К этим чудовищам?! в выпученных глазах книжника плескался первобытный ужас. Нет, нет! Я знаю, что они делают с беглыми круциариями.
Поверь мне, слухи не приукрашивают. Я бы даже сказал преуменьшают, Кандидус зловеще улыбнулся, медленно убирая руку с плеча Ликуриса. Я передам колокольчик эклессии. Скажу, что мы предали правосудию того, кто осмелился украсть священную вещь. Когитион, знаешь ли, крайне редкий металл. Ты ведь знаешь, да?
Разумеется, промямлил книжник.
А теперь садись на место, налей себе эля и расскажи нам какую-нибудь занимательную историю. Ночь Бледного Покрова не будет хорошей без славной истории.
Регилус налил Ликурису пенного эля из кувшина и легонько стукнул своей кружкой о кружку книжника.
Да, конец Темпуса надо встречать славной историей, Ликурис. Напряги память. До Тенебриума ехать долго. Смекаешь, к чему я? юноша подмигнул трясущемуся мужчине.
Да, мастер Регилус. У меня в запасе ещё множество историй.
Карта земель Понтификума
Глава 1Важные вести не просят отдыха
Холодный ветер сорвался с одетых в снежные кафтаны гор Безмолвной Скорби и, злобно завывая, унёсся в долины. Сбил в тёмных и негостеприимных лесных чащах несколько ломких веток, пронёсся через укрытые белым покрывалом снега поля, обогнул ревущую реку и догнал свою цель одинокого путника, шедшего по запорошенному тракту. Торжествующе взвыв, прорвался сквозь плотный шерстяной плащ, и, сквозь чёрные металлические пластины доспеха, добрался до кожи, покрытой землёй и пеплом.
Первый день месяца Дрожащей Земли, а здесь до сих пор лежит снег. Проклятье, обычно Срединные Земли Понтификума избавлены от цепкой хватки зимы, глухой голос путника облачками пара вылетал из-под шлема. Ветер колыхал траурный плюмаж*.
Человек взглянул на небо: невидимое за плотным слоем понурых туч солнце клонилось к закату, и на вытянутую ладонь путешественника опустились первые чешуйки пепла. Рука инстинктивно схватилась за рукоять меча, украшенную тёмным опалом. На мгновение воину показалось, что перед ним промелькнула чёрная тень, но, едва он моргнул, видение исчезло.
Хвала Скорбящему, Великий собор ещё стоит. Пепел не обратил меня в безумца. Что ж, проживём ещё год, человек усмехнулся и продолжил путь.
Слева несла свои неспокойные воды река, а справа высились неприветливые леса Разрезанных Крон. Сейчас, без своих остроконечных листьев, голые деревья со скрючившимися от холода ветвями выглядели угрюмо. В бледных закатных отблесках впереди показались спящие поля и первые, беспорядочно раскинувшиеся деревенские хижины и плетни.
С окаймляющих тракт деревьев разносились в стылом воздухе трели птиц. Однако не горит в домах ни одной свечи, но путника это не настораживает. Воин идёт к скромной деревенской площади, и уже издали замечает большой костёр, языки которого отбрасывают тени на горы гнилых овощей и вязанки сушёных трав, что навалены у колодца. До ушей долетают звуки песен и весёлого смеха.
Путник проходит между хижинами и устремляется к яркому пламени. Одетые в одинаковые белые рясы с остроконечными капюшонами, селяне ведут хоровод вокруг костра. Каждый новый круг они берут из кучи кто гнилой овощ, кто пучок трав и со смехом предают подношения жадному огню. Юные и старые, все как один возносят молитву:
Винита, святая Винита!
Исцелительница с бледным челом,
Сделай, чтоб эти
Пашни цвели,
Чтоб зеленели,
Плод принесли,
Мир им пошли.
После долгого и изнуряющего путешествия, путнику отрадно было видеть улыбающиеся лица, песни и танцы. Он прислонился к стене одной из хижин и начал наблюдать за действом. Даже падающий с небес пепел не мог омрачить этот вечер. Воин обратил взор на раздвоенный шпиль эклессии, рядом с которой стояла искусно выполненная статуя из белого мрамора. Она изображала высокую тонкую фигуру со сложенными крыльями, которая держала в руках весы, левая чаша которых едва заметно перевешивала правую. В большой же, неестественно вытянутой голове статуи, вместо глаз и носа зияло овальное отверстие, от которого отходили тонкие нити, образующие над головой существа нимб.
Скорбящий милосердный, едва слышно прошептал путник и сотворил двуперстие.
Массивные, украшенные узорами двери эклессии отворились, и наружу вышел человек в белоснежной рясе и таком же остроконечном капюшоне. Правую руку скрывала чёрная перчатка, левую же белая, как знак принятия грехов и добродетелей. Он держал канделябр на две свечи, выполненный в виде расходящихся у основания двух прямых линий. Лишь только эклессиар приблизился к костру, молитва, возносимая святой Вините, стихла. Сумерки вступили в свои права, окрасив мир в глубокий таинственный тёмно-голубой цвет.
Дети Скорбящего, зимние ветры и лютая стужа облюбовали наш край. Три долгих месяца терпели мы лишения. Скот наш пал, колосья пригибали к земле чудовищные бури, пепел засыпал наши колодцы, его высокий, срывающийся голос отскакивал от испещрённых трещинами стен и уносился, подхватываемый ветром, к реке. Но мы все возносили молитвы Скорбящему! Возносили молитвы святым его, покровителям нашим! Сегодня первый день месяца Дрожащей Земли, и сотрясётся вскоре почва от пробивающейся жизни. Хлад и тьма отступят от жаркого огня веры, эклессиар взял пучок трав и поднёс его к огню. Жарко вспыхнули сухие стебли, и в воздухе поплыл сладковатый аромат.
Но без прошедшего не бывает и грядущего. Новое пламя питают отжившие травы. Пусть уйдут и сгорят все горести наши вместе с травами этими, пусть голод и нужда покинут нас вместе с порченными дарами мёрзлой земли, на концах свечей заалели огоньки, и тут же остатки трав и гнилых овощей потонули в костре. Эклессиар же воздел над собой канделябр и, заглушая рёв огня, произнёс нараспев:
Святая Винита, пряха сигилов, уповаем на твоё искусство! Пусть грядущие месяцы будут избавлены от хаоса мизерикордии, пусть твои нити оплетут чёрные грехи, пусть оберегают наши дома. Молим тебя о тепле!
Лишь смолкло последнее слово, двери хижин отворились в едином порыве, и к костру понеслись юные девы, неся с собой прялки. Переглянувшись, они поставили инструменты на землю и схватились за концы белых мотков пряжи. Теперь между первым хороводом сновал второй, ловко связывая между собой его участников. Воин стоял и улыбался, вспоминая, как давно он был оторван от всего мирского. Ему хотелось присоединиться к хороводу, пуститься в пляс, забыв о пережитом, но чёрный клинок удерживал странника от этого.
Среди исполнявших ритуал он снова заметил мерзкие силуэты, будто сотканные из смолы. Вот массивный мужчина с раздутым животом, вот юноша и девушка предаются любви прямо в объятиях пламени, а вот сварливая старуха, избивающая маленькую девочку. Они глумливо усмехались и, подав друг другу руки, соединялись в невидимый обычному глазу нечистый хоровод. Крепче сжав рукоять меча, путник моргнул, и наваждение пропало. Остались лишь закутанные в белые нити жители деревни.
Три месяца коварная зима плела свою стылую белую пряжу. Но сегодня Прялочные Сумерки, друзья! Господству холодов настал конец. Волей Скорбящего, я изгоняю тьму и хлад из этих мест! эклессиар обошёл людей, и раз в несколько шагов поджигал пряжу. С радостными возгласами люди избавлялись от пут, и втаптывали в землю белые нити. Традиционный ритуал закончился, и люди сняли капюшоны.
Пусть огонь рвения нашего не угасает в сердцах. Радости грядущие распалят его, горести грядущие отпрянут от него! служитель Скорбящего приложил указательный и средний пальцы к закрытым глазам и провёл ими вниз до подбородка. Селяне вместе с путником повторили священный жест двуперстия.
Однако я вижу среди нас того, кто не пожелал присоединиться к нам. Кто ты, путник? Судя по чёрной рукояти, ты из братства Погребения, верно? Я Фалион Лиор, эклессиар, он откинул капюшон и протянул к костру руки.
Грех затягивает петлю, святой освобождает от неё, ответил девизом братства воин. Я Телестий, третий деликтор*, ныне несущий вести в столицу, холодный глухой голос пробирал не хуже воющего ветра.