Господи, как хорошо-то, а! Хорошо-то как, а!
Солнце рисует на матрасе белый прямоугольник, и Соню окутывает покой. Ей тепло и сытно. Мужчина неловко гладит её шершавой рукой от лопаток и вниз, где, задержавшись, сильно сжимает ягодицу, так что Соня мявкает и переворачивается на спину.
Он медленно проникает в неё пальцем, натыкается на фантастическую точку, отключающую женщинам разум, и с лёгкостью забирает власть в свои руки. Соня податливо тянется следом:
Ещё Да-а-а
С лицом учёного, наткнувшегося на феномен, он повторяет нажатие, и сильная волна блаженства уносит её из спальни в чистое море. Он подхватывает её и держит так крепко, что она оказывается на спине могучего кита так ощущается эта рука. И на этом ките её несёт, несёт навстречу радуге, прямо к краю водопада, неважно куда, без тормозов, всё быстрей и быстрее, с невозмутимым поводырём, который мучает её этим блаженством.
Она сминает мокрые от пота простыни, озвучивая сладкие, набегающие приливы каким-то заоблачным голосом:
Ка-а-ак тебе удаё-ё-ётся? Бери! Это твоё! Твоё!
И стискивает радостно дрожащими бёдрами его руку, вжимаясь в неё, смыкаясь, не отпуская. За краем водопада Соню, словно на скоростном лифте, выбрасывает наверх: белые участки мелькают перед глазами, сердце переполняет восторг. Наслаждение терпким запахом мужского тела, в которое она влипает лицом, вожделение, желание поглотить, прочувствовать его изнутри становятся до боли невыносимыми. Мурашки терзают обмякшее тело, кожа горит огнём. На самой вершине сознание взрывается ослепительной вспышкой, и перед глазами, словно флаги на ураганном ветру, всплёскивают кумачом полотна. В плавном скольжении Соню увлекает вниз.
В полном изнеможении она утыкается носом в подключичную ямку своего всесильного Бога, и он обнимает её так неловко, словно боится сломать, так они и засыпают, переплетённые руками, ногами, среди скомканных простыней.
Тихо, переливаясь блёстками, полощется время. Солнечный прямоугольник перемещается на стену, и пушистым облаком этих двоих накрывает простота и прелесть существования, как иная форма рая, доступная на земле.
Ночью Соня просыпается от того, что мужчина со спины прижимает её к себе и невнятно бубнит:
Не бросай меня Не бросай Пожалуйста, не бросай
Под это она забывается сном, а утром обнаруживает себя всё так же, он спит, не размыкая объятий и ровно дыша ей в шею. Соня пробует аккуратно выбраться, но он спросонья только крепче сжимает её, так что она застывает и остаётся лежать, окружённая теплом и сонной, такой по-медвежьи неуклюжей нежностью.
В тишине наступившего утра, в кольце этих рук так благостно, что ум проваливается в пустоту, и разом тают все звуки, и, словно увязнув в густой смоле, останавливается время.
Мужчина, посапывая, спит, и Соня вжимается в него вся, боясь заплакать и ощущая, как из её сердца растекается тончайший розовый свет, окутывая их обоих.
Я люблю тебя, беззвучно шепчет она одними губами. Я хочу быть для тебя любовью Любовью
На другой день он подводит её к зеркалу:
Посмотрите, леди, какая Вы красивая. Вы чудесны даже более, чем вся
Какая же я красивая? смеётся Соня, ощупывая себя спереди. Шутишь? Грудь маленькая, трогает ягодицы: Тут кошмар! Я страшная! Да ещё и дура в придачу!
Леди, зловеще произносит мужчина, за «дуру» я Вас буду сурово наказывать. Понятно? и он легонько шлёпает её по губам ладонью, давая понять как.
Понятно, кивает она, усмехнувшись. Вот шутник-то! Но что поделать-то, если я дура?
Он меняется в лице и быстро, наотмашь бьёт её, удар получается ощутимо тяжёлым. Охнув, Соня хватается за щеку:
Ты что! Больно же!
Предупреждаю, повторяет мужчина, приблизив к ней разъярённое лицо. В голосе звучат стальные нотки. За «дуру» я Вас буду сурово наказывать, леди, и членораздельно добавляет: Спрошу ещё раз: понятно?
Она молча кивает головой.
Нервно пробежав от стены к стене, он кидается в прихожую, втискивает ноги в ботинки, шнурует.
Уходишь? спрашивает Соня, всё так же держась за щеку.
В магазин. Конфет куплю. А Вам? Что Вы хотите?
Она моргает, моргает, как-то так беззащитно, с усилием, с непониманием, и взгляд начинает блуждать. Отвечает совсем невпопад:
Я хочу родить тебе мальчика и девочку. И на море ещё хочу.
Детей? С чего Вы взяли, что я хочу детей? брезгливо морщится он, испуганно пятясь, словно боится заразиться детьми через воздух. Хлопает по карману с презервативами. И какое нахрен море, когда столько насущных проблем?
Тогда купи мне прокладки пожалуйста.
Что?! он дёргается, и лицо искажает болезненная гримаса.
Мне нужно беспомощно говорит Соня, вяло взмахнув рукой и вновь приложив её к пылающей щеке.
Фу, кривится он. Фу!
Исчезает, хлопает дверью.
Вернётся он заполночь с карманами, набитыми под завязку синими фантиками. Разумеется, без прокладок.
«Он спросил, понятно ли мне. Только дуры не понимают с первого раза Он прав, медленно пишет Соня в середине своего дневника, оставшись наедине. Только так и надо воспитывать дур. Ему виднее. Учитель и должен быть строгим. Сама виновата. Будь хорошей девочкой, детка! Получишь тогда и любовь, и секс, и пиццу ранч с помидорками. А прокладки купи сама».
Грете этих страниц прочесть не доведётся.
Именно их спустя время Соня яростно уничтожит, выдёрнув целый блок и этим едва не разорвав тетрадь пополам, на толстых скрепках останутся куски бумажного мяса. Насильно успокоившись, с долей извращённой педантичности, каждый лист затем она расчленит на полосочки, и по одной сосредоточенно будет их пережёвывать, сидя на коврике у себя в комнатушке. Ночь расширится, наполнится шорохом бегающих тараканов, вытеснит розовый свет из её груди. Так, совершенно конкретным образом она будет заполнять свою внутреннюю бездонную пустоту, с которой останется один на один, пустота будет болеть, разбавляясь лишь послевкусием целлюлозы и едкой желчи.
Одну страничку она построчно зарисует каракулями, старательно замалёвывая белый цвет и случайно оставив в живых: «навсегда», «никогда» и «Он Бог».
Глава 7
Выбить дурь
Семнадцатый номер превращается для Греты в библиотеку, где в нижнем ящике тумбочки лежит одна-единственная книга пухлый, несмотря на выдранные страницы, Сонин дневник. Быстро прибравшись у соседей и оставив тележку в коридоре, Грета торопливо бежит читать. Записей всё прибавляется, и остаётся всего с десяток чистых страниц, хотя под конец, как она нетерпеливо заглянула однажды, речь идёт исключительно о персиках и о море. Подумаешь, море! То, что в начале куда интереснее!
И она, прихватив с собой тряпку и очиститель для зеркала, воровато оглядевшись, стучится в дверь, открывает её ключом, прокрадывается в номер, извлекает тетрадь и с нездоровым интересом читает дальше, присев на край идеально заправленной кровати.
«Семь шрамов. Он оставил мне. Семь. Шрамов», написано далее сильно изменившимся почерком.
За домом начинается лес и вырубка с ровными насаждениями сосен. Солнечный день. Дивными розовыми соцветиями пылают метёлки высоченного иван-чая, опыляемые трудолюбивыми пчёлами и шмелями. Мужчина набирает полную ладонь земляники. Сосредоточенно кормит Соню, она берёт тёплые ягоды губами, целует шершавую кожу на его руке с глубокой, будто врезанной линией жизни; блаженно жмурится.
И потом радостно прыгает туда-сюда через грязную колею с одного подсохшего края на другой.
Леди, Вы можете идти спокойно? морщится мужчина.
А что? беззаботно кричит она. Я веду себя как дура? и тут же осекается: Ой
Что ж, в некоторой степени задумчивости произносит мужчина. Сегодня будем выбивать из Вас дурь, леди.
Он достаёт из кармана нож-выкидуху вечный спутник, сопровождающий его при выходе из дома, со щелчком открывает и в одно движение срезает с ближайшей берёзы толстую нижнюю ветку. Быстро очищает её от мелких веточек, листьев и почек Соскабливает заусенцы. Как ни в чём не бывало шагает дальше.