Бросьте, барон, сказал я. Я не знал своего отца, и, к великому счастьюне знал ни беспутных сестер, ни шалых братьев. Все они для меня лишь пустые абстракции, черные силуэты, их именабессмысленные звуки. Понимаете?
Он пришел в возбуждение:
Но надо же выражать скорбь! У нас в Рендоре обязательно нанимают плакальщиков! Будь та распоследний подлый крестьянин, или зажиточный купец, или благородный дворянинвсе нанимают! И чем больше их идет за гробомтем почетнее! Иные роды, бывает, соревнуются, собирая до полутысячи плакальщиков. А для похорон нашего обожаемого короля Байри шесть лет назад двор нанял пять тысяч человек!
И все они плакали?
Рыдьмя рыдали! заверил он с девственно-чистой улыбкой. Такой вой стоял до небес. Ох, Свет Ашара!
Лицемерие. Всюду лицемерие.
Барон извергал водопады слов, время от времени зыркая на меня глазом святой овечки. Но я был уже научен и знал, что передо мнойопытный, и по-своему искушенный в психологии соглядатай, чья задача поймать меня на лжи, расколоть, убедить сомневающихся что я крейн, пришелец, что я намерен бороться за трон.
Я задумался о человеческих качествах такого вот Гицоргена. Чем он живет, к чему стремится? Инфантильный честолюбец, любитель щекотать себе нервы опасностью, или нечто большее? Худшее? Какой-нибудь идейный фанатик возвышения Рендора над прочими странами, такой будет работать с удвоенной эффективностью. А умные фанатики, к сожалению, весьма полезны и действенны при определенных обстоятельствах.
Гицорген словно уловил мои размышления, а может, прочитал по лицу, примолк, сказал задумчиво:
Сегодня вы совершенно не нарумянились, не набелились, господин архканцлер! И были так вчера пренаряднейше одеты! А сегодня
Вчера была комедия, сегоднядрама. Ни к чему на драму наряжаться. И краситься тоже незачем.
Он крякнул, сощурился.
Да уж А вы, когда накрашены, так кажется и лицо другое И нос и подбородок! И в плечах поуже становитесь
Мысленно я послал его к черту. Оправдыватьсязначит косвенно признать свою вину. И что ответить?
Был у меня приятель, которому тоже казалось, что ему жена изменяет. Так он ее в один прекрасный день придушил. Повесили беднягу. Страшная была история
Гицорген ненадолго примолк, что-то просчитывая. Поводил взглядом по бархатной, сине-багровой обивке кареты, вздохнул.
Какие-то у вас прямо-таки красные следы на шее, господин архканцлер!
От большой любви случается, веско сказал я.
О! Вчера, господин архканцлер, вы были на высоте!
Я всегда на высоте, барон, буркнул я и осекся. «На высоте»? А не намекает ли он на мое вчерашнее приключение на чердаке? На скрипучую но прочную доску, по которой мы, сжав зубы от страха, переносили сперва Хвата, а потом и беспамятную Амару? Можетзнает? Можетиздевается почти в открытую? Черт, так недолго стать параноиком. Ясно, что шпионы и прознатчики везде, но чтобы вот так явно намекали?
Вчера, говорят, в каком-то доме в Нораторе была знатная заварушка Алые Крылья вроде бы накрыли целую банду душегубов! Страх какой резня была, да и пожар! Не слышали, господин Торнхелл?
Угу, прослышал, щупает.
Я пожал плечами.
Алые Крылья в ведении капитана Бришера, охраняют городские ворота и помогают городской страже наводить в городе порядок. Пусть стараются.
Жертвы
Я не забиваю себе голову такими мелочами, барон. Они наемники, и рождены для войны и возможной гибели.
Сказал и подумал: а ведь становлюсь циником. Вчера погибло тридцать славных ребят, а меня меня и правда это не слишком печалит. Учусь мыслить глобально, как и надлежит политику. А на глобальном уровне потери в тридцать человекничтожны. Но умерли-то они за меня и из-за меня! Должен переживать, а? Закостенел, не переживаю. Профессиональная деформация, как у врачей. Иначе к чертовой матери сгоришь на работе.
Вместо продолжения беседы я вытащил из ящика под сиденьем бочонок с виски и два серебряных кубка. Оставалось в бочонке уже совсем немного, но на двоих, один из которых совершенно не припит, хватит.
При виде бочонка Гицорген неразборчиво крякнул.
Напиток сей дает свободу духа над плотью! заметил я. И ты воспаряешь в горние выси, отринув все томления и заботы!
Барон сглотнул, на молодом, румяном лице его появилось странное выражениесмесь страдания и вожделения.
Зверское зелье! Пьянит гораздо лучше вина, да так быстро и легко И надолго! Но каково пробуждение!
Я пожал плечами и наполнил оба кубка.
За все надо платить, барон.
Вскоре мы въехали в Норатор, и в теснинах улиц наш похоронный поезд быстро запутался. Я слышал пчелиный гул, но не смотрел в окно: толпы горожан вышли на улицы. Гицорген уже основательно набрался и клевал носом. Я боролся с искушением выбросить его на середине пути.
Железо. Оружие. Доспехи. Где же мне это все найти за короткий срок? Ответ: нигде. Возможно, если поскребу по сусекам Изыщу внутренние резервы. Сусекивещь нужная. Иногда они, резервы эти с сусеками, преподносят сюрпризы.
Величественное здание Главного Храма, где япрошло ведь совсем немного времени! с великими трудами получил мандат архканцлера, мелькнуло в окошке. Похоронный поезд начал выползать на площадь, возницы обучено завели катафалки и мою карету с охраной к самому подножию храма, прочие экипажи заезжали, выстраивая на площади огромную спираль. Гицорген дрых. Я спрыгнул на брусчатую мостовую, услышал слитный гул и взмахнул рукой. Народ жался к домам, в оцеплении участвовали Алые и городская стража. Окруженный десятком Алых, я взошел на пять ступенек и снова приветственно и торжественно махнул рукой.
Высший клир дожидался меня под навесом портика. Кардинал Омеди Бейдар в черной с золотом рясе, и еще десяток разномастных церковных сановников в рясах цвета спелой сливы.
Блоджетт успел дать наставления, и я знал, что входить в храм следует только после того, как туда торжественно внесут гробы. Затем войду я и прочие официальные лица, начнется погребальная панихида, после чего гробы отправят в склепы под храмом для вечного пристанища.
Пришлось ждать. Площадь сдержанно шумела.
Лицемерные стервятникиСакран и Армадпробились ко мне и отвесили легкие поклоны, наклоняясь так, будто уже готовились клевать труп страны.
Господин архканцлер! воскликнул Армад, обшарив меня взглядом. Ей же ейГицорген донес, что вчерашний «я» был на себя несколько не похож.
Госп А где барон Гицорген? воскликнул Сакран.
Я сделал вид, что с трудом соображаю, качнулся в их сторону и дохнул.
Барон утомившись спит в карете. Не нужно его ик!.. тревожить. Ему сейчас очень хорошо!
Они не поверили, Сакран сбегал к карете, заглянул, потом влез, видимо, проверял пульс и дыхание барона, вернулся раскрасневшийся.
Пьян. Спит, сказал-доложил Армаду.
Интересно, кто и как разрабатывал план вчерашнего покушения? Не просто так ведь перевезли в Норатор банду головорезов. Похожетолько похоже! Хвату был дан карт-бланш, и он действовал, исходя из своих соображений. Значит, о вчерашнем фиаско, и вообще о том, что покушение было, Сакран и Армад знают смутно или вообще не знают. Хват, возможно, еще позавчера доложил, что готов меня прищучить, но как будет выглядеть покушениепослам не сказал. Если исходить из этой посылкия по-прежнему чист, вернее, конечно, меня подозревают, вон, как осматриваюттот ли я Торнхелл, не подставной ли персонаж?
Алые пронесли мимо гроб с Экверисом Растаром. Голова монарха качнулась, веки, почудилось, дрогнули. Вот сейчас распахнет глаза и уставится на меня осмысленно, с укором! Что делаешь со страной, архканцлер, бастард мой дорогой? А? У тебя времени с гулькин нос, вот-вот прижмут, а ты тут стоишь, балду пинаешь!
По моей спине прошли мурашки. Время, отпущенное на узловые решения, почему-то сжалось буквально до пары сутокя чувствую это так остро, что дыхание сбивается.
Я взял быка за рога.
Я намерен отречься! Вы обещали деньги через восемь дней! Семь шесть пять сколько там еще осталось? Деньгии грамоту!!!
Армад с трудом сдерживал отвращениепо всей видимости, не любил пьяных, либо же сам когда-то пил и завязал, а, как известно, нет большего ненавистника пьянчуг, чем завязавший алкоголик.