Ибо, разве не было то безумием? Наперекор всему, он решил ее спасатьсобирался взять в долг деньги, выкупить долги аптекаря. К сожалению, сам он был всего лишь бедным священником. Родителей не было в живых, брат пал во Фландрии. Тогда решился он на чудовищное деяние: украл потиры и священные сосуды из собственной церкви, переплавил их в тигле и попытался продать некоему еврею в Лилле. Он питал надежду на то, что золота хватит на выкуп векселей и выезд вместе с Агнес куда-нибудь на конец света. Его поймали, посадили за решетку, и хотя он сбежал из камеры под епископским дворцом в Аррас, прибыл поздно. Агнес взяла брак с Рене, после чего, с умением, достойным дочери аптекаря, покончила с собой, приняв яд. И когда новобрачный вечером прибыл в ее комнату, чтобы рвать муслин и осквернять молодое, подчиненное его власти тело, застал лишь труп, более холодный, чем алебастровые скульптуры в итальянских дворцах.
Фруассарт, еще не зная об этом, умер вместе с нею.
У воспоминаний было более жестокое существование. Взять хотя бы лица тех трех первых испанцев, которых он убил, высадившись в Сан-Кристобале. Они возвращались к нему многократно. Вспоминалось и внезапно побледневшее лицо Рене Базена. Утро было прохладным, но сердце Гаспара, скрытно пробравшегося в Белый Двор, сковал лед гораздо более холодный, и только зубы стучали, словно в приступе лихорадки.
Кто вы такой, месье, и почему угрожаете мне рапирой? закричал вырванный ото сна купец, увидав фигуру, ворвавшуюся в его альков.
Поднимайся, чтобы отчитаться в поступках своих! Ты убил ее!
Тут Базен узнал его и, спрыгнув с постели, схватился за оружие.
Ах, так это ты, развратный поп!
У них были рапиры и ножи. Драться по-настоящему не умел никто. Так что пихали клинками вслепую, перекатывались по ступеням, рвали один другого будто два пса, брызгая слюной. Базен хотел жить. Гаспар жаждал умереть.
Случилось же все наоборот.
Купец умирал. Его худые ноги спазматично дергались, будто лапки цыпленка, которому отрубили голову. Изо рта, вместе с кровавой пеной, издавался хрип:
Будь проклят, будь проклят!
Опершись о стену, истекая кровью из многочисленных ран, Гаспар плакал. Молиться он уже не мог.
* * *
Еще один вечер проклятого штиля. Солнце уже исчезло за горизонтом, но от него остался влажный круг пурпура, освещая половину небосклона, который только-только начала поглощать темнота.
Чую, что завтра будет ветер, обещал капитан Арману. Завтра мы вернемся домой.
Вот только где должен был быть этот его домв жарком Сан-Кристобале, где имелись гамак, любовница и бутылка рома?
Златокожая Инес в качестве приветствия приготовит жаркое из игуаны и манати, и она уже наверняка напекла хлеба из маниокиcazabe. Женщина будет глядеть, словно верный пес, как ее господин макает хлеб в соус, как вонзает него здоровые зубы, а соусгустой и острый, стекает у него по подбородку. Потом она опустится на колени, чтобы снять его сапоги. Ее торчащие груди станут тереть его колени. И тут он поднимет ее, почувствует запах молодого тела
Где ты, Агнес?
Испанец вновь завыл. Что с ним случилось? Что-то предчувствовал?
До того, как попасть в безумие, он производил впечатление разумного человека и охотно беседовал с Гаспаром. Родом он был из Астурии, из обедневших идальго, а крючковатый нос и темная кожа заставляли предполагать, что среди его предков были мориски или мароны. Кроме того, его отличало необыкновенное любопытство, равное тому, что имелось у Бартоломе лас Каскаса. Он не относился индейцам только лишь как к идолопоклонникам. Ему хотелось решить загадку их павшей цивилизации. Прежде всего, понять: почему они проиграли. Что, поставили на худшего Бога?
Неожиданно его охватила горячка, то самое безумие, что напало на него вместе с наступлением штиля. Ранним утром, совершенно голый он выскочил на палубу с перепуганным воплем:
Идут, они уже близятся!!!
Глаза его никого и ничего не видели, дыхание неглубокое и прерывистое.
Кто близится, padre? пытался успокоить его Фруассарт.
Они, капитан, они!
Может это была некая разновидность эпилепсии, той самой таинственной болезни, весьма часто называемой grand mal, свойственной великим людям, ведь ею страдал и сам Цезарь? Суеверные пираты говорили про одержимость самим сатаной. Многие требовали протянуть попа под килем. Капитану не оставалось ничего другого, как только закрыть беднягу в трюме и ожидать, пока тот или успокоится, или умрет. Убивать он его не хотел. Каким-то образом padre Мигель был Гаспару близок. Ведь и в капитане был тот же самый интерес к мирутравам и цветам, животным и людям. Когда не пил, он читал книги, писал дневник. С того самого дня убийства Базена он постоянно был в пути, перемеряя бескрайний земной шар. Во Франции места для него не было. Оставалось море. Там никто не спрашивал, откуда кто приходит. Там легче всего было убегать от прошлого.
Бросаясь в круговорот сражения с рапирой в руке, всегда впереди, он не думал о собственной жизни. Не думал и о добыче. И, похоже, это его презрение Госпоже Смерти импонировало. К капитану она относилась с исключительной снисходительностью. Ведь погибнуть должен был уже раз сто. А он жил, молодые товарищи по оружию: рыжий Пьеррон, худой весельчак ван Корн, Шульце, имени которого не зналне жили. Одни стали кормом для донных мурен, кости других гнили в болотах на самом краю Коста-Рики или под Маракаибо; кто-то там еще, к радости хищных птиц, болтался на скрипучих виселицах Санто Доминго.
Гаспар ничего не ожидал, ни на что не надеялсяхотя прибытие месье де Пуанси предвещало новые времена на Антилах. И, кто знает, может даже давало шанс на возвращение? Так что, благодаря каперским свидетельствам, Фруассарт уже не был бедным флибустьером, но заморским слугой месье кардинала Ришелье.
Вот только, с его то прошлым, была возможна перемена жизни свободного изгнанника на существование сокола на привязи? Хотя? Mon Dieu! Какое-то прошлое всегда имеется. Ведь и прадед Его Преосвященства, капитан Антуантоже ведь не был святым.
Вовсе даже наоборот, как вспоминают пасквилянты, этот человек, знаменитый своими преступлениями, безбожием и святотатствами, вдобавок страшный негодяй и блядун, известный во всех публичных домах, был убит в Париже на rue Lavandiers такими же, как он сам негодяями, когда он "развлекался с продажными девками". Да и об отце Первого МинистраФрансуа дю Плесси, тоже не было мнения, как о почтенном человеке. Все же пятнала его мрачная вендетта, когда с дружками отомстил он смерть своего брата, прибив некоего Муссона возле брода, а чтобы не отвечать за свое преступление своей жизнью, должен был бежать вместе с Валуа в Польшу.
Так чем был хуже них бывший священник и многолетний пират? Ведь если бы Гаспар сейчас воспользовался открывающимися возможностями послужить лилиям Бурбонов, то, кто знает, может и его детям (если бы до таких он дожил) писаны были бы маршальские жезлы, епископские пасторали и кардинальские шляпы?
Арман Жан Дюплесси Ришелье не без причины считался величайшим умом эпохи. Он был не только сообразительным политиком, но и визионером. При случае, он очень быстро умел подсчитывать. Хотя о его скупости ходили легенды, не колеблясь он внес десять тысяч ливров собственного капитала в компанию Association des Seigneurs des Isles de l'Amerique. Довольно быстро в Сан Кристобале появился посланный им губернатор Филипп де Лонгвилье де Пуанси, благородный магистр ордена Мальтийских Рыцарей.
Гаспар много чего странного видел в своей жизни, но тут он просто разум потерял, видя, как тот изысканный мужчина высаживался с судна, сходя на берег, на котором уже расстелили красную ковровую дорожку, и как он шел в развевающемся плаще, с белым мальтийским крестом на груди и в сдвинутом на ухо бархатном берете.
Я слышал о вас, Фруассарт, сказал новый губернатор четырнадцати островов пирату в латаных портках и в камзоле, содранном пару лет назад с какого-то испанского идальго. Д'Эснамбуэ утверждает, будто бы равных вам в бою не имеется. Это правда, будто бы в одиночку, ножом победили акулу?
То был не нож, а мачете, поправил сановника Гаспар, из скромности не добавляя, что в воду он прыгнул, чтобы спасти двух своих матросов, ремонтирующих руль "Генриетты", когда на них неожиданно напала рыба-людоед.