Такеда был человеком чести. Но честь разни́тся в различных уголках этого мира; у каждого народа и у каждой расы своя честь. Там, у себя на родине, он уже давно позволил бы своему клинку вволю напиться кровью, забрав жизнь каждого жителя этой деревни; а последнему выжившему приказал бы отвести себя к господину этих земель, дабы лично поведать ему, что презренные не одарили гостящего у них самурая должными почестями! Поступил бы так, потому что это правильно. Потому что так велит Кодекс. Но древний Кодекс мудр: учит он не только доблести, но и смирению. Такеда был гостем в этом краю. Он сам избрал для себя путь именно здесь, среди этого невежественного люда, искать той помощи, которой соизволят одарить его небожители. Помощи, либо же смерти.
А ещё великий Кодекс побуждал его помнить, что не самурай он боле, и что нет у него уже никакой родины. Всё, что у него осталось, это немного чести в заплечном вещмешке, крупица доблести в сердце, да полнящаяся жаждой отмщения душа.
Потому-то пришлось ему познать сдержанность. Впервые с тем мальчишкой, которого он едва не отлупил за то, что тот посмел заговорить с ним, держа оружие наготове; и вот теперь снова, когда его непревзойдённого война, отослали к этому невеже просить крова, потому как никто в деревне не решился его приютить. Вот он и стоял сейчас перед порогом, не смея прервать глубокий раздумий хозяина.
Эм-м Тебе чего, мужик? выдавил Ричард, когда молчание затянулось.
Такеда тяжко вздохнул. Так, как вздыхают бойцовые псы перед броском. По-видимому, бестактность и неблаговоспитанность в этих краях сходила за добродетель.
Мое имя Такеда Кенши. Я самурай господина Такеши Сано-но-Такуми! отчеканил он. «Бывший самурай, напомнил себе; да и господина ныне покойного».
Ричард лишь кивнул с глуповатым выражением на лице. Из всего сказанного он и слова разобрать не сумел, хотя чужестранец владел языком вполне сносно.
Я прошу твоего дозволения даровать мне ночлег в этой обители, продолжил Такеда. Если моя нога оскорбляет твои владения, у меня есть, чем тебе заплатить.
Ноч-лег?.. спросил Ричард, всё ещё недоумевая. А-а! Да-да, конечно, есть в хате лишняя кровать. Чувствуй себя как дома!.. Хотя нет, минутку обожди, будь добр, я кое-что приберу. Кстати меня зовут Ричард. Ричард Маганти.
Такеда сдержанно поклонился. Ричард же попытался ответить ему тем же, сложив при этом ладони, будто священник. И, затем, сразу же поспешил домой, захлопнув дверь.
Во чудак, едва слышно заметил он. Хотя ладно уж, глядишь, веселее будет.
Зачем-то забросив трубку в нечищеный горшочек из-под утренней каши, Ричард принялся наводить порядок в своём жилище. Собственные пожитки он ещё не разбирал, имел скверную привычку откладывать это на потом. Взялся первым делом за снаряжение. Для человека его жизненных взглядов и устоев, здоровая паранойя являлась верной спутницей, а потому, для начала, он рассовал с дюжину метательных ножей туда, где они бы не отсвечивали: под подушку, на печь, за тумбу Почти в каждом углу было у него по ножу. Вощёный кожаный жилет он повесил у входа, а рядом, припёртым к стенке, стоял тяжелый арбалет. Короткий меч проформы ради, ибо Ричард с ним управлялся как с веником, покоился в ножнах на подоконнике, а неприметную сумку с тем, что послужит ему, если дела пойдут совсем уж худо, он задвинул под кровать. Ну и на этом всё. Прочее барахло пока так и осталось валяться по углам. Ричард пообещал себе всенепременно его разобрать, но уже чуточку попозже. «Главное-то, что снаряга под рукой, а кровать мягка и без клопов остальным только дураки себе голову забивать будут». И едва он повернулся к выходу, чтобы позвать своего новоявленного соседа, как дверь сама распахнулась прямо ему навстречу.
Ой!.. пискнула влетевшая девчушка. Ричард сразу её признал, это была та самая, которая утром так любезно взялась разнести свежеиспечённый хлеб. С-сир Ричард?!
Да, с утреца меня именно таким именем и звали, улыбнулся тот. Правда, без этого твоего «сир», Солнышко. Не привык я такое по отношению к себе слышать, так-то.
Девица тотчас же смутилась. Румянцем окрасились её щёчки.
Так чем обязан? напомнил ей Ричард.
Ох!.. Старшие велели созвать вас к столу, да поскорее! Угоститься и выпить.
Ого. Угоститься и выпить это я завсегда, не без удивления заметил Ричард. Здешнее непривычное радушие всё больше приходилось ему по нраву. А повод каков?
Так, дракон же в небе пролетал! Добрые знаменья к добрым вестям взывают
А-ах, да-да-да, точно! Припоминаю. Ну что ж хорошо, я скоро подойду.
Довольная собой, девица Лея, кажется так её звали, кивнула, махнув прядками волос, и поспешила выскочить за дверь, забыв даже попрощаться. «Ох, молодость!», подумал Ричард с улыбкой. Он снова прошёлся по своим разворошённым пожиткам, выудил расшитую бисером и серым жемчугом жилетку из мягкой кожи, и напялил её на себя. Глянул в начищенную орихалковую вазу, повернулся и тем боком, и этим, и, наконец, удовлетворённо кивнул. По его мнению, выглядел он вполне празднично.
С собой Ричард взял только кисет с табаком. Огляделся в поисках трубки и «Что за чертовщина такая?!», воскликнул он, обнаружив её в горшке. Выхватил сразу же, но трубка вся оказалась перемазана остатками каши. А запасной-то у Ричарда и не было.
Ох, непруха. Ну да ладно, мож кто угостит?.. проворчал он. Тут же выругался на себя за то, что опять размышляет вслух, бросил трубку на стол и вышел из хаты вон.
Такеда дожидался его на прежнем месте. Ричард про него едва не позабыл. Теперь понятно, отчего эта девчонка влетела в дом, будто пичуга, а затем так же и упорхнула.
Ну что ж, проходи, приятель. Теперь мы соседи. Там в углу есть свободная кровать её и занимай.
Чужестранец поклонился. Потянулся к шее и выудил оттуда связку причудливых монет на верёвке. В свете клонящегося к закату солнца сверкнула медь и серебро.
Эй!.. Не-не-не, так не пойдёт, осадил его Ричард. Давай-ка вот что устроим: я сегодня в добром расположении духа, потому ты считай себя моим гостем, договорились?
Пекарь ожидал улыбку или что-то наподобие того, но Такеда в лице ничуть не изменился. Только кивнул, убрал монеты и взялся за вещмешок.
Неразговорчивый ты парень, да? Ну да ладно, устраивайся там пока, а я отойду.
Чаандией для себя Ричард решил, что он, скорее всего, именно чаандиец, раз носит свои деньги таким причудливым образом, скрылся за дверью его дома. Пекарь вздохнул чуть свободнее. Нечему было удивляться, отчего этот чужак пришёл именно к нему искать крова; его неприветливость наверняка пугала деревенских с самого порога. Интересным казалось другое: та жилка в голове у Ричарда, которая обычно громче всех восклицала «гони его в шею!», «пора делать ноги!» или «камнем по башке, и в колодец!», нынче преспокойненько себе молчала. Была в этом конечно и свой логика, ведь если б Такеда хотел ему навредить наверное, сделал бы это сразу и с порога. Не выглядел он как сопляк из робкого десятка, хоть ты тресни. Но загвоздка-то была в другом.
В том, что и у самого Ричарда не было ни единого повода так с ним любезничать. По крайней мере, раньше он за собой подобного не замечал. И вот кто б ему растолковал: эдакие настроения в его голову сегодняшним морским бризом надуло, или или что?..
Тьфу, холера! тихонько выругался Ричард, пнув случайный камень с дороги.
Тут ведь вот какое дело: у людей его профессии его породы, отличать мнимую угрозу от угрозы всамделишной было в порядке вещей; а друзей у них и вовсе не водилось. Мужик мужику либо старшой, либо шестёрка, либо компаньон, ежели общее дело есть; ну а свою спину каждый сам прикрывает. Вот и ему Ричарду, нет бы сейчас на стрёме сидеть, а он с этого чаандийца ещё и плату брать отказался. Товарищи б не оценили
Многотравье, по которому он ступал, то и дело забивалось в башмаки, царапая щиколотку. Коль скоро он останется здесь надолго, надо б тропинку что ли протоптать.
Ричард снова потянулся за отсутствующей трубкой, и снова выругался, когда вспомнил, что её нет рядом. «А к чёрту всё это!», решил он, выбрасывая из головы лишнее. Всяких там философских размышлений он никогда не жаловал те напоминали ему о том, что не очень-то он хороший человек, а потому Ричард сделал то, что и всегда, когда котелок его забивался всякой ерундой: двинул туда, где наливают. Тем более, что гам весёлого застолья с каждым его шагом всё нарастал. Ну а когда кто-то из деревенских взялся за гусли, даже его весёлость наконец взыграла.