Когда тебя поймают, я на твоём примере покажу жителям Левантии, как жестоко бывает божественное правосудие, прошипел Менд и свернул к Дому Дыма, району, где находился фамильный дом столичных палачей.
***
Менд скрипел половицами. Вечные сквозняки гуляли по комнатам ещё в пору, когда дом достался деду Менда вместе с должностью палача. До ушей донёсся грохот хлопнувшей в глубине двери, а по крыше снова заскребло ветвями старое дерево. Наконец он добрался до комнаты отца: не очень просторного, но тёплого помещения в центре дома. Здесь всё ещё витал запах Тоса Винума едва ощутимый, слишком привычный, понемногу сгорающий в огне большого камина. Через единственное окно на пыльные доски пола просачивался серый лунный свет. Менд запалил свечу и сел на кровать. Где-то в дневнике отца должна была быть заметка о тех, с кем ему предстоит встретиться нынче ночью. Отец всегда делал важные для себя записи в этом увесистом, оплетённом кожей томе. «Труд всей моей жизни» не раз слышал Менд слова отца. Пальцы водили по шершавой пожелтевшей бумаге, пока глаз не зацепился за нужные слова.
«Святая эклессия, дабы сохранить непорочность человеческого духа и уберечь живых от пагубного влияния грехов, издала специальный эдикт, призванный уберечь от нечистоты. Теперь только эклессиары, врачеватели и палачи могут прикасаться к мёртвым. Обмывать тела зовут сестёр скорби, а до кладбищ мертвецов перевозят гробовщики. Любой другой человек без особого ярлыка эклессии, за прикосновение к трупу подлежит казни через отсечение рук и повешение».
Тос Винум недолюбливал эклессию и вряд ли подобные запреты могли его пугать. Лишний мешочек золотых ведисов всегда был отличным подспорьем. Ведь семью нужно было кормить. Наверняка за столько лет у бывшего столичного палача отыскались проверенные люди, правда, были ли они из ордена Серебряного Солнца?
Ниже мелким почерком была выведена приписка: «Старая эклессия на кладбище Дома Ночи. Мертвец зорко следит за свечой даже в посмертии. Поджидает благодетель. Тело его средоточие золота. Нужно вести разговор осторожно. Солнце немилосердно опаляет».
Менд нахмурился. Отец опасался этих людей, но у сына выбора не было. Думая о Тосе Винуме, Менд ощутил растерянность и пустоту в груди. Придётся справляться самому. Спрятав дневник, юноша спустился по старым крошащимся каменным ступеням в холодный подвал, где на покрытом побуревшими пятнами столе его дожидался Дирус Синяя Морда мёртвый егерь, которого он вздёрнул не далее, чем два дня назад. На тонкой бледной шее явственно проступал чёрный след от верёвки.
Хорошо, что ты всего лишь браконьерствовал. Покупатели тел не любят, когда товар им доставляют порченным. Сейчас бы Ориса сюда, но он напортачит, приговаривал пыточный мастер.
Голова преступника нырнула в заготовленный заранее мешок. За головой последовал и весь Дирус. Через мгновение Менд уже затягивал узел и взваливал мрачный груз на спину. Заперев за собой дверь и убедившись, что за ним никто не следит, он пустился в путь, сопровождаемый лишь ветром и хлопьями пепла.
За домом узкая улица поднималась на холм и вскоре переходила в поросшую вереском тропинку. Даже раньше, когда этот район не был заброшен, здесь ходили нечасто. Теперь же остовы покинутых домов, ещё не рухнувшие под гнётом времени или запустения, отгоняют любопытного прохожего вернее злых псов. На вершине холма, меж плоских камней, выступающих из земли, будто кости, компанию Менду и его мёртвому спутнику составляют лишь жёсткая трава, резкий ветер и далёкие звуки ночной городской жизни. Отсюда открывается вид на неприветливый погост. Обострённое восприятие ощущает впереди, между надгробных камней, струйки дыма. Их призрачные пальцы поднимаются из едва тлеющих багровым светом провалов. Именно поэтому понтификар и запретил хоронить мёртвых на этом холме. Погост постепенно уходил под землю. Впереди, в самой серёдке обиталища покойников, одиноким клыком торчит угловатая эклессия, угольно-чёрная, отчётливо видная даже в темноте.
Менд торопился, не хотел, чтобы кто-нибудь увидел его здесь вместе со страшным грузом. Покрытые надписями и полустертыми рельефами, надгробия, казалось, приходили в движение в обманчивой темноте. Уродливые чудовища и каменные змеи свивались на каменных обрамлениях могильных плит, отпугивая смельчаков, которым вздумалось бы нарушить покой мёртвых. Голые, ещё не оправившиеся после суровой зимы деревья возносили к небу свои кривые ветви. Вот перед Мендом выступает вперёд квадратное основание эклессии. В подвальном оконце мерцает огонёк, издалека неотличимый от холодного свечения лесных гнилушек. Приходится напрячь зрение, чтобы понять это действительно пламя свечи. Значит, его ждут. Вопрос в том, кто именно?
Менд оставил мешок с трупом за треснутой стеной здания и подошёл к перекошенной гнилой двери. Снял с пояса отцовский топор и постучал. Никто не отозвался. В щелях между просевшими досками замаячил свет, и дверь отворилась. На пороге стоял могучий, ростом с Менда, человек в серой рясе, который держал в руке факел. Широкий, похожий на блюдце глаз, изучающе смотрел на Менда. Вместо другого глаза в свете факела мерцал шар из цветного стекла.
Что нужно доброму человеку в опустевшей обители Скорбящего? Полуночный час предназначен для отдохновения души и тела, голос его оказался на удивление мягким. Человек поднял факел повыше и высветил цеховой знак на лбу Менда. Ах, вижу, что ко мне пожаловал отпрыск топора и верёвки. Однако я не вижу уговорённой платы.
За углом, отрывисто бросил юноша и приволок мешок. Развязав узел, он продемонстрировал содержимое крепышу.
За вами никто не следил?
Когда добрый люд видит палача с большим мешком, они предпочитают опускать глаза и никогда не вспоминать о том, что видели, глухо проговорил Менд. Незнакомец удовлетворённо кивнул и дал знак следовать за ним. Менд перекинул труп через плечо и, не выпуская топор из руки, прошёл под свод эклессии. Дохнуло пылью, свинцом и разложением. Спутник Менда прошёл между рядами разломанных скамей и свернул в боковой неф. Остановился у арки, где начинался спуск в катакомбы.
Нет нужды в оружии, мой друг. Я здесь совершенно один. Уберите орудие палаческого промысла и представимся, как и подобает ведущим серьёзные дела людям, он протянул мускулистую руку. Сладкий привкус на кончике языка говорил, что этот человек не лжёт, но Менд всё равно сомневался. Однако протянутая рука сбила его с толку. Нихилус Дераль.
С чего бы лорду Гербов здороваться с заплечных дел мастером? Не боитесь, что на вас падёт проклятие? усмехнулся Менд, но руку пожал.
Меня не волнуют предрассудки и суеверия, мастер Менд. Меня волнует результат, которого я достигаю.
Если уж вы действительно лорд Гербов, где же перчатка благости на вашей правой руке? спросил юноша прищуриваясь.
Не пристало сервусам видеть своего господина за неприглядной работой, ответил Нихилус, и, сверкнув глазом, ступил на первую ступеньку, ведущую вниз.
Менд только хмыкнул. «Любой проходимец может представиться лордом Гербов, да вот только ни колокольчиков, ни перчатки при тебе нет, Нихилус. А ведь белую ткань запрещается носить всем, кроме святых воинов, эклессиаров и аристократов. Сервусы могут помышлять о белом цвете только в праздники» подумал сын палача, однако вслух спросил лишь:
Чего же вы хотите достигнуть, лорд Дераль?
Я продемонстрирую это внизу, в погребальных залах. Идёмте, Нихилус сделал приглашающий жест и ступил во тьму.
Менд последовал за лордом в тёмный проход. Влажные, покрытые грибком стены, источали гнилостный запах. Эхо шагов заглатывала обитающая здесь тьма. Спустя несколько ударов сердца факел Нихилуса высветил пожелтевшие от времени кости. Крошащиеся черепа глумливо ухмылялись из украшенных святыми символами ниш. Алые отблески падали на равнодушных каменных воинов, которые возлежали поверх крышек саркофагов.
Прискорбно, что такие благородные мужи обратились в прах. Прискорбно, что души их будут созерцать действо, которое сейчас будет происходить, лорд указал на саркофаги, что окружали подпирающие потолок колонны.