Пройдя еще метров пятьсот, мы очутились на пятачке. Нас ждали. Недавний амбал-огнеметчик, его неотличимый напарник, и третиймайор, столь же внушительный по габаритам, но с более интеллигентным лицом, покрытым дюжиной мелких шрамов.
Они были невидимо скованы той общностью, которая делает похожими друг на друга совсем не родных, но делающих одно на всех трудное и опасное дело. Что это за дело можно только догадываться, но полтора пуда горючей смеси за спиной автоматически переводило их в категорию «награжден посмертно». Пуля, осколок или какой другой горячий кусок металла, попавший в баллон с керосином, превращают человека за две минуты в сгорающий факел. И хоронить уже некого. Даже кости через две минуты адского пламени сыпались в прах.
Седой лейтенант химслужбы, с которым я в сентябре сорок первого лежал в госпитале на Суворовском, поминал Господин Великий Новгород и подвалы его древних зданий. «Немецкий Фламен дальше бьет, хрипел накачанный марафетовой дурью седой. Я фрицев в будку струями загнал и пожег всех. А тот сбоку зашел. Я раньше выстрелил. Только пламя короткое, а немец на сто шагов бьет». Иногда химик ругался: «В баллон парашу всякую пихают, сопло забивается. Шланг рветсяи на десять метров одни головешки». Когда наркоз уходил, лейтенант молчал, потому что смертьстрогая невеста и требует внимание только к себе одной. Бинты и марляее фата, а руки в прозекторских перчатках крепко держат избранника. Какие двери выведут из белого лазаретного мира? Куда приведут они? Может, смерть укроет утренним легким платком? Или судьба в фартуке мастерового выпилит тебе деревянный протез. Но может и повезти. Семиликий Ругевит вытащит личное дело с черной звездой и, листая шнурованную бумагу, задумчиво мотнет головой: нет, брат, еще послужи. А потом бахнет папкой и выдаст плац-карту в окопы близ какого-нибудь волховского болота или пропуск на пароход в Невскую Дубровку.
Уделом этих троих были питерские катакомбы.
Еще в октябре, в тяжелые дни начала осады, Город наполнили слухи. Детали и мелочи разнились, конечно, зато на выходе этого бурлящего слухами котла было вот что: город и флот в случае прорыва немцев будут взрывать. Тогда я и услышал про «Плутон». Команда состояла из людей, обученных подрывному делу, боевым действиям в подземных коммуникациях, гидротехнике и еще сотне вещей. Подземников сразу же «искупали в чернилах»обштамповали грифами, из которых самый детский был «совсекретно».
Для чего здесь нужны огнеметы? И вообще, чем они сейчас занимаются, если немцы дошли до рабочих окраин и там зазимовали?
Место, конечно, к романтическим размышлениям не располагает. Пробыл я здесь недолго, а пиявки страха угнездились не только под коленями, но и стыдно сказать в каком месте.
Было в этом страхе что-то от вероятного риска для жизни, немного от неизвестности и очень много от детского страха, который прячется на чердаках и под лестницами, мягко скрипит досками на потолке и только дожидается момента, когда высунешь ногу из-под одеяла.
Где-то рядом Мальцев сыпал проклятьями в сторону «плутоновского» командира.
Горииванов, где конденсаторы? доносилось через перебранку его возмущение. Ты на меня не спихивай, ити его мать! Все снаряжение и карты обеспечивает твоя бригада!
Долго они еще спорили, а потом порезанный шрамами огнеметный майор, подозвал меня:
Ты здесь поосторожней. Где скажу «беги» или «стой»исполняй сразу. Иначе амба. Мальцева тоже слушай, его подопечные еще хуже моих будут.
Что он бормочет, какие подопечные? Не, надо чесать подальше отсюда. На воздух, к свету, к людям.
Товарищ Горииванов, тогда мы лучше поверху пойдем, как-то привычней будет.
Не успеете. А что будет за опозданиесам знаешь.
Да не знаю я! И вообще
Старлей, ты пакет вскрыл?
Да это не мой пакет!
Отставить!.. Так что, ты давай. Действуй.
Майор двигал своим заштопанным, как с обложки романа писателя-мракобеса М. Шелли, лицом и подумалось: с чего у Горииванова и у «гопника» морды кривые? Майор порезан, сявка пожжен. И что интересно: оба знакомы, как говорится, до боли.
Я немного успокоился, хоть и странно здесь. Майор говорит загадками, Мальцев торочит к поясу железную маску, какие надевают голкиперы женских команд по хоккею, «молодой и веселый» Волхов вытащил пучок цветных проводков и напряженно водит колесики на своем адском ящичке. Только двое из этой компании занимались нормальным делом: гориивановские амбалы вспоминали 1927 год, когда Ленгубсовет физкультуры отменил бокс.
Разные происшествия случались в патруле. Приходилось сидеть в пустынном Александровском парке, ожидая немецкий десант, отбивать налеты на магазины и хлебные ларьки, ловить шпионов-ракетчиков, вывозить пацанов из фэзэушной амбулаториивсе они померзли, и мы грузили их трупы, как дрова. Пару месяцев в патруле зимой 41-гои оставшиеся годы можешь провести в дурдоме на Пряжке. Приходилось даже катать морские мины у побережья, а теперь вот в городской коллектор занесло.
Хорошее место: сырость, гниль, темно и еще, наверное, крысы. «Гопник», кстати, назвал огнеметчиков «крысодавами»занятный факт. До войны эти звери добавляли хлопот местным жителям. Помню, были какие-то байки про крысиного барона и набеги зверьков на амбарытам они сжирали все, что можно, и отправлялись к Неве на водопой, покрывая склоны серым ковром. Интересно, бродят они здесь или все уже вошли в рацион, вслед за псами и воронами?
Пока командиры совещались, я клацал фонариком, изучая незнакомое место. Плесень, кирпич и грязь. Стены в трещинах, уходящих в боковой тоннель; слепой и короткий, построенный вкрай бестолково, он заканчивался трухлявой дверью с небольшой эмалевой жестянкой. Даже заглянувший сюда Мальцев не ответил, что это за каменный мешок.
Сколько ходили мимо, а ни разу не видели. Это старый пикету нас другие литеры, он шумно затопал обратно и крикнул в темноту:
Горииванов! Глянь сюда, охранный пикет нашли.
Майор что-то буркнул и подошел, толкая перед собой Костю.
Смотри, Волхов, это самый настоящий пост царской сторожевой линии. Можешь замерить, глаз даю, не больше двух «дэ» будет.
А чего ты так уверен? скривился тот, щелкая хромированным колесиком. По-твоему, жандармы лучше нас работали?
Горииванов пожал плечами.
Жандармы или нет, а двести лет опыта чего-то стоят.
Он поднес горящую спичку к битой эмали.
Гарда и болотники, одиночные, со стороны Александро-Невской лавры. О! А это что?
Подошедший сзади Мальцев долго разглядывал изображение колеса, в котором спицами были электрические молнии, и в раздумьи щелкнул ногтем по жестянке.
Хрен его знает. Может, синодальная печать?
Сзади кто-то засмеялся:
А зачем евреям подземная синагога?
Мальцев на удивление спокойно заметил:
Ты, Ерохин, наглый и глупый. И если тебе повезет запомнить слово, в котором больше пяти букв, старайся ухватить его смысл. Синодальныйзначит, относящийся к синоду, высшему органу русского православия.
Одако Ерохин не обиделся. Чуть ли не водя носом, он светил фонарем на «колесо», а потом сказал неуверенно:
Надо у Горыныча спросить, видел как-то у него эти колесики.
Ага! Один из амбалов покрутил пальцем у виска. Ты еще в «Скворечник» пойди спроситам профессора почище Горыныча найдутся.
Ерохин вздыбился:
Да ты
Все, братцы, капитан развел спорщиков, через тридцать минут мы должны развернуться под сотым домом.
Впереди шла двойка «плутоновцев», потом Костя со своей «шарманкой», мы с Лиходеем за ними, а замыкал шествие «гопник». Горииванов и Мальцев постоянного места в колонне не имели, находясь в движении между парами.
Изредка Волхов останавливался, поднимая руку. Тогда все приседали, а Костя цеплял на голову черные наушники и водил перед собой искрящейся штуковиной.
Все это было чертовски занятно, только я никак не мог сориентироваться в мешанине «входящих данных». Приборы, тоннели, жестянки с церковными печатями имели для наших сопровождающих какое-то немалое значение. Я лишь двигался в общем русле, полагая, что все разъяснится по ходу пьесы. А вдруг, не приведи господь, придется действовать? Добра от этого будет не больше, чем, если бы посадили меня в штурманское кресло «братской могилы», велев прокладывать курс. Вдобавок устав обязывал искать во всех точках несения службы (и в подземных коммуникациях) следы пребывания организованных преступных групп.