Малыш Уилл Генри! крикнул он через плечо. Пресвятая Дева Мария, да я не видел тебя больше месяца, обратился он ко мне, и его пухлое розовощекое лицо озарилось улыбкой. Как поживаешь, мой мальчик?
Кто там? крикнула миссис Фланаган из подсобки.
Фланаган подмигнул мне и, обернувшись, крикнул в ответ:
Житель дома четыреста двадцать пять по Харрингтон-лейн!
Харрингтон-лейн! вскричала она в ответ и тут же появилась в дверном проеме с тяжеленным разделочным ножом в большой красной руке.
Миссис Фланаган была в два раза больше своего мужа и в три раза громогласнее. Когда она говорила, даже стекла в рамах позвякивали.
О, мистер Фланаган! пророкотала она при виде меня. Это же всего лишь Уилл Генри.
«Всего лишь»! Ну, ты и сказала! Он улыбнулся мне. Не слушай ее.
Хорошо, сэр, по инерции ответил я. И тут же подумал, что обладательницу ножа это может обидеть, так что я добавил: Здравствуйте, миссис Фланаган. Как поживаете, мэм?
Могло быть и получше, если бы меня все время не отвлекали, прорычала она. Мой муж, за которого мама справедливо советовала мне не выходить, считает, что яподходящий предмет для его глупых шуточек и насмешек, которыми он отвлекает меня целыми днями.
Она в плохом настроении, прошептал продавец.
Я всегда в плохом настроении, гаркнула она в ответ.
С момента картофельной голодухи сорок восьмого года, прошипел Фланаган.
Я это слышала!
Сорок лет, Уилл Генри. Сорок лет, сказал он и театрально вздохнул. Но я люблю ее. Я люблю тебя, хозяюшка! крикнул он ей.
О, перестань. Я и так слышу каждое твое слово! Уилл Генри, ты что, похудел? Отвечай честно.
Нет, миссис Фланаган, сказал я, просто вырос немного.
Вот именно, вмешался Фланаган, не потеря в весе, а перераспределение! А?!
Ерунда, пророкотала она. Мои глаза еще хорошо видят! Ты посмотри на него, Фланаган. Посмотри на эти впалые щеки и выпуклый лоб. Почему у него запястья не шире цыплячьей шеи? Вот и вспоминай о голоде сорок восьмого. Голод и сейчас царит в этом ужасном доме на Харрингтон-лейн.
И не только голод, если то, о чем поговаривают люди, хотя бы отчасти правда, осмелился сказать Фланаган, озорно приподнимая одну бровь. А, Уилл Генри? Знаешь, что за истории нам тут рассказывают? Таинственные исчезновения и появления, какие-то мешки, которые доставляют среди ночи, полуночные посетители и затем внезапное, долгое отсутствие твоего хозяинаэто что, правда?
Доктор не обсуждает со мной свою работу, сказал я осторожно заученную фразу.
Да, Доктор А все же он Доктор чего? Каких наук? пролаяла миссис Фланаган, и в том, что она слово в слово повторила вопрос Эразмуса Грея, было что-то зловещее.
Доктор философии, мэм, ответил я, как и в тот раз.
Онглубокий мыслитель, серьезно закивал мистер Фланаган, и Бог свидетель, мы нуждаемся в таких людях; их должно быть как можно больше.
Он странный, и привычки у него чудны́е, подтвердила миссис Фланаган, потрясая ножом. Такими же были его отец и дед.
Мне больше нравился его отец, сказал ее муж. Намного болеекак сказать? представительный. И доброжелательный, хотя и смотрел немного свысока. Скрытный, конечно, и немногону, как это? надменный, но не заносчивый, не высокомерный. Образованный человек, в нем чувствовалась порода.
Ну, муженек, ты можешь говорить что хочешь, как обычно, но Алистер Уортроп был таким же, как и все Уортропы: скупой, самодовольный, чопорныйвот каким он был. И друзей у него не было, кроме тех странных отвратительных типов, которые жили у него время от времени.
Сплетни, дорогая, настаивал Фланаган. Все это сплетни и праздное чесание языком.
Он был сторонником. Это уж точно не сплетня.
Не слушай ее, Уилл Генри, предостерег он меня. Она любит, чтобы последнее слово оставалось за ней.
Я все слышу! Мои уши слышат не хуже, чем глаза видят, мистер Фланаган!
Да плевать мне, слышишь ты или нет! проорал он в ответ.
Это уже всерьез напоминало домашнюю ссору. Я занервничал и схватил яблоко с прилавка. Может, если я начну выбирать товар, они отвлекутся и скандал сойдет на нет?
За ним приходили, про него спрашивали, продолжала миссис Фланаган, высунувшись из-за двери с таким же красным лицом, как яблоко в моей руке. Вы так же хорошо помните это, мистер Фланаган, как и я.
Фланаган ничего не ответил. Искорки в его озорных ирландских глазах погасли. Он недовольно поджал губы.
Кто разыскивал его? не удержался я.
Никто, отрезал Фланаган. Просто у хозяюшки
Пинкертоны, вот кто! Устроили бурю в стакане воды, сказала Фланаган.
А кто такие пинкертоны? спросил я.
Детективы! ответила она. Целый взвод детективов!
Их было всего двое, тихо сказал Фланаган.
Они приехали из самого Вашингтона, продолжала она, не слушая его. Это было весной шестьдесят первого года.
Шестьдесят второго, поправил Франаган.
С приказом из военного департаментаза подписью самого Секретаря Стэнтона!
Нет, это был не Стэнтон.
Точно Стэнтон!
Значит, это был не шестьдесят первый год, моя милая, сказал Фланаган. Стэнтон стал Секретарем только в январе шестьдесят второго.
Не заговаривай мне зубы, я видела приказ своими глазами!
С чего бы вдруг секретный агент правительства стал показывать тебе, жене продавца, приказ?
А что им было нужно? спросил я.
Год (или годы), когда это происходило, совпадал с путешествием в Бенин. Была ли близость этих двух событий простым совпадением? Не могло ли правительство каким-то образом узнать о намерении старшего Уортропа привезти Антропофагов в Америку? Сердце мое забилось часто-часто. Кажется, эта встреча, этот разговорсчастливый случай, который может дать мне ключ к разгадке тайны, мучающей Доктора. Что, если я вернусь сейчас домой с ответоми это после намека, что у меня маловато мозгов в голове! Как я сразу вырасту в его глазах, превращусь из глупого заикающегося мальчишки в человека действительно незаменимого!
Они хотели узнать, был ли он преданным американцем, ответил мне Фланаган прежде, чем его жена успела открыть рот, и он, несомненно, был. И спрашивали, кстати, не столько о нем, сколько о двух джентльменах из Канады, дорогая, если ты помнишь. Не назову их сейчас по именам, все-таки двадцать пять лет прошло
Слайделл и Мейсон, бросила миссис Фланаган. И они были никакие не канадцы. Они были шпионы от бунтовщиков, так-то.
Ну, пинкертоны ничего такого не говорили, подмигнул он мне.
Обоих видели в доме Уортропа, сказала она, в этом доме на Харрингтон-лейн. И не один раз.
Это ничего не доказывает насчет Уортропа, не согласился он.
Это доказывает, что он сотрудничал с агитаторами и предателями, крикнула она в ответ. Это доказывает, что он был сторонником.
Ну, ты вольна думать все, что пожелаешь, миссис, и повторять слова других, но правда от этого не изменится. Пинкертоны покинули город, а Доктор Уортроп остался, не так ли? Если бы у них были доказательства против него, его бы забрали, верно? А ты теперь поливаешь грязью этого хорошего человека, который никому из известных мне людей не причинил зла. Нехорошо это, дорогая. И вообщео мертвых плохо не говорят.
Он был сторонником восстания! настаивала она. У меня уже в ушах звенело от ее крика. Он изменился после войны, и вам это хорошо известно, мистер Фланаган. Он временами по несколько недель не выходил из дома, а когда выходилбезучастно бродил по городу, как человек, потерявший лучшего друга. От него даже «как поживаете» было не услышать, хоть под самым носом у него пройди. Он онемел, как человек, у которого сердце разбито, вот что я вам скажу.
Что ж, женушка, возможно, и так, уступил наконец Фланаган с тяжелым вздохом. Но не скажешь, что это было из-за войны. Сердце мужчинысложная штука. Признаю, не такая сложная, как сердце женщины, и все же Возможно, его сердце и было разбито, но мы не знаем кем.
Я этого тоже не знал, но у меня была догадка: к концу войны руки Алистера Уортропа были в крови. Не той, что проливалась на поле боя, а той, что пролилась на борту «Феронии», да еще той, что прольют монстры, которых он так настойчиво стремился привезти на родные берегажертва, возложенная им на алтарь своей «философии».