Дело в том как ты пела. В этом была душа. Это было по-настоящему.
Не кивнув, но и не покачав головой отрицательно, она отвела взгляд, и какое-то время молчала.
Никогда этого не делаю. И больше не буду. Пусть об этом лучше больше и речи никто не заводит, пробурчала она после паузы.
Не будет, заверил я.
Подумав, что время пришло, добавил:
Давай подышим свежим воздухом.
Да. Давай.
§ 12
Удивительное то было место для серьезного разговора«серая зона», пустынный закоулок посреди промышленной клоаки, между нашим захолустным кабаком и дешевой ночлежкой. Место, в каких нормальные люди, как правило, вообще не бывают, тем более ночью. Вечерний воздух был подпорчен промышленным дымом, идущим со стороны Кузницы. Но все-таки он бодрил и освежал.
Я кивнул в сторону переулочка, который вёл к автобусной остановке, куда можно было вызвать такси в сторону города.
Давай прогуляемся, предложил я.
Лаура с сомнением посмотрела в темноту.
Здесь не так страшно, как кажется, сказал я, сжав рукой трость. Я хорошо тут все знаю. Со мной тебе нечего бояться.
Я знаю, ответила она, посмотрев на меня.
Я предложил ей руку, и она взялась за мой локоть тем движением, какое могло бы быть уместно и для девушки на первых свиданиях, и просто для подруги. Первые шагов тридцать, пока огни ночлежки не скрылись немного позади, мы шли молча.
О том, что тогда случилось наконец заговорил я.
Я знаю, что ты обо всем этом думаешь! перебила меня она неторопливо, кажется, выплеснув наконец наружу то, что зрело в ней все это время.
Это неважно. Я вообще не должен был быть там.
Не должен был, не стала спорить она. Но ты был там. А если бы и не был, то на следующий день ты все равно увидел бы все это в том чертовом репортаже! Ты же видел его, правда?! Его все видели! Враги моего отца, которые специально выбросили это в Сеть, уж постарались, чтобы никто его не пропустил. Так что ты все это видел: весь этот ужасный светский пафос, все эти надменные ухмыляющиеся рожи, важно красующиеся перед камерами надутыми губами, дорогим украшениями, и шмотками от кутюр, пока в соседних кварталах голодают дети. И ты подумал: «Все понятно. Вот она, еще одна лицемерка в своем истинном обличье!»
Лаура, да кто я такой, чтобы осуждать тебя?! возразил я, несказанно удивившись, что в роли человека, перед которым оправдываются, оказался я, а не она. Есть богатые люди, есть бедные. Никто еще не изобрел рецепта всеобщего благосостояния. Так устроен мир. Я вовсе не
Не обманывай меня, Димитрис! Давай будем друг с другом откровенными! еще больше распалилась она. Это было написано на твоем лице. Я видела это. И знаешь что? Ты абсолютно прав!
Лаура
Я сказала тебе, что мне нужно забежать в офис, потому что я просто стеснялась сказать тебе, куда я иду на самом деле. Дослушай меня! У меня были свои причины, почему я пошла туда. Я ненавижу подобные мероприятия. Всю жизнь сторонилась их. Но в этот раз у меня не было выбора. Я пообещала, что буду там, и должна была выполнить обещание.
Да никто не винит тебя ни в чем.
Димитрис! Для меня очень ценно то отношение, которое проявляете ко мне ты, твой брат, его жена, ваши друзья. Когда я вижу в ваших глазах благодарность, симпатию, уважение, то я чувствую себя даже не знаю кем-то. Кем-то нормальным. Это действительно важно для меня, черт возьми! И я просто не могла сказать тебе, вся из себя борец за правду и справедливость, что после процесса, в котором твой брат еле-еле отвоевал у подонков право зарабатывать себе на кусок хлеба и лечить больную дочь, я отправлюсь прямиком на бал: красоваться перед камерами в дорогих шмотках и есть черную икру с трюфелями, на которые воротила, сколотивший состояние на массовом убийстве людей, выбросил из своего необъятного кошелька пару миллионов фунтовс такой же легкостью, с какой люди покупают пачку сигарет! Я не могла это сказать тебе, лишившемуся из-за проклятых войн, на которых эти люди сделали себе состояние, всего, что ты имел, погрязшему в долгах из-за добрых дел, которые ты делал!
Лаура, вздохнул я. Ты вовсе и не обязана была ничего мне объяснять
Дело не в том, что я обязана! запальчиво ответила она. Я надувала щеки и набрасывалась на тебя без особых причин каждый раз, когда мне казалось, что ты намекаешь на мое высокомерие, снобизм, аристократизм. Я сделала это даже прямо перед тем, как мы последний раз расстались. Ушла с таким гордым видом, будто отправилась пятничным вечером писать бесплатные иски для своих нищих клиентов. И после этого, когда я увидела тебя там, в толпе, за воротами этого пира во время чумы, когда я увидела твой взгляд, я почувствовала себя, кажется, самым жалким человеком на свете. Ощутила, как тот образ, который я пытался создать и так яростно защищала, раскалывается на кусочки
Наблюдая за выражением лица Лауры, я уже не в первый раз подметил в ней удивительную чертуона болезненно стыдилась своего достатка, высокого социального статуса и происхождения, чувствовала свою вину перед всем остальным миром за то, что ей достались от рождения блага, которых другие лишены; постоянно докапывалась до себя в поисках малейших признаков надменности и снобизма. Это явно уже вышло за разумные рамки и превратилось для нее сознании в идею-фикс.
Должно быть, это была своего рода протестная реакция, которая развилась у нее в ответ на предубеждения и стереотипы, которые преследовали ее всю жизнь. Что бы она ни делала, где бы не жила и не работала, в глазах общественности на ней висел ярлыкона была представительницей «золотой молодежи», мажоркой, к которой обыватели испытывали инстинктивное отторжение и зависть, готовы были охотно осудить любой ее поступок.
Вот и сейчас она, похоже, вбила себе в голову, что все дело в этом.
Лаура, я должен объяснить тебе кое-что вздохнул я.
Но она была слишком увлечена продолжением своей речи.
И знаешь, я после этого раз сто собиралась набрать тебя или написать тебе. Честное слово. Но я не смогла. У меня просто не нашлось нужных слов, чтобы объяснить тебе все это, чтобы как-то сгладить унизительный инцидент с тем телохранителем, который к тебе прицепился
Этот поворот в разговоре слегка обескуражил меня. Я хотел было упомянуть о своем отправленном сообщении, в котором я сам назвал себя дураком, так что ей вовсе не нужно было делать первый шаг к примирению. Но не стал. Удаление сообщения могло быть импульсивным шагом, о котором она теперь не хочет вспоминать.
Лаура, во-первых, он прицепился ко мне совершенно по делу, наконец сумел я перехватить слово и прервать ее поток самоуничижения. Я правда, как дурак, ехал за тобой. Какая-то блажь нашла на меня в тот момент.
Пусть даже и так. Ты хотел увидеть, что я за человек на самом деле. И увидел.
Лаура, довольно! Тебе совершенно не за что передо мной оправдываться! воскликнул я, совсем огорошенный таким поворотом разговора. Послушай я э-э-э
Еще секунду назад слова лежали в моей голове складно. Но язык вовсе не желал произносить их.
Почему ты сегодня здесь одна? Ты не поссорилась со своим женихом из-за той моей глупой выходки? все-таки начал я издалека.
Лаура вздохнула и мигом помрачнела. На ее лице появилось усталое и слегка недовольное выражение лица, как бывает у людей, когда затрагивается не самая любимая их тема. В какой-то момент я пожалел, что вообще заговорил о нем. Но затем понял, что в предстоящем разговоре проигнорировать существование Гранта все равно не получится.
Я предпочитаю называть его «парнем», наконец проговорила она неохотно. Папарацци решили, что мы с ним помолвлены. Но никаких клятв мы друг другу не давали. Если, конечно, не считать кольца стоимостью в десять тысяч фунтов, не принять которое мне не хватило духу. Все женщины клюют на эти блестяшки. Даже те, что корчат из себя недотрог. Но это не значит, что я уже решила, что хочу провести с ним всю жизнь!
Лаура сердито поджала губы, как будто вспомнила какие-то непростые обстоятельства, касающиеся ее взаимоотношений с женихом, и наконец взорвалась:
Господи, ты правда хочешь говорить сейчас об Эдварде?! Он здесь совсем не причем.