Мы все равно не дойдем, вздохнул Адам. Прошагаем миль двадцать или тридцать, а потом кто-нибудь устанет, придется делать привал, а ночью военные заметят костер, и всех повяжут. Лучше уж сразу отправиться в лагерь, чем по лесам скитаться.
Решение уже принято, Адам, хмуро глянул на него отец, а потом посмотрел на дочь. А еще решено, что надо ехать в город за нужным снаряжением. Если вы с Адамом боитесь заразиться, можете оставаться, а мы с мамой всё равно поедем.
Нет уж, лучше не расставаться, тут же сказала Краш.
В книгах такое тоже постоянно встречалось. Герой говорил: «Ждите здесь, а я схожу проверю какую-то фигню в паре миль отсюда». И что? Само собой, пропадал с концами. Тогда остальные отправлялись на бессмысленные поиски и подвергались опасности.
Краш знала, отпусти они родителей одних, те не вернутся. Обязательно случится Что-нибудь Страшное. А если держаться вместе, всё обойдется. Таковы Законы выживания при апокалипсисе, которые она собиралась соблюдать, пока они благополучно не переступят порог бабушкиного дома.
Однако Краш и в голову не приходило, что, когда они придут, то не застанут бабушку дома. Даже хотя каждый день кругом умирали сотни, тысячи людей, она не представляла, что бабушка тоже может погибнуть от этой повальной заразы.
Такая чепуха бабушкам нипочём. Они живут себе потихоньку, год за годом, дряхлые и сморщенные, но будто вечно в одной поре. Похоронив дедушек и справив поминки, бабушки, засучив рукава, принимаются за дело. Бабушки справляются с чем угодно (разве что, кроме смартфона, тут им требуется помощь, но в нынешней обстановке смартфоны всё равно превратились в мусор, а значит, теперь и придраться не к чему) и пройдут через любые испытания. Поэтому в конце пути бабуля их встретит.
А Краш готова была в лепешку расшибиться, чтобы все четверо дошли до цели, как ни малы шансы, но отец настоял на поездке в город. Там-то мама и заразилась.
* * *
В самом начале Кризиса удалось запастись упаковками хирургических масок и перчаток. Она заказала их через интернет с доставкой на дом задолго до того, как их расхватали в местной аптеке.
Еще до начала этой безрассудной вылазки в Зону Заражения, перед тем как садиться в машину, она вручила всем маски и перчатки с таким серьезным видом, словно священник, раздающий прихожанам гостии.
И нечего тут глаза закатывать, Адам, сердито сказала Краш. Ты, конечно, идиот, но тебе еще жить да жить, так что надевай маску.
Думаешь, эта тонюсенькая фигня поможет? недоверчиво разглядывая маску на просвет, спросил Адам.
Болезнь передается воздушно-капельным путем, верно? уточнила Краш. По крайней мере так уверяют специалисты Центра по контролю и профилактике заболеваний. Конечно, если вирус еще не мутировал.
В Неземную Тварь! сказал Адам голосом рассказчика из фильма ужасов.
Маска не повредит, отозвался отец обманчиво добродушным тоном, это значило, что возражения излишни.
Адам надел маску.
Мама тоже в сомнении оглядела маску, но надела ее без жалоб, тщательно расправив волосы под завязками. Краш так и подмывало вставить шпильку, мол, для кого ты прихорашиваешься, но она вовремя прикусила язык, потому что отголоски недавней ссоры еще витали в воздухе, и хотелось бы разрядить обстановку, а не доводить до полномасштабной войны.
И потом, прическа для мамы была щекотливой темой. Она часто с завистью гладила волнистые локоны Краш и всё твердила, мол, как ей повезло с волосами, доводя до белого каления.
У мамы волосы так курчавились, что только дай им волюполучился бы шикарный одуванчик в стиле афро, как у Пэм Гриер.
А маме такой стиль не нравился, она мечтала о прямых и гладких волосах, полной противоположности тому, чем наградила ее природа. Вот и увлеклась всякими химическими средствамибальзамами, маслами, смягчителями волоси старательно искореняла любой намек на завитушки. Она очень гордилась своей внешностью и не считала всякие мелочи, вроде глобальной эпидемии, поводом снижать планку.
Несмотря на то, что семья была в сборе, Краш, сидя в медленно ползущей по извилистым проселкам машине, всё никак не могла отделаться от растущей тревоги. Отец никогда не превышал скорости, даже если мама, известная среди местных полицейских «гонщица», скрипела от нетерпения зубами на соседнем сиденье, и остался верен привычке даже теперь, когда некому стало штрафовать за нарушения.
Краш поглядывала в окно на попадающиеся там и сям вдоль дороги дома. В основном, они стояли вдали от проезжей части, как и их дом, и поэтому трудно было определить, остался ли в них кто живой. Она искренне удивилась, не заметив на обочине брошенных машин. Да, эти места оживленными не назовешь, но мог же кто-нибудь из заболевших попытаться выбраться из города, а потом остановиться, не в силах ехать дальше. Однако ничего подобного она не заметила.
На подъезде к городу она увидела, что в некоторых домах выбиты окна, а машин возле них на дорожках совсем мало. Похоже, оставшиеся в живых занялись мародёрством в поисках продуктов, лекарств и одеял. Их можно было понять, ведь надо как-то выживать, но при виде чьих-то взломанных дверей, болтающихся, словно пьяные, на одной петле, оскверненных жилищ, разбросанных на лужайках пожитков, становилось как-то не по себе. Может, голодному и нет никакого толку от чужих фотографий, но зачем их рвать и разбрасывать кругом? Разжиться всем необходимым можно по-разному, но при этом необязательно вести себя по-варварски.
Застройка становилась всё гуще, значит, до центра уже недалеко, и всё чаще встречались следы разрухи, беспорядков и паники. Просто поразительно, как резко всё изменилось за те пару недель, что они не наведывались в город.
В прошлый приезд многие заведения уже закрылись, опустело несколько домов, но такого ощущения безысходности не было: просто непривычное затишье из-за иссякнувшего потока машин и поредевших толп людей. Продуктовый магазин тогда ещё работал, и хотя выбор остался небогатый, элементарные правила приличия пока соблюдалисьникто не старался заграбастать себе последние бутыли молока, не оставив ничего другим, и не дрался из-за ящика с бутилированной водой. В конце концов, мир тесен, а в небольших городках все друг друга знают. Никто не хотел оскандалиться и прослыть негодяем на всю округу.
А сейчас страшно было видеть валяющуюся посреди улицы обгорелую мебель и разбросанную на тротуарах одежду. От битых бутылок, валявшихся повсюду, и бурых пятен, явно смахивающих на кровь, бросало в дрожь.
А потом они что-то увидели.
Точнее, сначала почуялирезкую, тошнотворную вонь, просочившуюся сквозь закрытые окна машины и маски на лицах. Несло бензином и горелым салом, как от язычков пламени при жарке шашлыка, когда жир капает на угли.
Мама протянула руку и воскликнула:
Боже мой, да что там такое?
Посреди улицы перед ними виднелась огромная куча непонятно чего. В лучах заходящего солнца она казалась большой черной тенью, не аккуратным холмом, а кое-как наваленной, расползающейся кривобокой пирамидой. И при этом высокойможет, не до второго этажа, но почти. Отец убавил скорость и остановил машину в футах сорока-пятидесяти от горы.
Выйдем и посмотрим, что там? спросил Адам.
В голосе слышался страхКраш редко видела брата таким. Адам всё время хорохорился, лет еще с двенадцати-тринадцати, и даже когда разразился Кризис, оставался почти таким же беспечным невзирая на все передряги. Забеспокоился он, лишь когда смартфон перестал ловить сигнал из-за отсутствия связи.
Наверное, придется, неохотно согласился отец, явно не горя желанием выходить из машины. Деваться некуда, надо ее как-то обходить, чтобы попасть в магазин Знатока.
Ломиться напролом вовсе не обязательно, можно вернуться домой и что-нибудь сообразить из того, что есть, предложила Краш.
Родители переглянулись, и отец поморщился.
Если бы, Краш, только мы еще не добыли того, за чем сюда приехали.
А если магазин спортивных товаров разграблен? с ноткой отчаяния в голосе спросила Краш.
Ей не хотелось, чтобы мама вышла из машины и увидела вблизи, что там творится. Она и сама не понимала, почему так важно этого не допустить, но тем не менее. Мама только притворялась суровой, потому что была натурой чувствительной. Даже смотреть вместе по телевизору (пока не прекратились все передачи), как одни люди измываются над другимисовсем другое дело. А тут всё прямо перед глазами, живьём, а не по ту сторону экрана телевизора или объектива камеры. И не сто́ит маме на такое смотреть. Просто не сто́ит.