* * *
Когда я уже несколько остыл от впечатления, легат рассказал мне свою версию событий. Тем вечером на постоялом дворе он защищался от наемников до самого вечера, получив только легкую царапину. Потом он сдался людям императора, веря, что мне с Ансельмо удалось отойти на безопасное расстояние. Вопреки обманам Лауры, никакой резни там и не было. Папские гарантии безопасности свою роль исполнили. Уже на следующее утро свободный Мазарини мог поспешить в Пизу, откуда на корабле добрался до Генуи, планируя там обождать меня. И вот там же Лаура, до сих пор последовательно изображавшая Лоренцо, исчезла.
Я с самого начала ей не верил, признался легат. Меня не обманули ни мужская одежда, ни проявляемое к тебе чувство. Довольно быстро заметил я и тайные знаки, которые она оставляла для погони, идущей у нас по пятам. Но я не делал ничего, чтобы демаскировать ее, действуя в соответствии с принципом, что лучше знать изменника в собственных рядах и контролировать его, чем преждевременно его спугнуть и ждать, когда пришлют другого, более искусного в постыдной профессии. Тем не менее, ее неожиданное исчезновение в Генуе меня весьма обеспокоило. Вскоре узнал я про мальтийскую галеру, которая ночью поплыла в сторону Рапалло. Тогда я приказал капитану "Святой Женевьевы" выходить в море вслед за ночным мореплавателем. Но, ока мы собрали весь экипаж и вышли в море, у мальтийца получилось над нами несколько часов преимущества. Но, как сами видите, мы подоспели вовремя.
Я ваш должник до гроба, monsignore, поблагодарил я легата.
Джулио еще раз обнял меня, после чего спросил, нет ли у меня каких-либо пожеланий в отношении дальнейшей судьбы Лауры Катони.
А что бы вы, ваше преосвященство, посоветовали сделать с ней?
Да Господи, охотнее всего я оставил бы ее на поживу акулам. Несмотря на юный возраст и чудную рожицу, это гадкая и испорченная женщина. Из-за нее погибли мои люди. Ваша судьба, синьор иль Кане, тоже находилась под угрозой. Что же, в Марселе я незамедлительно отдам ее под суд, думаю, что палач справится быстро.
Я задрожал. Мысль о казни Лауры, с которой я недавно предавался упоительным наслаждениям, прошила меня ужасом.
Не жалейте ее, мастер, взял меня легат за руку. Его Высокопреосвященство, кардинал Ришелье, неоднократно предостерегал меня перед подобными блондинками-ангелочками.
Я не сомневаюсь в ее провинностях, ваше преосвященство. Но она спасла мне жизнь, возразил я и рассказал о моем спасении из каморки на горящей галере.
Mon Dieu, возможно, она и не настолько испорченная, как я считал. Тогда, если желаешь, я отдам ее тебе, maestro. Сделаешь с ней все, что пожелаешь. Но будь осторожен, ибо, как говорят на Сицилии, кто хоть раз предал, при следующей возможности сделает это повторно.
Только лишь следующим утром я нашел в себе силы посетить импровизированную тюремную камеру, устроенную в темном углу нижнего трюма. Лаура выглядела крайне бледной, словно бы не спала всю ночь, на ее грязном лице слезы прорыли настоящие каналы.
Я приказал Ансельмо принести воды, после чего вышел, позволяя девушке совершить туалет. Еще я попросил, чтобы сюда доставили еду из капитанской каюты.
Когда я пришел повторно, Лаура разрыдалась.
Знаю, что ты никогда мне не поверишь, Фреддино, но ведь я тебя и на самом деле полюбила, тихо признала она, когда я сел напротив.
Это я заметил, сухо заметил на это я.
Знаю, что ты меня уже осудил. Но, если можешь, выслушай меня, ибо, хотя ты многократно превышаешь меня знаниями и жизненным опытом, не можешь знать всего о человеческой судьбе. Думаешь, мы всегда кузнецы собственной судьбы? Разве Господь и сатана не подвергают нас Испытаниям, которые большинство из нас не способны пройти?
Меня застала врасплох столь большая серьезность в устах столь юной женщины. Так что слушал я ее, не перебивая.
Как тебе ведомо, мне восемнадцать лет. Еще два года назад, была я чистым и доверчивым ребенком, с натурой, возможно, излишне живой и любопытной мира, но вместе с тем и сентиментальной. По воле родителей меня отдали на обучение в монастырь бенедектинок неподалеку от Салтоны, где почти полгода святые сестры уговаривали меня навечно предаться службе божьей. Об этом же мечтала и моя мать, желая, чтобы все наше состояние, не разделенное, могло стать достойным приданым для моей старшей сестры. Не могу сказать, что жизнь монашки казалась мне особо притягательной, но, словно телушка покорная, я готова была поддаться объединенной воле неба и семейства. Но, не успел пройти месяц пребывания меня послушницей, как в дел ворвался сатана в лице monsignore Карло Ферри, нынешнего розеттинского викарного епископа.
Он мне знаком, сказал я, вспоминая неприлично элегантного как для священника мужчину, который прощался со мной и с Мазарини, когда мы покидали розеттинскую резиденцию нунция.
Тем лучше ты поймешь впечатление, которое произвел на меня этот прелат. Ему было сорок лет, и был он красив, словно святой Георгий. Мне казалось, будто бы я ему особенно припала к сердцу, поскольку под предлогом заботы о совершенствовании моей души, беседы со мной он вел долгие, забирал на прогулки за стенами монастыря. Ну и я, наивная, тут же полюбила так, как если бы полюбила земное воплощение самого Христа. Не помня ни предостережений своей матери, ни наук матери-настоятельницы, без колебаний отдала я ему свою душу, а потом и тело. Как могла я так поступить? Ферри внушил мне, что наше телесное соединение не является грехом, а только лишь окончательным испытанием перед посвящением Господу. "Ты обязана знать, от чего отрекаешься", повторял он.
И ты ему поверила?
Поверила, потому что хотела поверить. Ведь ты знаешь, что кровь у меня излишне горячая. Потому, когда пошел первый страх, меня объяли увлеченность и горячка, истинная febra amorosa. А еще я поверила заверениям monsignore, будто бы он любит меня больше жизни, и что сам Господь дает нам отпущение грехов.
И была я ослеплена, словно бабочка, летящая к свече, пока не нашла доказательств тому, что помимо меня, у него имелись и другие. Как-то раз наша библиотекарша, сестра Лучелла, призналась мне со слезами, что она тоже была его любовницей.
И что ты тогда сделала?
Я сбежала из монастыря и во всем призналась своей матери. Она мне простила, хотя, точно так же, как и я сама, не знала еще самого страшного, а именно, того, что под сердцем я ношу грешный плод позорной страсти. На четвертом месяце беременности, раздираемая отчаянием, приехала я к своей тетке в Сан Витале, о которой говаривали, будто бы она занимается колдовским искусством, во всяком случае: помогает опозоренным женщинам. После того, как я уговорила ее своими рыданиями, она изгнала плод. Да, maestro! Совместно мы убили мое дитя! Знает ли кто-либо из мужчин, чем является подобный поступок для женщины Долгую неделю валялась я в горячке, ожидая смерти и жалея, что та никак не приходит. Но я выжила. У меня была надежда на то, что это означает возможность божьего прощения. На последней пасхальной неделе, посещая Розеттину, я решила исповедоваться. Со всей откровенностью призналась я в страшных своих грехах одному доминиканцу в исповедальне костела Сан Марко. И в своей глупости считала, будто бы получила отпущение грехов. К сожалению, из лап Люцифера попала я в когти Вельзевула. Fra Якопо верно понял ценность услышанной им исповеди.
Fra Якопо? тут я почувствовал, как мой пульс ускорился.
Ну да, наушник эрцгерцога. Воистину: человек родом из преисподней. Поскольку я не сообщила ему своего имени, он потратил массу усилий. Он отыскал меня, мою тетку, могилку в урочище А потом посетил меня в Монтана Росса и, попросив о возможности переговорить минутку в стороне, показал мне одеяльце с разлагающимися останками. "О, Боже!", шепнула я. А потом потеряла дар речи от испуга. А монах грозил мне вечным проклятием, адским огнем, сожжением тетки на костре, процессом над всем моим семейством. Но одновременно он показал и шанс на выход. "Ты можешь стереть все свои проступки, дочь моя, искушал меня, служа слугам божьи". "Как мне следует вам служить?". "Мы научим тебя, ибо у тебя имеются ценые способности, которых нет у других наших сотрудников". Я еще не знала, что речь идет о моем теле и девичьих годах. Только мне весьма быстро пришлось обо всем узнать, многому научиться. Следует признать, что чрезмерно fra мною не пользовался. Один раз, изображая монашку, я согревала постель одному кардиналу из Урбино, от которого несло козлом, зато я добыла доказательства его связей с французами. Другой раз я похитила письма у посланника русского царя. Моя невинная внешность, по мнению fra Якопо, была моим величайшим козырем. Еще он манил меня обещанием, что после того, как я отслужу три года, он позволит мне выгодно выйти замуж. С его стороны я получу полнейшее отпущение грехов. Я уцепилась за эту надежду, отодвигая от себя очевидную истину, что никто и никогда меня не освободит. Не для того ведь инквизитор обучал меня фехтованию и верховой езде, пользованию стилетом и ядами, подслушиванию через стену с помощью приложенного стакана и написанию донесений симпатическими чернилами, чтобы свои дни я завершила как домашняя квочка. И, между тем, ты уж прости мою откровенность, обманывать людей мне стало все больше нравиться, ну а соблазнение мужчин Ты сам знаешь, грех гораздо более привлекателен, чем добродетель. А потом ты вошел в дом моего отца. И случилось нечто удивительное. Ты и вправду увлек меня.