Но я не могу. Они приковали мои руки цепямивсе эти учителя и воспитатели. Эти бесконечные Дяди Вани и Тети Маши, знающие «что такое хорошо и что такое плохо». Бумажные рыцари из детских книг держат меня и не пускают туда, где легко. Из-за них я не могу разнести башку этой сукетак меня учили Надо о чем-то говорить с белобрысой. Она враг, но убить ее нельзя. Она враг, но я должен стоять рядом, дыша ее запахом. Почему она смердит, как выгребная яма?
Вонь ударила в голову, сбрасывая оцепенение. Я тупо глядел на исходящую тихим завыванием блондинку, чьи ноги совершали беспрестанные загребные движения, и еще по ним текло.
Вот черт, красавица просто обдулась. Обернувшись, я увидел замороженное лицо ефрейтора.
Лиходей, возьми ведро воды где-нибудь.
Он мелко потряс головой и пулей устремился во двор. На середине лестницы ефрейтор остановился, в полупоклоне отдал честь и еще быстрей понесся наружу.
Все, что было нужно, я выяснил минуты за четыре. Звали деваху Наташа Мандрусева. Жила себе Наташа до войны в райцентре, в семье начальника ОРСа, и горя не знала, пока не свезли папу в дом с решетками за растрату.
После прихода оккупантов имела связи с немецкими офицерами. Сотрудничала с гестапо, выдала еврейскую семью. Тех, ясное дело, казнили, а Мандрусеву занесли в картотеку «Добровольных помощников Рейха». В Ленинграде она с марта месяца. В группе еще двое. Командирнемец, эмигрант семнадцатого года. Хромойбарыжник с Андреевского рынкана фронте никогда не был, убил демобилизованного красноармейца, завладев его документами и наградой. Основная задача группыэто слухи, провокации, пораженческая волна. Балуются ракетами, но редко и по строгому плану, и еще листовки. Так, есть у них какая-то «Доктор Маша»связная либо координаторработает в сануправлении. Словесный портрет шпионка дала толковый, так что поймать доктора Машу можно будет.
Когда я вышел из парадного и сделал первую смачную затяжку, обратился ко мне Петя Рузайкин:
Товарищ командир, а она чтовзаправду фашистская агентша?
Петю привезли из-за Волги, далекой от линии фронта, и для него было внове, что человек, с которым ты, может, ехал вчера в одном трамвае, внезапно лазутчик вражеский, про каких пишут книги и снимают кинокартины.
Как же так? Она ведь наш человек, советский То есть, я хочу сказать здесь выросла. Почему она тогда за немцев?
Рябое лицо Рузайкина не выражало сурового презрения и волевой решимости. Он скорее походил на деревенского политинформатора, узнавшего, что его сестра путается ночами с Ванькой-трактористом на колхозном току.
Вы спрашивайте ее, товарищ старший лейтенант, спрашивайте.
Это пусть ее особотдел спрашивает. Ему за это сахар дают сверх пайка. Мы поймали и сдали куда положено.
А я тоже могу например, заметку в стенгазету сделать. В школе редактором был. Мы даже одного врага народа разоблачили!
Какого врага?
Скрытого. Он скрывал подлую сущность под личиной педагога истории.
И как вы его разоблачили?
Петя счастливо заулыбался:
Один из кружковцев опознал его на фотографии. Там Дмитрий Иванович был в погонах прапорщика. Да еще с царским крестом.
Подошел освободившийся Лунин и понимающе закивал.
Я тоже помню, один дедушка попался перед войной. Пролетария все корчил из себя. Книжка у него изотовская, а как портфель вскрыликуда там Леньке Пантелею. Деньги, номерные облигации, денежно-вещевые билеты. И все фальшивое
Участковый замолчал, а я спросил Петю:
Как же вы добыли карточку, выкрали тайным взломом?
Почему тайно? удивился Рузайкин. Дмитрий Иванович занятия кружка у себя дома проводил иногда, там и подсмотрели в альбоме.
Во, детки! Хорошо, что не довелось мне учительствовать в заведениях Наркомпроса тамошних краев Чтоб завершить аккорд спросил у разоблачителя:
Ну и сколько лет твоему Дмитрию Ивановичу дали?
Петя опустил плечи.
Ничего не дали, только из школы выгнали.
Стало быть, невиновен оказался?
Ну да.
А чего тогда вы, сволочи, на советского гражданина поклеп возвели?
Да какой он советский, товарищ старший лейтенант?! Самодержавный офицер, а туда же, в госучреждение!
Эх, Петя! Принципиальный ты и честный, как лозунг, но шибко бдительный. При умелом раскладе, сделает тебя комиссар своим «недрёманным оком». Так что придется слегка утихомирить активиста.
По-твоему, Рузайкин, все бывшие офицеры враги народа?
Ну да, а как еще?
Кто тебе это внушил?
Петя хлопал белыми ресницами.
Я мне осмыслил в плане изучения Гражданской войны и сделал выводы.
Кто еще из твоих дружков так думает? Отвечай! Есть еще такие?
Д-да.
Т-а-а-к. Значит, целая организация. Молодец. Ты винтовку отдай пока ефрейтору.
Мою?
Твою-твою.
З-зачем?
З-затем, что ты, боец Красной Армии, распространяешь клеветнические слухи в адрес военного и партийного руководства СССР.
Бедняга дернулся и начал сереть. Волжский румянец уступил место синеватой бледности и вдобавок Петя стал меньше ростом.
Я не клеветничествую, товарищ командир Нас так учили
Чему тебя учили, Рузайкин? Тебя учили, что комфронта Говоров предатель рабочего класса? Он ведь не прапорщик, а целый подпоручик. Да еще у Колчака служил! По-твоему, товарищ Жданов тоже враг народа? Дворянин! А писателя-орденоносца Толстого, куда прикажешь девать? Он вообще граф!
Товарищ командир Я не знал! Я не думал
Чего ты не знал?! Прочитай в любой книжке, там все написано. Или ты что думаешь? Прокукарекал, а там хоть крыша гори?!
Андрей Антонович, я без всякой мысли! Честное комсомольское!
То, что у тебя мыслей нетне спорю. Я двадцать семь лет живу, но таких дураков не видел. А вот, кто хочет вбить их в твою глупую башку, да еще т а к и е мысли, я выясню, будь уверен! Сегодня к 2100 подробный рапорт на стол! Что, где и почему.
Обернувшись, я рыкнул на Лиходея:
Где ведро с водой?!
Тут же дзинькнула стальная дужка.
Вот!
Молодец. Вызови машину, жителей собери где-нибудь и поставь к ним этого разоблачителя. Ну и штык ему отдай, что ли.
Ефрейтор кивнул, а я подхватил ведро и окатил водой измызганную «фрау» Мандрусеву.
Умойся, смотреть на тебя противно.
Глава 2Фронт под линией фронта
Бог весть, когда еще случай выпадет, поэтому я достал бритву и рядом с бабами, полоскающими белье в соседнем дворе, стал водить трофейным «золингеном» по щеке, косясь в зеркало.
Зеркало, видимо, из квартиры эвакуированных, было тяжелое, в золоченой раме с резными лепестками и с претензией на старинность. Я даже стушевался как-тоне вязалась моя физиономия с резнолепестковым великолепием. В таком зеркале нужно расчесывать благородные бакенбарды или завивать поэтические кудри, а не подбривать виски «полубокса», попутно снимая щетину. Ну да ладно. Графов у меня в роду не было: разве что какой-нибудь татарский мурза времен Ордызагораю быстро, лицо за пару дней делается совсем черным, а волосы светлые и глаза синие. В общем, гибрид какой-то. Правда, внешности своей значения особого я не придавал; вот только из-за длинных рук гимнастерку намучаешься отыскивать. Большой размер и рост еще ничегоможно подобрать, а рукава выходят непременно короткие.
Побрившись, я предался отдыху на диванчике в конторе расформированного ЖАКТа, созерцая копию картины товарища Розанова «Похороны жертв Октября».
Славно-то как. Даже мухи зудят убаюкивающе тихо. Пивка б «мартовского» или «темно-бархатного» да задрыхнуть часа на два, а то с этим уплотнением рабочего дня без очереди в лазарете окажешься. Это в январе лафа была: лежи себе на тюфяке да оставшиеся калории считай. Фунт хлебане ситного, а дикая смесь отрубей, макухи, лошадиного овса и сдобренной целлюлозой мукипозволял еле шевелить ногами. Вот мы и шевелили тогда до ближайшего строения с печью. Такой вот ночной дозорсплошное нарушение. Но нельзя оставлять улицы без патрулирования. А угрожать людям оружием, как сейчас? А мордой в дерьмоМандрусеву? Ничего нельзя. Даже то, что мы здесь около Владимирской площадинарушение. Это полоса обороны флота.