Александр Юм - Невеста для ЗОРГа стр 12.

Черная туша упала чревом на лезвие.

Волчара даже не понял сразу, что все уже, что отпелся. Глазки красные такие маленькие, удивленные. А чуть позже, когда загорелась от серебра плоть, в них открылась бездонная пустота, и я наслаждался, глядя в эту пропасть.

Потом завизжал горюн и забился в агонииМишаня выросшими клыками оторвал ему голову. И чуть не убили потом сержанта ворвавшиеся на подмогу осназовцы «Щита». И меня чуть не убили, когда, бросив качаться в горелой псине винтарь, я отталкивал их от закрывавшего волосатые уши сержанта.

В обожженных стенах госпиталя больше не таились ОРВЕРы, и мы вместе с трехпалым труном шаг за шагом исходили все гектары вокруг, потому что солнца уже не было видно и нечисть пряталась меж кустов и деревьев.

Потом несли своих раненых. А раненых чужаков мы убили всех.

Потом укладывали длинными рядами своих погибших.

А потом всех, кто бился с ОРВЕРами, проверяли медики.

Лупоглазый доктор непонимающе разглядывал мои нейрограммывсе пять,  пока ему не велели не трогать «того пограничника, что убил кушелевского оборотня». Доктору показали медкнижку с отметкой Грюнберга и штампом «экспериментал», и он закивал. Но лупоглазый все же был прав. А еще он был умен и опытен, потому что в картах была нестыковка, прочувствованная им. Однако доктору просто не хватило времени.

Глава 5Ноченька

 Старший лейтенант Саблин явился по вашему приказанию.

 Ты, Саблин, не Христос, чтоб являться,  угрюмо хмыкнул Евграф, а рыжий капитан, развалившийся в полюдовском кабинете, придвинулся к столу.

 Ну, прибыл тогда.

 Ну, тогда и присаживайся.

Капитан Ганчев поднял за хвост ржавеющую на столе селедку, разрезал на три части и, положив хвост на маленький кусочек хлеба, дал мне:

 Держи.

Я поднял бутерброд:

 Твое здоровье, Павел Максимович. Рад за тебя.

 И я за себя рад,  хмыкнул Ганчев и, обтерев пальцы шелковым платочком, обернулся к Полюдову.

 А ты, кого к Саблину в группу даешь?

Евграф в шутку пожаловался мне:

 Вот, видишь, помощничка прислали

 Чего тебе в госпитале не лежится, Паша?  Полюдов отхлебнул какой-то темной бурды из стакана.

Ганчев самодовольно сожмурился, а затем они оба повернулись ко мне, подозрительно по-доброму улыбаясь. Прям Папа Карло и Джузеппе встречают Пиноккио, вернувшегося из страны дураков.

 Ты располагайся, Андрюша,  с отвратительной мягкостью сказал начоперод.  Бери журналы, расписывайся, табель заполни и ознакомься с личным делом товарища Ерохина. Будешь им командовать теперь.

 А чего не сразу штрафной ротой?

 Это, в каком смысле?  лениво осведомился начоперод, любуясь бликами солнца на стакане.

 В прямом. Ерохингопник, с задатками бандита.

 Сам-то чем лучше?  С удовольствием вытянув ноги, Евграф зевнул.

И вдруг стал чем-то напоминать того, прежнего Полюдова, который в двадцать третьем году решал: упечь меня в Александро-Невскую лавру или нет. Там собирали самых «отпетых»; как участнику банды, уже пойманному, притворно раскаявшемуся и совершившему новый «хапок», ничего другого мне не светило

Фамилия-то у тебя есть, шкет?

 Есть: Кочерга.

 Кочергин?

Сидевший за столом коповец накрутил на палец зубную нитку и стал методично шлифовать белый, как у негра с рекламы зубного порошка, «фасад». При этом он цокал, водил языком по зубам и разглядывал их в зеркальце. А «улов» с нитки не перетирал резцами, как всякий нормальный человек,  выплевывал кусочки пищи в окно.

 Нет, Саблин Андрей. Кочергапсевдоним такой. Братва одобрила.

 Псевдон-и-м,  протянул этот хлыщ,  Ты хоть понимаешь, что значит это слово?

 Чего не понять. Это второе имя, чтоб мильтоны не догадались.

 Нет, юноша. Это не имяэто кликуха. Как у собачек: Бублик, Шарик, Кочерга.

 Сам ты бублик!  зло гавкнул я.  И между прочим, кликуха у тебя тоже есть.

 «Графом» меня обзывает несознательный преступный элемент: вроде тебя и твоих подельников матвеевских.

 Я сам по себе.

Мой ответ Евграфа Полюдова почти изумил. Он разглядывал меня, как обожравшийся кот, перед глазами которого мышонок стал вдруг выделывать цирковые номера.

 Брешешь, поди.

 Я тебе обещал с братвой развязаться, если за тот склад в ДОПРу не укатаешь?

 Ну, обещал,  неуверенно ответил Граф.  И чего?

 И того. Не знаю, как в вашем КОПе, а мое словожелезо.

Где-то через минуту Граф задумчиво и удивленно поднял на меня глаза. Он взял четверть бумаги, исписанную с одной стороны, а на другой, чистой, вывел химическим карандашом: «Начальнику»

У меня бахнуло, и куда-то вниз покатилось сердце. Читать я не умел, но слово «Начальник» было вполне знакомо по табличкам в разных кабинетах. А он пристроился ближе к окну и начал задавать свои мильтонские вопросы.

 Родителей помнишь?

 Помню. МамкаАнгелина Матвеевна. Мы в поезде потерялись, когда в Питер ехали. Батякрасный командир, на юге рубил белых. Где точноне знаю.

 Так ты мать в Питере не сыскал, значит. Дом помнишь, где жил?

 Двухэтажка деревянная за Обводным. Был я там. И в других местах, что помню, не нашел.

Я продолжал гнать «тоску приютскую»вдруг удастся вывернуться и на этот раз. Шанс был. Слово, данное Графу, я сдержал, а то, что свистнул с лотка копченый бок,  жрать что-то надо было. После ухода из банды такой вот мелочевкой и промышлял. Но в комнату уже заглядывал кто-то в военной форме и просительно тянул:

 Евграф Еремеич, пора бы! Товарищ Хлазов дважды звонил.

И потому, что военный этот носил дорогой, не чета милицейским френч, и то что «Граф» вдруг оказался Евграфом Еремеичем, я понял, что «контора», где теперь он служит, куда серьезнее КОПа. И клял себя за то, что выкрикнул здесь случайно запомненную его фамилию. Нашел мазу, блин.

Словно подтверждая опасения, Евграф сказал:

 Ну где ты взялся на мою голову, а?

Отвечать не хотелось, от перспективы попасть в Лавру «поперла цыпа»; чтобы разогнать страх я принялся искаться в рукаве,  очень зловредная обосновалась там вошь.

Полюдов прошел к выходу и, открыв дверь, позвал кого-то. Военному во френче он велел заводить мотор, а подошедшего милиционера попросил сопроводить меня к начальнику и отдать письмо.

 Убедительная просьба вручить товарищу Зыбину! Шкетапод мою ответственность; не надо ему в Лаврупропадет. А так будет возможность.

И, повернувшись ко мне, сказал:

 Этов последний раз.

Уходя, он повторил материно имя. Ангелина. Будто пробовал на вкус неизвестный фрукт. Из-за приоткрытой двери фыркнул автомобиль. Потом дежурный отвел меня в комнату реформатория, где вместе с другими босяками я дулся в буру и хлебал казенный суп из крупинок пшена с капустными листьями.

А через несколько дней меня привели в большую холодную комнату. Мильтон в барашковом картузе поправил ремень с кобурой и на мою хохму «перед расстрелом покурить бы» пообещал выдать «папиросину из свинца». Открыв дверь, он кашлянул, а растрепанная женщина, влетевшая в комнату, едва взглянув на меня, закричала мамкиным голосом:

 Андрюшенька, сынок мой!

А вам, товарищ Полюдов, все бы меня в прошлое мордой тыкать. Наверное, удовольствие от этого испытываете. А тот факт, что с преступным прошлым я покончил давно и бесповоротно? Зато Ерохин у вастолько крыльев не хватает. Не знаю, каким макаром попал он в «контору», но в сороковом я этого типа мог на нары упечь. Совершенно за дело, между прочим.

Сияя от «счастья», я ушел за шкаф, а эта парочка продолжила спор, утихнувший видимо при моем явлении-прибытии.