Старший лейтенант Агафонов из комендатуры. С бойцом, Мальцев немного подумал и добавил:Сволочи.
«Плутоновец» скривился, будто перекусывал зубами стальную проволоку.
Агафонов, вы одни такие дебильные в комендатуре или там все придурки?
Я Саблин. Агафонова сегодня утром ранило.
Горииванов и Мальцев переглянулись, я оправдывался дальше:
Меня майор «с полномочиями» забрал под страхом трибунала.
Горииванов совсем опечалился. Для него, видать, в диковинку наше черезжопуделание, а я уже привык. Однако удивляло другое: отчего эти ребята дали такого чесу, услышав о крысах? И я, кстати, тоже? Животные, конечно, не из приятных, но бежать от них быстрее братьев-чемпионов Знаменских? Ну, бывали с грызунами сложности, посылали меня зимой в Казанский собор, где подозревалась преступная деятельность по изъятию золотых коронок у покойников. Тогда трупы складывали прямо у стены приора, икто-то заметил на лицах мертвых «следы». Оказалось, поработали именно крысы.
Чего вытаращился, душегуб?
Я, наверное, чересчур задумался, а Мальцева аж распирало:
Пойди, объясни им, что тебе начальство велело дожидаться «инструктированного командира».
Кому им?
Гадам голохвостым!
Мальцев немного помолчал, злобно отдуваясь, и гавкнул:
Подъем! Или думаете жопами отбиться?! затем подошел к Горииванову и тоже посмотрел вниз, где шевелилось, грозя пробуждением, утихнувшее ненадолго кубло. Сидят, заразы. Несколько сотен, не меньше.
Горииванов хмыкнул:
Подождем вожаков, а то говорить не с кем.
Не с кем?! Хорошее местечко! Мхи нападают, с крысами собираются вести переговоры, того гляди, появится чудище заморское и будет молвить человечьим голосом. Чудовище заморское А ведь не сказки это Пушкина! И не смешно ни капельки оказаться среди спецов, выполняющих секретную работу. Оказаться лишним свидетелем Расстрелять ведь могут, чтоб не выболтал правду о подземелье, и останется от товарища Саблина помятый листик с казенным титулом «извещение».
И тут начались какие-то странные дела. Костя потрясал волшебной эбонитовой палочкой, Горииванов поглаживал кадык и покашливал, прочищая горло, Мальцев развязал вещмешок и принялся укладывать пачки галет на плитки шоколада. Затем уселся между мной и Лиходеем.
Значит так, ребята, попали вы, как два барана в кухню, поэтому все, что я скажу, вбейте в мозги, как шесть исторических условий товарища Сталина. Перво-наперво: исполняйте все указания. Второенаходитесь внутри колонны. Эти каски, Мальцев постучал по вратарским хоккейным шлемам, защищают голову, забирайте. Так. Дальше. Он вытянул из подсумка блестящие фигурные кольца и протянул нам. Если станете «царем горы», посмотрев на наши умные лица, он поморщился. Это когда крысы навалятся и станут жрать. Так вот, тогда быстро сожмите кольцои ходу. Последнее. Если поймете, что выхода нет, используйте ампулу. На его ладони блеснула ампула с черными буквами. Смерть через пять-восемь секунд.
Капитан порылся еще немного в оранжевой аптечке и заставил съесть по паре маленьких шариков, пахнущих мятой.
Ну все, считай, пообедали.
Мальцев шлепнул себя по коленям и преувеличенно бодро окликнул Горииванова, свесившегося с площадки.
Что там, Квазимодо?
«Плутоновец» по-рачьи попятился назад и осклабился:
Вариантов все равно никаких нет, попробую сговориться.
Одна попробовала, «гопник» широко открыл рот, захохотав, и семерых родила.
Горииванов стряхивал белую строительную пыль на сапоги, мягкие и толстые. Он улыбался, как артист-фокусник, и вспомнил я, что видел эту улыбку в далеком 1926 году на рисованной афише «Ленгосцирка». Была на том плакате еще сисястая принцесса с индийской точкой на лбу, какие-то чудные зверьки и надпись:
«Маэстро Дон Гарваньо и его питомцы из джунглей дикой Азии».
Невероятно! Сам Дон Гарваньо из моих детских лет будет разговаривать с крысами в питерских катакомбах, облачившись в кожаную куртку и стариковские пимы. Дрессированные грызуны из Дикой Азии! Интересно, что он им скажет? Абракадабра или крибле-крабле-бумц? Или заставит считать до пяти, давая за это сахар?
Не знаю, кормил ли Горииванов сахаром своих мангустов, но того, что скинул в чугунную темноту, большинство из нас и на праздники не видело. Да что ж это за сволочь, выбрасывающая еду как мусор!
Тяжелая рука опустилась на мое плечо, остановив рывок. Мальцев держал меня крепко и шептал успокаивающий бред.
Да, здесь их тайга и люди с огнеметными баллонами, наверное, знают, что делают, но как невыносимо это видеть! Еще недавно едой запросто считался вазелин, столярный клей и пахнущая сахаром земля с Бадаевских складов, а выкопанная на Пискаревке, гнильем заквашенная капуста могла сойти за деликатес. Я никогда не забуду крики, прорвавшие темную стену дома на Ломоносовской улице, там, в корчах, умирала семья рабочего Острякова. Они съели банку графитной смазки, принятую за солидол. А этот человек бросает крысам шоколад и бормочет всякую чушь!
Горииванов свистел, шипел, цокал звонкими переливами, похожими на пение сверчков, делал пассы руками и раскачивался, как факир у корзины со змеями. Все эти действия разбудили воспоминания о знакомом, но бесконечно далеком, упущенным еще в детстве сне. Ты как будто видишь желтую дорожку, веселого человека в костюме Пьеро, слышишь легкий шелест ветвей, но это самое «как будто» неуловимо ускользает, когда пытаешься полностью вспомнить. Только зуд остается в голове, а ты чихнуть собрался и даже скорчил нос в предвкушении, но не чихнул.
Подземелье вмиг заполонилось отвратительным писком, обжигающим душу. Тысячи когтей заскребли по бетону, и серая масса зашевелилась внизу. Вой нарастал, буравя мозг, и я, заткнув уши, упал плашмя на бившегося в судорогах Лиходея. Других не видел, но раскаленный прут, сверлящий голову, один раз пробился наружу, и я уставился на Горииванова. Майор продолжал свою «песню», только стоял он как-то ненадежно: качнется чуть сильней и свалится к крысам.
Тысячи пастей орали, ошпаривая воплями. Мне-то легче, чем остальным. Давно, еще в тридцать четвертом, контузило меня до глухоты. Плюс год в пушкарях, не добавивший чуткости перепонкам. А Лиходею совсем худо. Катается по полу и кричит, беззвучно открывая рот.
а лин! Сабин! доносилось издалека.
Держи ему руки! проорал мне в лицо потный Мальцев, пытаясь надеть ефрейтору нечто вроде наушников. Кое-как замотали голову, и Мальцев орал теперь уже более отчетливо:Цепляй «глушители», дуба врежешь!
Да все нормально.
Одевай, говорю! Скоро такое начнется!
Да обойдусь я, не ори в ухо!
И мы разом ощутили невесомую тишину. Раздирающий визг исчез.
Горииванова усадили, дали хлебнуть из плоской железной бутылки и все застыли, как на кинопремьере.
Плохо, братцы, он поморщился. Крысяки требуют того, кто в них стрелял. Ефрейтора и тебя, майор посмотрел на «гопника».
Теперь тишина давила многопудовой тяжестью, изредка прокалываемая свистом грызунов. «Гопник» спросил:
А меня за что?
Не знаю, Ероха.
«Гопник» длинно сплюнул через зубы и вытащил папиросу. Ефрейтор уставился в потолок. И я, похолодев, начал понимать, что не станут они рвать вороты и, крича «ура!», столбить себе дорогу огнем.
Как же так?! Вот сидят живые люди, наши боевые товарищи. И за просто так отдать их на съедение? На съедение в прямом смысле?!
Вы что, совсем сдурели?! не выдержав отторгающего молчания, подпустил я «петуха» в голос. Да сколько там этих тварей?! Сотня? Тысяча. Две? У нас огнеметы и оружие, у меня гранаты есть! Прорвемся, братцы! Да вы кого испугались?
Горииванов устало оборвал меня:
Сиди молча.
Молчанку своей жене пропишешь. Пошел ты! Людей моих не дам! Хрен тебе фунтовый!
«ТТ» легко прыгнул мне в руку.
Ложь пугач на землю.
Я посмотрел вправо, назад и увидел тушу бойца «Плутона» с огнеметом. Брандспойт был направлен мне в спину.
Давай-давай!
Козел однорогий. Тихо как зашел. И быстро.
Я стоял, держа «тэтэшник» и совершенно не знал, что делать. Сзади упирает дуло амбал, впереди еще трое, а мой патрульный, хоть и вооружен, но сидит, улыбаясь, как деревенский дурачок, и таращится в потолок. Как быть? Одного-двух уложить мне по силам. «Гопник» прыгать не станет, эти у стены оружие засунули далеко. Только амбал опасен. Дунет огнеми хана, шансов никаких.