Архивный лес делался все гуще, и я, наверное, так бы и завяз в нем, если бы не спасение, явившееся под вечер. Спасение плюхнулось в соседнее кресло и, глупо подмигивая, сообщило, что меня ждут у проходной. Спаситель носил гордое имя Виктор, но за глаза его звали не иначе как «скотоложец Фомин». Фоминтехник, вернее, техник-восстановитель. У технарей есть мастерская на заводе «ЛенКИП» и там они чинят всякий хлам: звукоглушители, сгоревшие стволы терморазрядников, ломаную оптику. А что делать? Доставка в Питер одной катушки импульсного генератора длится месяц. И хорошо, если не собьют транспортный самолет над Ладогой. Зато своими силами быстро и ловко. Но опасно. Фомин получил заряд антиэнергии, меняя экран-поглотитель, их раньше в море кидали по истечению срока годности, запрещая в том месте лов рыбы, а сейчас повторно используют. В общем, был Витя нормальный мужик, а стал моральным уродом. Я не говорю, что стал он исключительным негодяем, подлецом и скотиной. Нормальный человек, но аппетит появлялся у Фомина при взгляде на какие-то особенные травы (причем непременно колышущиеся), бедняга постоянно лез в воду, занимая там позу эмбриона, а угасшая половая активность внезапно проявилась, когда привезли на прививки питомцев ОР-9. Витю с трудом оттащили, а бедную собачку увезли на зашивание.
Ждут, повторил Фомин, и я вышел из библиотеки, оставив за плечами его завидующий взгляд.
Подинтригованный и немного встревоженный, я увидел в конце коридора товарища начоперода, стоящего рядом с Ганчевым. Капитан неуверенно тыкал карандашом в книгу, Евграф ехидно улыбался и жевал кислючее даже на вид яблоко. О чем-то они спорили всерьез. Ганчев прямо кипел, а Полюдов в кипевшего оппонента бросал свои «чудесно» и чмыхал.
Да тебе вон и Саблин подтвердит, кивнул Евграф, когда я приблизился.
Не был, не видел, все показания давал под давлением. Я щелкнул пальцем по зубу и, проведя ногтем по шее, уставился на Полюдова.
Ганчев прыснул, а начоперод, выплюнув в кулак яблочные косточки, пожаловался:
Заставляет меня Ганчев надавить на Грюнберга, чтоб выписку из госпиталя оформилмечтает опыт поставить. Электрический, да Паш?
Капитан махнул рукой. Полюдов хмыкнул и, приподняв огрызок, будто бокал шампанского за здоровье, проглотил его с чавком.
Но на Ганчеве дело еще одно висит, как раз по твоей части. Пособить не хочешь?
Никак нет, товарищ подполковник. Я в палату хочу. У нас скоро ужин и сон.
Сон и ужин отменяются. Получай свои вещи, одевайся и дуй к своим. Михей и Руис в конторе ждут Да! Не забудь в отдел кадров к Еленину зайти. Скажешь, выписку твою я уже оформил.
Полюдов вытащил запечатанный коверт, показал мне и велел не мешкать:
Люди, понимаешь, с ног падают, а он в домино стучит и по библиотекам шляется.
Получив в каптерке вещи и попрощавшись с ребятами, я пошел ко Льву Борисовичу. Грюнберг, к сожалению, был в отъезде. Попавшаяся в коридоре Светланка пожала плечами на вопрос о докторе и лишь потом удивилась, разглядев на мне форму:
Так вам еще ж дней пять процедурить, хлопала медсестра ресницами. Как же?..
В другой раз долежу!
Тьфу на вас. И типун на язык!
Светланка поправила завернувшийся обшлаг моей гимнастерки, после чего толкнула легонько, прощаясь:
Ну, идите уже, сто лет, чтоб вас не видеть.
Я вышел на улицу, на остановку трамвая, став у недавно окрашенной тумбы с афишами. Краска была свежая и этот мирный запах, обволакивая, звал в прошлое. В тот первый военный август, когда я так же уходил из госпиталя домойна одно утро и несколько часов следующего дня.
Глава 3Астра. Конец августа или начало сентября 1941-го
Прежний Ленинград, хотя уже начались бомбежки, во многом оставался еще мирным городом. Он казался большим спящим человеком, которого беда застигла во сне; маскировочная раскраска зданий напоминала наброшенную впопыхах одежду. Несмотря на пожары и убитых людей, еще витало недоумение от происходящего. Не оцепенелость боязни, нет, скорее ощущение временности. Казалось, что стоит только сосредоточиться, собраться и морок, принесенный из Европы воем бомбардировщиков да пороховой гарью, исчезнет.
Непривычность маскировочной раскраски дома компенсировал человек у спортивных весов, принимающий монетки со словами «пару лишних кило, гражданин!» На плакатах, призывавших к бдительности, неизменно прорастала «борода» объявлений. Чем дальше, тем больше становилось в них предложений «меняю на продукты», но еще можно было зайти в ресторан и неплохо поужинать.
Однако ресторанные посиделки мне были не по карману. Никуда не заглядывая, добрался я домой и проснулся лишь на рассвете. С севера доносилось буханье зенитных орудий, и растекался по небу жирный, налитый огнем пузырь, проглотивший какой-нибудь зазевавшийся склад.
Астра сидела у меня в ногах, прикрыв колени одеялом.
Я открыла своим ключом, зачем-то сказала она, разглаживая шерстяные складки. Выдержав паузу, снегурочка спросила:Ты почему ко мне не пошел?
Ну-у
Тебе, Андрей, должно быть стыдно.
В последний раз, когда принцесса была в госпитале, мы чуть не поругались, и Астра шутливо упрекала меня в «пристрастии» к младшему медперсоналу.
Небось, присмотрел себе медсестричку или санитарочку, а?
Хотя санитаркам и сестричкам приходилось таскать и переворачивать тяжелых ранбольных, сидя на тыловой норме снабжения, я включился в игру, предложенную снегурочкой.
А ты, как хотела?
Она не уехала из Города, потому что перед отъездом получила мое письмо. В тот день немцы пробили оборону на Луге, прорвались к Гатчине и уже нацеливались на Шлиссельбург, чтобы замкнуть смертельное кольцо. Узнав обо всем, я злился и ругал принцессу. Впервые взаимное молчание стало таким долгим, а наши взгляды обращались в разные стороны, и, казалось, не пересекутся уже никогда.
Астра словно находилась между приступами тяжелой болезни. Испугавшись, я начал утешать ее и виниться, что ругал прежде. Снегурочка кивала, прохладной рукой снимая неутихающую боль в голове. Накатывало спокойствие. Я накрывал ее ладонь своею, чтобы тишина не исчезла. И вдруг понял, что молчание Астры, ее отстраненность и замкнутость, не имела к нашей размолвке никакого отношения. Нечто другое, тяжелое и страшное, жгло ее. И эту тяжелость и страшность я никогда не смог бы объять разумом.
Сейчас мы перебрасывались фразами, которые лишь скрывали наш обоюдный испуг. Я боялся ее неожиданного знания чего-то непонятного и страшного, а принцессамоего страха перед этим знанием.
Смотри мне, а то охомутает тебя какая-нибудь медсестричка в марле. Пропадешь с такой невестой.
А я тебя позову. Спасешь?
Спасу, очень серьезно ответила принцесса. Ты зря надеешься от меня отвязаться. Мы даже после смерти будем вместе.
Все еще гремели взрывы, но отзвук их переместился на Кушелевку, да к жирной копоти пожара прибавились голубые электрические вспышки.
Чего это тебя в загробный мир потянуло? проворчал я, устраиваясь рядом с Астрой.
Совсем он не загробный, прозвенел ее тихий голос. Обычный мир, только его трудно увидеть.
Как это?
Она потерла виски.
Ну как как в романе мадам Крыжановской-Рочестер, про магов. Там есть комната с зеркалами, где каждое из нихвход в другой мир.
Здорово! Вот бы зайти в такое зеркало, а тамни войны, ни немцев, ни прочей гадости.
Здорово, согласилась Астра и начала рассказывать о другом, злом мире, где существует наш Город, но в перевернутом виде. Он холодный и почти безжизненный, а его обитатели забирают нашу энергию.
Представляешь, они проникают своим сознанием в человеческое тело! Присваивают его, как ворыодежду.
Слегка обалдев, я спросил:
Это у твоей Рочестер написано?
Да, наверное. Астра нервно передернула плечами, произнеся это с таким сомнением, что я положил ей руку на лоб.
Ну тебя! Снегурочка рывком скинула мою руку и, поднявшись, стала у окна. Смеешься все! А Совета предупреждала тебя, что яведьма!
Предупреждала! засмеялся я. От нее вестей совсем нет?
Безнадежно покачав головой, Астра сказала:
У нее, думаю, ужасно секретное задание. Такое, что никто и знать не может, кроме командира, и с определенной гордостью намекнула, что сама некоторым образом причастна к тому секретному поручению, интересоваться которым не следовало даже мне.