Откуда же ты держишь путь и что за вести? выкрикнул один из собравшихся у костра людей.
Слова эти не для ушей сервусов*, да простит меня Скорбящий, деликтор вновь повторил святой жест. Я прибыл с запада, с плато Заката, где наши славные воины бьются с еретиками, вот и всё, что я могу вам сказать, люди настороженно переглянулись. Я могу доверить их только вашему эклессиару.
В таком случае переночуй в эклессии, деликтор. Я выделю тебе свою келью, Фалион согнулся в почтительном поклоне, редеющие волосы заслонили глаза, в которых мелькнул недобрый огонёк.
Меня вполне устроит каменный пол божественной обители. Продолжайте празднество, да благословит сию общину Скорбящий, кивнув, воин направился ко входу в эклессию. Долго ещё он слышал радостный смех и песни. Долго ещё к небу взлетали языки пламени, предвещавшие скорый приход весны. Долго ещё пепел сыпался с неба, пятная снег.
***
Луна единственный источник света в эклессии, проникала внутрь сквозь цветные витражи, изображавшие милости Скорбящего, и роняла серебристые лучи на статуи святых. В воздухе стоял запах благовоний.
Деликтор сидел на скамье, склонив голову. Рука лежала на рукояти меча.
Ты ведь их видишь, деликтор, видишь? справа послышался шелестящий голос. Воин повернул голову. Рядом с ним сидела его точная копия, объятая бледной призрачной дымкой. Что ты будешь делать, деликтор? Дождёшься, пока грехи обретут форму и вырежут всех сервусов? Ты знаешь, кто виновен. Будешь ли ты ему судьёй? Извлечёшь ли Горечь из ножен?
Для этого я и принял сан, первый деликтор. Дабы служить Скорбящему и избавить Понтификум от грехов.
Если обнажишь чёрный клинок, должна будет пролиться кровь. Надеюсь, ты будешь судить справедливо. Все мы на это уповаем. Скоро ты сможешь передать сан достойному, но до этого тебе предстоит напитать Горечь грехом. Он уже идёт, Телестий, смех первого деликтора разбился о каменные стены эклессии, и фантом растворился среди теней.
Воин поднял голову, заслышав мягкие шаги. Эклессиар Фалион затворил двери и опустился рядом с деликтором.
Все сервусы отправились по домам. Что за вести ты несёшь с плато Заката? Неужели наступил перелом, и святые легионы возвращаются с победой?
Я истово молюсь за подобный исход, эклессиар Фалион, однако предатели всё ещё способны противостоять нам. Пока что, деликтор встал и подошёл к алтарю. Возложил на него руку в латной перчатке. Перед всякой открытой тайной следует вознести молитву Скорбящему, верно, эклессиар?
Всё верно, деликтор, служитель присоединился к воину у алтаря.
Как я говорил ранее, вести сии не для ушей сервусов, а потому не покинут они уста мои, а вот твои, деликтор извлёк клинок и прижал щуплого Фалиона к алтарю. Твои не раскроются более.
Это это святотатство, это божья обитель, хрипел, давясь слюной, эклессиар. Воин взглянул на зазубренное лезвие, и рядом с трепыхавшимся эклессиаром возникли чёрные силуэты. Призрак Фалиона поедал тучного человека, лакомясь мёртвой плотью, ещё один призрак утолял похоть с молоденькой селянкой, и, наконец, третий призрак истязал и мучал юношу.
Нет, эклессиар Фалион. Горечь видит твои грехи. Это очищение, меч вошёл в грудь служителя Скорбящего, разя прямо в сердце. Алтарь обагрился кровью, а призраки с воем растеклись по чёрному лезвию. Оставив мёртвое тело лежать на алтаре, деликтор вышел в ночь. Падающий с небес пепел смешивался со снегом, делая его серым. Налетевший ветер принёс с собой далёкий запах сена. За вздымавшимися на востоке холмами лежал густой лес. Деликтор направился туда. За лесом лежит столица. Там его ждут. Важные вести не просят отдыха.
Глава 2Менд Винум. Последнее слово
В подвале собора братства Погребения было темно и влажно. В затхлом воздухе витали запахи пота, горелой плоти и старой кожи. На угольях стоявшей в углу жаровни раскалялся зловещий арсенал пыточных инструментов. Алые отблески плясали на стенах, выхватывая раскрытые, полные шипов объятия Левантийской Девы и стул ведьмы, на котором застыли бурые пятна крови. Под потолком висели ржавые цепи.
Атрония Люцерния, сознаёшься ли ты в убийствах добрых жителей Левантии? Сознаёшься ли ты, что для совершения сих гнусных деяний ты вступила в тёмные сношения с Алой Девой? в стенах подземелья голос Менда Винума, столичного мастера пыточных дел, звучал громко и твёрдо.
Милосердия, мастер, прошу женщина, которая лежала нагой на палаческом столе, дрожала. Свет чадящего рядом факела высвечивал её неестественно выгнутое тело, небольшие, подрагивающие от холода груди и кустик тёмных волос там, где сходились ноги. Это не я! Клянусь Скорбящим, не я!
Тяни, бросил Менд Винум помощнику Орису, который стоял и таращился на голую Атронию. С уголка его рта лениво капала слюна и медленно ползла по всклокоченной седой бороде. Услышав голос Менда, Орис встрепенулся и потянул за ворот. Залязгали шестерни, и женщину растянуло над столом, прижимая её тело к острым иглам над спиной. Сталь окрасилась красным. Атрония закричала.
Сознаёшься ли ты в ужасных убийствах, произошедших в Левантии, с пятнадцатого дня месяца Ржавой Службы по сей, пятый день месяца Объятий Девы?
Это не я-а-а! Милосердия, мастер, нет за мной злых деяний!
Менд сделал отмашку помощнику, и тот замер. Рядом с пленницей лежали свиток и перо с чернильницей. Обмакнув перо в чернила, Менд торопливо вывел: «Вышеназванная дева не признаёт вину, несмотря на стол. По-видимому, грех обмана плотно укоренился в её теле». На кончике языка расцвёл сладковатый привкус. Женщина говорила правду, он знал это. Он всегда знал, говорят люди ложь или правду. Да, Атрония определенно не лгала, иначе Менд почувствовал бы горечь, будто от недозревших ягод. Однако настоящего убийцу до сих пор не поймали, и толпе нужен был агнец на заклание, пока дело не дошло до бунта. Винум вздохнул и снова махнул рукой помощнику.
Что ж, Орис, быть может, освящённая эклессией вода заставит её говорить, голубые глаза Атронии расширились от ужаса, когда помощник закрепил ворот и извлёк из-за пояса ржавую лейку. Менд принёс ведро с водой и сам вставил лейку в рот обвиняемой.
Это её сломало. Атрония дёрнула головой, и, когда пыточный мастер ухватил её за подбородок, прошептала:
Сознаюсь Сознаюсь во всём, слышите-е-е!
Сознаёшься ли ты в умерщвлении восьми добрых жителей Левантии? монотонно, будто на панихиде, произнёс Менд.
Сознаюсь, перо заскрипело по бумаге. «Обвиняемая признаёт вину».
Сознаёшься ли ты, что злоумышляла против владыки нашего, понтификара Мортоса? Что вступала в противоестественную связь с Алой Девой, дабы получить чёрные знания, коими она обладает?
Сознаюсь
Сознаёшься ли ты, что подписала договор с Госпожой Грехов своей месячной кровью, дабы придала она тебе сил приносить бо́льшие страдания своим жертвам?
Сознаюсь
Замышляла ли ты гибель людей истово верующих в Скорбящего?
Сознаюсь
Что ж, у меня более нет к тебе вопросов. Орис, ослабь верёвки, помощник медленно вернул ворот в исходное положение, вызвав у Атронии стон облегчения.
Хе-хе, мастер Менд, я же говорил вам, что как дойдём до святой водицы, запоёт как соловчик. Грехи жутко её не любят, водицу-то святую. М-да, для пособницы Алой Девы продержалась она всего ничего. Помните ту потаскуху, которая
Закрой пасть, Орис, не то засуну твою мерзкую рожу в уголья. Ты что-то бледноват, сделаем цвет твоего лица румянее, здоровяк Менд завис над маленьким тщедушным Орисом. Тот сглотнул и поспешил молча отвязать пленницу.
Так-то лучше. Помнится, ты хотел мне что-то передать, как закончим?
Да-да, мастер Менд, именно. Это по вашему делу, касательно мастера Тоса, помощник вытянул из запятнанной куртки свиток и подобострастно вручил его пыточному мастеру.
Подсоби пленнице, да скажи страже за дверью, что я закончил. Пусть кинут её в ближайшую камеру, на мгновение Винум задумался и склонился над Атронией. Долг милосердия велит сообщить тебе, что после признания тебя ожидает лишь виселица. Боюсь, на покаяние у тебя осталась всего пара дней. Понтификар слишком озабочен этими убийствами и повелит вздёрнуть тебя для успокоения толпы.