========== Глава 27 ==========
Незримо шло время. Незаметно пролетел месяц. К этому времени Брэзена уже выписали. Мучившие его еще пару недель боли уже сошли на нет. Неприятные ощущения тоже не давали о себе знать: ни тошноты, ни усталости. По всем признакам Брэзен уже был здоров.
После выписки его отправили обратно на склад. Как Книр и сказал, без подтверждения бюро вернуть его в тыл было невозможно, поэтому, как бы Брэзену ни хотелось поскорее покончить с этим, пока это было невозможно.
Сначала Брэзен был уверен, что его назначат санитаром на самые грязные работы: уборка рвоты, вынос суден, чистка помещения после операций, но, к его удивлению, назначение было обратно на склад. Видимо, Книру было тошно видеть Брэзена каждый день, поэтому он решил упрятать его подальше. Брэзен не возражал. На складе пахло плесенью и затхлостью, но там мало кто беспокоил, а это было как нельзя кстатипосле инцидента отношение окружающих к нему сильно изменилось.
Сколько он себя помнил, Брэзену всегда было сложно строить близкие отношения. Тихий и прилежный, он никогда не выделялся, оставаясь для многих лишь одним из знакомых. Повзрослев, он понял, как сильно отличается его взгляд на мир от общепринятого: когда все жадно припадали к динамикам, слушая вести с фронта или мечтая о карьере военных, онробкий созидательвсегда мечтал о другом. Осознавая свою инакость, он никогда не пытался узнать других людей лучше, исключением был только Повалэч, чьи искренность и дружелюбие привлекали к себе. Традьютриз тоже был исключением. Похожий на Брэзена, он понимал его, как никто. Остальные были другими. Им никогда не было дано понять такого, как Брэзен. Считая его не от мира сего, они всегда смотрели на него свысока.
И раньше отношения Брэзена со сослуживцами были натянутыми, а сейчас и вовсе испортились. По возвращении из Руинэ к нему явно относились насмешливо, теперь же и вовсе стали считать умалишенным, в лучшем случае. Многие были уверены, что Брэзен тронулся рассудком. Слухи, разговоры полушепотом, косые взглядывсе подтверждало подозрения Брэзена. Были и те, кто не скрывал неприязни. Они проявляли агрессию: могли нарочно задеть или высказать все в лицо. Такие считали, что Брэзена перевербовали, поэтому-то он так рвался к пленным. Хоть отношение сослуживцев и разнилось, но кое в чем они были солидарныБрэзену тут не место, и Брэзен это отчетливо ощущал.
Скрываясь ото всех на складе, он размеренно проводил день за днем, не обременяя себя работой. Никто от него этого, по-видимому, и не требовал. Все были просто рады от него избавиться хотя бы так. Но чертова бумага все не приходила, продлевая вынужденное затворничество.
Но и оно не могло длиться вечно. Спустя неделю после выписки Брэзен был вызван Книром. Надежды Брэзена на перевод не оправдались, наоборот. Все время в госпитале да и после Брэзен мало интересовался новостями. Военные успехи или неудачи его совершенно не заботили. Война была эхом, делом страны, к которому он больше никак не относился. Пропагандистские речи дикторов его не будоражили, поэтому радио, имеющееся на складе, так и лежало нетронутым где-то в одной из груд сваленных вещей. С солдатами он не общался, и свежие новости, которыми те перекидывались друг с другом, до него не доходили. Находясь в информационном вакууме, он просто ждал. Это ожидание прервал Книр.
Видеть Брэзена он был явно не рад. Даже приторная улыбка отсутствовала. Только сухой и неприязненный тон.
Лейтенант Наивни. Проходите.
Вызывали?
Да. Бумаг на тебя пока нет, поэтому придется еще поработать.
О чем Вы?
Как ты, наверное, слышал, сейчас театр боевых действий сместился. Активные бои ведутся тут, недалеко. Поэтому нам было приказано выдвигаться вглубь вражеской территории.
Куда?
Западнее. Там территория Люмье. Нам надо пройти немного западнее и занять деревню. Дело не слишком хитрое, но там стоят несколько вражеских дивизий неподалеку. Они наверняка пойдут нам наперерез. Будет бой. Так что всем врачам дали распоряжение тоже выдвигаться. Нужно будет помочь на поле раненым. Ты и сам знаешь. Брать я тебя, конечно, не хотел, но без бумаг, черт их дери, ты вроде как тут еще числишься, поэтому тоже пойдешь.
Понятно. Когда наступление?
Послезавтра. Выдвигаемся завтра. Так что будь готов.
Могу быть свободен?
Иди.
Пренебрегая официальным салютом, Брэзен покинул кабинет. Находиться в компании Книра хотелось как можно меньше. Брэзен был уверен, что для Книра все обстоит так же.
Только возвращаясь на склад, он заметил, что лагерь оживленнее обычного. Людей, снующих повсюду, стало заметно больше. Раньше Брэзен этого не замечал. Все вокруг было тусклым и не особо важным, но после слов Книра стало очевидно: все в лагере готовятся к новой атаке. Мысли об этом вновь наполнили опустошенный разум. Атака. Опять сражение. Нужно снова идти на поле.
Первой мыслью было: нужно отказаться. Нахождение Брэзена в рядах войск оставалось лишь формальностью. На деле никто от него ничего не ожидал. Он наверняка мог отказаться, если бы настоял.
Возвращаться в этот ад Брэзен не хотел. Воспоминания о нем не исчезали. Они превратились в один долгий, скомканный, непрекращающийся кошмар. Лучше Брэзен помнил ощущения: гул колотящегося сердца, привкус гари, холодная, липкая грязь, покрывающая лицо, и запах дыма от пушек. Все это навсегда останется с ним. Этот ад. Снова быть там он не хотел, но он помнил, что пока документов нет, он все еще врач. А задача врачаспасать жизни. Даже жизни тех, кто его ненавидит и презирает. Для себя Брэзен решил: он туда пойдет, он поможет солдатам, но это будет его последняя миссия.
Сборы прошли быстро. На следующий день он, как и весь лагерь, был в полной готовности. До места их должна была доставить машина.
Спустя несколько часов напряженной, но молчаливой поездки, он был уже там. До деревни еще нужно было идти. Путь неблизкий, но ехать было нельзя. Подождав, пока подтянутся все силы, и переждав ночь, наутро они выступили. По расчетам, до деревни войска должны были дойти к обеду, тогда же и должна была начаться атака.
Несмотря на конец зимы, погода была по-настоящему холодной. Ледяной воздух пронизывал, жаля неприкрытое лицо. Кожу болезненно щипало. Потоки воздуха, соединяясь, образовывали настоящий вой, сквозь который было почти ничего не слышно. Небеса, до этого чистые, покрылись плотной темной пеленой. Казалось, вот-вот пойдет снег, который под напором ветра превратится в настоящую вьюгу, но он так и не начинался. Морозная почва хрустела под напором сотен солдатских сапог. Идти приходилось по открытой местности. Ветер, то и дело менявший направление, хлестал с разных сторон, затрудняя передвижение. Приходилось прикладывать немало сил, чтобы с ним совладать. Смешно покачиваясь, бойцы прокладывали себе путь.
До деревни они подтянулись, как и рассчитывали, к обеду. Не подходя вплотную, войска остановились. Брэзен видел еедеревеньку, она маячила в отдалении.
Первыми в глаза бросались аккуратные ряды винограда, обрамляющие скопище домиков. Сейчас на их месте торчали только сухие палки. Но это сейчас. А летом температура воздуха позволяла выращивать здесь виноград. Смотря на обрезанные на зиму ветви, Брэзен живо представлял, как летом, впитывая солнечный свет, проклевываются зеленые листья, формируются еще молодые грозди, как они набухают, темнеют, превращаясь в сочные фиолетовые ягоды. Весной и осенью здесь под солнцем кипела жизнь. Люди в светлых шляпах шныряли между плетей, поливая их, подвязывая, обрезая ветви, а осенью собирали плоды своего труда. Такая картина казалась, как никогда, соблазнительной. Сейчас же, кроме рядов шпалер, об этом ничего не говорило.
За рядами виноградника можно было заметить домишки: небольшие, одноэтажные, они стояли кучей. Никакого забора видно не было ни между домами, ни на границе деревни. Сами домишки были архаичными и словно кукольными: черепичная крыша, створки на оконцах, беленые светлые стены. Поселение выглядело старомодно. При взгляде на дома отчетливо представлялись их владельцы, крестьяне: мужчины, одетые в простые штаны и рубахи, в натянутых поверх жилетах и пиджаках, неизменно со шляпами, женщины в кофтах и широких юбках, подпоясанных передниками. Хоть такие представления и были немного устаревшими, но не сильно отличались от правды. Пока же, как Брэзен ни вглядывался, жителей не было видно. Единственное, что отчетливо замечалось на таком расстоянии,это одинокий шпиль. Скорее всего, он принадлежал церквушке, в которой жители собирались по выходным и молились.