"Эх, сюда бы хотя бы трубочку, чтобы не так травмировать зашитую челюсть! - Тут же подумалось мне. - А еще ему бы сейчас бульончика предложить, настоя укрепляющего или хотя бы сладкого чаю."
- Как ты? - Почему-то прошептала я, вытирая ему шею. - Ой, не говори ничего, не надо! Тебе пока нельзя. Швы разойтись могут. Давай, я буду спрашивать, а ты глаза закрывай, если да и не моргай, если нет. Хорошо?
Он послушно прикрыл глаз. И несколько минут я пыталась узнать о его самочувствии. Однако, на все мои вопросы он отвечал, что да, все хорошо, и нет, он ничего не хочет.
А потом я от него отстала, потому что поняла, что Саргайл устал и расстроен, а потому просто погладила его по волосам и прошептала на ухо, что все обязательно будет хорошо.
К вечеру я на столько извелась, что была решительно настроена выйти и затопить печь, чтобы сделать Саргайлу укрепляющий настой или чай.
- Не вздумай! - Строго сказал мне на это профессор. - Дым из трубы может привлечь ненужное внимание. К тому же, если крепость взяли, то солдатня будет скорее всего праздновать и будет рада заглянуть к тебе на огонек. Хотя вряд ли они так быстро военную крепость возьмут. Но все равно, на ночь глядя я тебя никуда не пущу!
- Ну, можно, я хотя бы одним глазочком посмотрю, что там делается! - Взмолилась я.
- Лейла, тебе же сказали, нет! - Раздраженно сказала мама, пытаясь одновременно успокоить разошедшегося Мирата. Ему было особенно тяжело в таком маленьком пространстве без движения и в последние пару часов малыш капризничал без остановки. А все уже выбились из сил выдумывая, чем бы занять малыша.
Я в который уже за эти сутки раз тяжело вздохнула и позвала Мирата к себе.
- Мират, хочешь, я спою тебе песенку про маленького художника?
- Хочу! - Тут же отозвался он, перестав хныкать.
А я начала петь "Оранжевую песню", которую переводила на местный язык последние полчаса.
Вот уже два дня подряд я сижу рисую.
Красок много у меня выбирай любую.
Я раскрашу целый свет в самый свой любимый цвет.
- А разве так можно? - Удивился Мамук.
- Можно, конечно, на самом деле, в творчестве можно все, если это идет от души, только не каждый может это понять... Но ведь это уже проблема того, кто не понял? - Улыбнулась я и потрепала завозившегося на моих коленях Мирата по буйным вихрам.
- А где майцик взяй стойко кьясок? - Удивил меня вопросом малыш.
- Но он же маленький художник! И откуда ты взял, что это мальчик? Может, это поется о девочке?
- Нее, девочка не может быть художником. - Убежденно ответил на это уже Мамук.
- Почему же? - Неподдельно удивилась я.
- Потому, что она девочка. - Так же убежденно заявил он.
- И ты считаешь, что в жизни девочки нет места творчеству?
Мне даже интересно стало, куда нас заведет этот разговор.
- А какое у нее в жизни может быть творчество? Детей нужно растить, да за домом следить.
- Ну, хорошо, а вышивка? Ведь вышивают только женщины и то, что они делают, подчас можно считать произведением искусства. Только у них вместо красок нитки.
Мамук ненадолго задумался и как-то не уверенно произнес.
- Но ведь все говорят, что призвание женщины - дом и семья.
- Это так. Но почему ты решил, что кроме дома и семьи в жизни у женщины больше ничего не может быть? Я вот, например, выражаю свою творческую энергию в кулинарии. Без этого нашей кофейни уж точно не было бы. Сэйра тоже. Айла любит вышивать и уже сейчас делает замечательные вещи. А наша мама выражает свое творческое начало в убранстве дома. Посмотри, какой он у нас красивый и уютный. И таким его делает именно женщина.
Казалось, Мамук был искренне поражен подобными речами. А потом ни с того ни с сего сжимая кулаки выдал:
- Так ты думаешь, что женщины лучше мужчин?
У меня аж глаза на лоб полезли от таких неожиданных выводов.
- Вовсе нет, Мамук! С чего ты это взял. Я совсем не имела подобного в виду! Я хотела лишь сказать, что женщины и мужчины, не смотря на все их различия, имеют одинаковое право на творчество, свои увлечения, свои мысли и уважение в равной степени. - Все это я, разумеется, говорила не только Мамуку, а всем тем, кто сейчас находился рядом со мной. - Более того, я уверена, что женщины могут гораздо больше, чем думают и хотят им доверить мужчины.
Внезапно, в беседу вмешался профессор.
- Могут... Но, хотят ли?
- Хотят ли? - Задумчиво повторила я вопрос профессора и задала ему новый. - Дают ли им такую возможность и дают ли им вообще хотя бы захотеть попробовать?
- Да причем здесь хотят или могут?- Не выдержав подобных разговоров, которые противоречили всему, что он знал с детства, раздраженно проговорил Кирим. - Всевышний доверил женщину мужчине и только ему решать, что она будет хотеть и мочь.
Я сдержала резкие слова, готовые сорваться с губ, во время вспомнив, что феминизм здесь не в чести, да и привычка, вбитая за годы жизни в этом мире, заставила смолчать. Однако, хватило меня не на долго.
- Возможно всевышний и доверил мужчине, как более сильному, женщину, но это не значит, что он отобрал у нее разум, чувства и желания. Ведь вручив женщину мужчине, он хотел, чтобы тот стал для нее защитником, а не тюремщиком. Оставьте женщину на острове одну и вы увидите, что она как-нибудь сама разберется, что ей делать, а не будет ждать мужчину, чтобы он рассказал ей об этом.
- Да что ты такое говоришь? - Искренне возмутилась Эльмира. - В нашем мире женщине без мужчины никуда! Всевышний сказал, что женщина не должна перечить мужчине, должна быть покорна его воле и следовать за ним, куда бы он ни сказал и что бы он ни сделал!
- Понятно... Курица - не птица, женщина - не человек. - Пробубнила я еле слышно, отвернувшись, себе под нос. Однако, опустив взгляд, внезапно встретилась с острым и пристальным взглядом Саргайла. Не выдержав, так, чтобы никто не увидел, показала ему язык и продолжила дискуссию, постаравшись не углубляться, иначе перессорюсь со всеми, а свести все к невинным рассуждениям. - Но, дорогая тетушка, разве я говорила, что женщина не должна почитать отца, мужа или брата своего. Я сказала, что она тоже человек и как и любой человек имеет чувства и желания, может творить, может любить, а может и ненавидеть. Разве я хоть в чем-то не права?
Та задохнулась от негодования, но ничего внятного ответить не смогла.
- Все ты так говоришь. - Блестя от внутреннего смеха глазами проговорил проф. - Только так, что и согласиться нельзя, так как вера и все, что закладывалось с детства не позволяют, и возразить вроде как нечего.
- Еще как есть чего! - Вдруг воскликнула молчаливая Вейла. - Все это богохульство! Каждый священник в Храме это подтвердит!
Тут в комнате поднялся настоящий гвалт. Но действительно меня удивило то, что больше всех возмущались как раз не мужчины, а женщины. Профессор своими меткими замечаниями перетянул весь негатив на себя, мама вяло пыталась защитить меня, Сэйра молчала, все еще погруженная в свое горе, Эльмира и Вейла возмущенно тыкали в меня пальцами и больше всех кричали, Айла им поддакивала, периодически косясь на мать, Кирим их в это поддерживал, не давай, правда, совсем уж в обиду, а Ромич и Мамук насуплено молчали, лишь громкими возгласами и взмахами рук, выражая свое согласие или не согласие уже даже не понять с кем. Саргайл по понятным причинам тоже молчал, но по горящему глазу было понятно, что тоже имел что сказать Все забыли и о конспирации и о врагах, которые могут прямо сейчас находиться в доме. А я тихо жалела, что вообще начала этот разговор и молчала, прижимая к себе Мирата.
В какой-то момент все выдохлись и раздался тихий, обиженный голос малыша.
- Лейма, а поцему мне целый день низя быя гъемко говоить, а тепей все кьичат?
Немая сцена длилась не долго и прервал ее все тот же Мират.
- Лейма, я хацю песенку пья маенького худозьника.
- Хорошо, малыш, только больше не перебивай. Хорошо?
- Хаясе! - Радостно согласился он.
А я уже без былого энтузиазма и даже с грустью начала тихо петь с припева.
Оранжевое солнце, оранжевое небо,
Оранжевая зелень, оранжевый верблюд,
Оранжевые мамы оранжевым ребятам
Оранжевые песни, оранжево поют!
- Странная у тебя песня вышла. Никогда прежде ничего подобного не слышал. - Задумчиво протянул профессор.
А я, вдруг, поняла, что действительно никогда раньше никому здесь песен не пела. Нет, под нос что-то себе постоянно напевала. Но что я там себе под нос мычу никто не прислушивался, а потому чуждость мотивов отследить не мог. А музыка и слова наших песен действительно сильно отличались от тех, что ходили по миру и были привычны в Шалеме сейчас. Местная музыка мне не то, чтобы не нравилась, скорее казалось занудной и однообразной, как и слова, что и песней то назвать можно было с натяжкой, скорее некий рассказ положенный на музыку.