногах посреди улицы, приставая к прохожим. И посмотри на меня: переломан так, что двигаться не могу, и ветер без устали хлопает пологом палатки. Мы с моим слугой больше не желаем просить милостыню. Хотите моей жалости? Получите. Даром.
Нужно ли рассказывать тебе о моей боли? Я вижу ответ в твоих глазах.
Это моя последняя игра, ты ведь понимаешь. Последняя. И если я проиграю
Прекрасно. Тут нет никакого секрета. Я скоплю яд. В громе моей боли, да. Где же еще?
Смерть? А с каких пор смертьпроигрыш?
Прости за кашель. Я хотел рассмеяться. Ступай теперь, вырви обещания у этих выскочек.
В этом и состоит вера. Жалость к нашим душам. Спроси моего слугуон подтвердит. Бог смотрит в твои глаза и ежится.
Три дракона закованы за свои грехи. Подумав об этом, Котильон вздохнул с неожиданной печалью. Он стоял в двадцати шагах от них, по щиколотки в мягком пепле. Котильон подумал, что взошедший не так далек от всего мирского, как хотелось бы. Дыхание перехватило, словно что-то сдавило горло. Плечи заныли, в голове застучал тяжелый молот. Котильон не мог отвести глаз от плененного Элейнта, изможденного и смертельного, лежащего среди наносов пыли и кажущегося таким смертным. Бездна подери, как я устал.
Рядом прошел Идущий по Граням, тихий и прозрачный.
Кости, и больше ничего, пробормотал Котильон.
Не обманывайся, предупредил Идущий по Граням. Плоть и кожавсего лишь одеяние. Хоть изношенное, хоть сброшенное. Видишь цепи? Они проверены. Головы поднимаются аромат свободы.
Что ты чувствовал, Идущий по Граням, когда все разваливалось на куски у тебя в руках? И неудача вставала стеной огня? Он повернулся к призраку. Эти лохмотья, если подумать, выглядят обжигающе. Ты помнишь, в какой миг потерял все? Мир ответил эхом на твой вой?
Если ты пытаешься меня уколоть, Котильон
Нет, ни в коем случае. Прости.
Однако если ты этого боишься
Это не страх. Вовсе нет. Это мое оружие.
Идущий по Граням будто содрогнулся; или просто движение пепла под сгнившими мокасинами заставило его качнуться и потерять на миг равновесие. Успокоившись, Старший бог уперся в Котильона взглядом темных высохших глаз.
Ты, Покровитель убийц, никакой не целитель.
Нет. Избавьте меня от беспокойства, прошу. Через аккуратный надрез выньте все, что болит, и оставьте меня исцеленным. Нас мучает неизвестность, но и знание может быть ядовитым. А дрейфовать между тем и этим ничуть не лучше.
К спасению ведет не единственный путь.
Забавно.
Что именно?
Твои слова если бы их услышать от кого-то другого, то они ободрили бы, успокоили. А в твоих устах они заморозят смертную душу до самого донышка.
Вот такой я, сказал Котильон.
Идущий по Граням кивнул.
Да, такой ты и есть.
Котильон прошел еще шагов шесть, не сводя глаз с ближайшего дракона, у которого между лоскутами сгнившей кожи поблескивали кости черепа.
Элот, сказал Котильон, я хочу слышать твой голос.
Снова будем торговаться, Узурпатор?
Голос мужской, но ведь драконица горазда устраивать такие штуки по своему капризу. И все же Котильон нахмурился, пытаясь припомнить прошлый раз.
Кальсе, Ампелас, будете говорить, когда до вас дойдет очередь. Сейчас я говорю с Элот?
Я Элот. А что в моем голосе тебя беспокоит, Узурпатор? Я чувствую твою подозрительность.
Мне нужно было убедиться, ответил Котильон. Теперь я уверен. Ты в самом деле Мокра.
Еще один драконий голос громовым хохотом прокатился по черепу Котильона и произнес:
Осторожнее, Убийца, она мастерица обмана.
Котильон задрал брови.
Обмана? Нет, пожалуйста, умоляю. Я слишком наивен и ничего об этом не знаю. Элот, я вижу, что ты еще в цепях, и все же во владениях смертных твой голос был слышен. Похоже, ты не совсем та пленница, какой была раньше.
Сон опутывает самыми жестокими цепями, Узурпатор. Мои сны встают на крыло, и я свободна. И теперь ты хочешь сказать, что такая свобода была всего лишь обманом? Я потрясена, просто поверить не могу.
Котильон поморщился.
Кальсе, а что снится тебе?
Лед.
Почему я не удивлен?
Ампелас?
Дождь, который горит, Покровитель убийц, в глубокой тени. В жуткой тени. Теперь надо нашептывать пророчества? Все мои истины прикованы здесь, и только ложь летает свободно. И все же был один сонтот, что еще прожигает плоть моего мозга. Выслушаешь мое признание?
Мои узлы не такие гнилые, как ты думаешь, Ампелас. Пусть Кальсе слушаетрассказывай ему про свои сны. Прими этот совет как дар от меня. Он помолчал, бросил взгляд на Идущего по Граням и снова повернулся к драконам. Ну а теперь поговорим всерьез.
В разговорах нет смысла, сказал Ампелас. Ты ничего не можешь нам предложить.
Могу.
За его спиной неожиданно раздался голос Идущего по Граням:
Котильон
Свободу, сказал Котильон.
Тишина.
Котильон улыбнулся.
Начало положено. Элот, ты будешь грезить обо мне?
Кальсе и Ампелас получили твой дар. Они смотрели друг на друга каменными лицами. Была боль. Был огонь. Открылся глаз и заглянул в Бездну. Господин Ножей, моя родня в цепях и напугана. Господин, я буду грезить о тебе. Говори.
Тогда внимательно слушай, сказал Котильон. Вот как все должно быть.
Дно каньона, совсем не освещенное, тонуло в вечной ночи далеко под поверхностью океана. Расселины прятались во тьме; смерть и разложение мира сыпались вниз непрерывным дождем, и течения закручивали отложения жестокими водоворотами, которые вздымались, словно смерчи. Посреди затопленных скал тянулась равнина, а в ее центре мерцал бледно-красный огонекодинокий, затерянный.
Остановившись, Маэль поправил на плече почти невесомую ношу и прищурился на невероятный огонек. Потом направился прямо к нему.
Безжизненный дождь, падающий в глубины, дикие потоки, поднимающие его снова к свету, где живые существа кормились в этом богатом супе и в итоге, умерев, возвращались на дно. Какой элегантный круговорот жизни и смерти, света и мрака, верхнего и нижнего миров. Словно кто-то все спланировал.
Теперь Маэль мог разглядеть у огня сгорбленную фигуру, протянувшую руки к сомнительному теплу. Мелкие морские обитатели роились у красного источника света как мошки. Огонь вырывался из дыры на дне каньона вместе с пузырьками газа.
Маэль остановился перед фигурой и, шевельнув плечом, сбросил завернутый труп на дно. Тут же мелкие падальщики метнулись к немуи, внезапно развернувшись, бросились прочь. Спеленутое тело осело, подняв облачка ила.
Из-под капюшона донесся голос Крула, Старшего бога Путей:
Если все существованиедиалог, почему так многое остается недосказанным?
Маэль поскреб щетину на челюсти.
У менямое, у тебятвое, у негоего, и все же мы не в силах убедить мир в его изначальной абсурдности.
Крул пожал плечами.
У негоего. Да. Странно, что из всех богов только он открыл эту безумную и сводящую с ума тайну. Рассвет придет оставим все ему?
Ну хмыкнул Маэль, сначала надо ночь пережить. Я принес того, кого ты искал.