Ладно-ладно, чертовы куклы, боярин развернул своего жеребца и помчался во тьму. Попомните ночь эту у меня. И пащенку вашему все равно бошку разобью.
Извини, паренек, сказала Клавдия, помогая мне подняться.
Да ладно, произнес я.
Кобель поганый, сказала грустная амазонка, глядя вслед всаднику.
Сама хороша, кобыла Что, заметила только? зло бросила ей тетя Вера.
Грустная девушка тихо заплакала. Вера, увидев это, подошла к ней, прижала ее к себе.
Амазонка зарыдала во весь голос, уткнувшись ей в плечо.
Учу я вас, учу, дурочки, произнесла начальница амазонок, гладя девушку по голове. Не ты первая, не ты последняя. К бабке сходишь, и всего делов
Поймав мой взгляд, она резко сменила тему:
А не попить ли нам еще чайку, красавицы?
Женщины долго сидели молча, прихлебывая взвар из трав.
Наконец одна из амазонок не выдержала:
И чего таким гнилым Бог красоту дает?
Кожа белая, волосы русые, кудрявые. Плечи широкие, бедра узкие, руки сильные, ласковые. Снаружи ангел, а внутри пень трухлявый.
Сами мы его, девки, избаловали. Все звали: «Роман, красавчик, приди, побудь».
Что он тебе сказал?
Что негоже родовитому боярину в жены простолюдинку брать, ответила грустная амазонка и снова заплакала.
Я догадался, о чем идет речь, и сидел, чувствуя, как кровь приливает к щекам, стараясь глядеть в свою чашку.
Хорош, девки, сказала тетя Вера, взглянув на меня. Не одни
А чего, пусть знает, как в жизни бывает, сказала одна из воительниц. Ведь годика через три таким же кобелем поганым станет
Если завтра ему этот придурок голову не разобьет, как обещал, с тревогой произнесла тетя Вера.
Я ему сам голову разобью, запальчиво возразил ей я.
Да ладно, не горячись, сказала тетя Вера. В силу войди сначала.
А я его тут до меня дошло, что против ражего молодого боярина мне ничего не сделать. А я его это А я его из автомата, с облегчением выдохнул я и тут же сам испугался того, что сказал.
Амазонки переглянулись с усмешкой, но промолчали.
Ты что, и вправду можешь? поинтересовалась грустная.
Я умею рожки патронами набивать, собирать автомат, разбирать, знаю, как целиться.
Да ну? немного ненатурально удивилась грустная амазонка. Хочешь попробовать?
Всю ее печаль как ветром сдуло, глаза загорелись решительным и злым огнем, который она тут же пригасила приветливой улыбкой.
Да, не откажусь, ответил я.
Подожди, Данилушка, я скоренько, попросила она и, резко вскочив, исчезла в темноте.
Совсем Ленка ополоумела, пробурчала про себя Клавдия.
Очень скоро амазонка вернулась с завернутым в холстину «мужским» автоматом, который, как я знал, назывался калашниковым.
Ну, Данилка, вот, произнесла она. Покажи, какой ты молодец.
Под пристальными взглядами амазонок я развернул материю и обнаружил там новенький, в масле «калаш» без рожка. Я взял его в руки, снял с предохранителя. Тетя Вера с тревогой взглянула на меня, боясь, что я кого-нибудь случайно застрелю, но я дважды передернул затвор и спустил курок, держа ствол направленным в землю, чтобы показать, что оружие не заряжено.
Молодец, сказала амазонка. А что ты еще умеешь?
Я надавил на выступ на тыльной стороне ствольной коробки, снял ее, извлек пружину, затворную раму, отделил затвор. Немного подумав, снял газоотводную трубку и шомпол, потом моя рука вдруг, неожиданно для меня самого, нырнула к прикладу и извлекла металлический цилиндрик с инструментом, который я аккуратно положил на холстину, к остальным частям автомата.
Ишь ты, удивилась амазонка. А я и не знала, что там что-то есть А собрать обратно сможешь? хитро спросила она.
Я повторил все в обратном порядке, несколько раз клацнул затвором, показывая, что оружие вполне работоспособно, снял с боевого взвода и поставил на предохранитель.
Молодец, сказала она. Хочешь стрельнуть?
Она протянула мне рожок с патронами. Я был пораженодно дело автомат, в разной степени сохранности их осталось много. Но заряды для АК подлежали строгому учету. За их утрату простого солдата могли удавить на ближайшем суку. И даже амазонке пришлось бы ответить за явно напрасную стрельбу.
Попадешь в корягу на том конце поляны? хитро, с мрачным торжеством поинтересовалась она.
Я никогда не пробовал, ответил я, вставляя магазин в «калаш».
Эй, Ленка, хватит. Не надо поднимать ночью тревогу. вмешалась тетя Вера. И добавила, отнимая автомат: Дай сюда, это не игрушка.
Тетя Вера, я смогу. Я правда попаду, у меня в голосе прорезались просительные интонации.
И тут же получил от нее подзатыльник.
Ишь чего удумала, обратилась тетя Вера к амазонке. Раньше нужно было мозгами работать
Елена сникла, потом поднялась и ушла, забрав оружие.
Долгое время все сидели молча.
Спой нам, что ли, Принцесса, обратилась к рыжеволосой девушке Клавдия.
Не хочется, грустно ответила Ганя.
Да ладно, брось, произнесла Клавдия, усаживаясь рядом и подталкивая ее. Я подпою.
Амазонка пошарила позади себя, извлекла гитару из мешка, протянула ее девушке.
Ганя поломалась для приличия, потом провела по струнам, проверяя настройку, подкрутила колки.
Давай нашу, сказала она Клавдии.
Девушки запели. Никогда раньше я не слышал такого. Чувственные, глубокие голоса амазонок и звон гитарных струн оттеснили на задний план, но не заглушили полностью звуки осенней ночи.
Шум ветра и шорох деревьев под порывами ветра наполнил песню особым, тревожным колоритом. Всех слов я не запомнил, только эти:
«Я лежала на ковре из васильков,
вспоминая свою первую любовь».
Лица девушек сделались торжественно-грустными, глаза, казалось, светились особым неуловимым светом. Я, открыв от удивления рот, смотрел на рыжеволосую Ганю. Мне даже и представиться не могло, что простая мелодия, извлеченная перебором проволочек из фанерного ящичка и два женских голоса могут перенести в совершенно особый мир, живущий по своим законам.
Тетя Вера с тревогой посмотрела на меня, потом на девушку, вздохнула и ничего не сказала. Ганя поймала мой взгляд, сначала смутилась, а потом улыбнулась особенной, торжествующей улыбкой.
Клава, предложила она, а давай ту самую.
Ганя, ну тебя.
Нет, давай, продолжала настаивать Ганя.
Голоса поющих изменились под стать песне. Они стали резкими, высокими, разудалыми. Невозможными, не укладывающимися в голове стали слова, особенно припев: «Милый мой, твоя улыбка манит, ранит, обжигает. И туманит, и дурманит, в дрожь меня бросает!»
В дрожь бросило и меня, в голове поплыли картинки, которых я не мог видеть в своей жизни: улицы, наполненные самодвижущимися экипажами и запруженные народом, движущиеся цветные тени в стеклянных окошечках больших ящиков, которые встречались в большинстве помещений. В довершение чужой голос у меня в голове произнес дурацкое слово «пошлягер».
Что? переспросила тетя Вера.
Пошлягер, ответил я. Пошлый шлягер.
А? рот у начальницы отряда долгое время не мог закрыться. Наконец, когда удивление прошло, она поинтересовалась: Это что значит?
Не знаю, ответил я. Само в голову пришло.
Ума лишился парень качая головой, сказала тетя Вера. Всё вы, кобылы, со своими песнями.
Сейчас мы его поправим, задорно произнесла Клавдия. Давай про цыганскую звезду, почти приказала она Гане.
Рыжеволосая амазонка стала играть совсем другую мелодию.
Девушки запели:
Мохнатый шмельна душистый хмель,
Цапля сераяв камыши,
А цыганская дочьза любимым в ночь
По родству бродяжьей души.
Амазонки оживились, заулыбались. Многие стали подпевать. Высоко над поляной взлетело:
Так вперед за цыганской звездой кочевой,
На закат, где дрожат паруса
Тихо, тихо, стала урезонивать разгулявшихся воительниц тетя Вера. Не дай бог, услышит кто
Я не отрываясь глядел в устремленные вдаль глаза рыжеволосой девушки. Мне казалось, она глядела на меня. В ее глазах была мечтательная нежность. Будь я немного опытней, то понял бы, кому адресована эта нежность, по чьему следу в темном лесу мчалось воображение амазонки.