Чедр улыбнулся.
Вы принадлежите мне! И только мне! Запомните, ублюдки, между смертью и вами только я! Чедр вгляделся в неровный строй товараусвоен ли урок. Качнулся с носка на пятку в легком приступе раздумий и ткнул пальцем в Михаила. Два шага вперед.
Проклятье, в отчаянии прошептала Саада. Она до крови закусила губу, борясь с желанием вцепиться в Мика.
Всего ничегодва шага. Но точно бездна разверзлась под ногамитам пламя и тьма Михаил шагнул вперед.
Забирайте! кивнул Чедр. Пятеро солдат встрепенулись. И передайте мастеру Агруну мои наилучшие пожелания.
Непременно, холодно сказал седовласый грузный яроттец, выдавая свое старшинство. Резким толчком он направил Михаила к угловатым силуэтам эгорских окраин, видневшимся за портовыми постройками, прямиком в сизую дымку неизвестности. Шеренга пленных скрылась за штабелями корабельных грузов. Их судьбатьма и Чедр.
Глава 8
Звук шагов. Мерная поступь и грязь мостовой. Михаил поморщилсяв левый ботинок попала галька.
Куда меня ведут? не выдержал он.
Седовласый яроттец, главенствующий над конвоем, покосился на хромавшего рядом пленника и скупо усмехнулся:
К Ночному Ветру.
Ответ Михаилу не понравился. Интонации ктана настораживали обещанием несовместимых с жизнью проблем. Дорога могла закончиться в преддверии адаа там лишь последний вскрик и горстка пепла Михаил передернулся в попытке усмирить воображение. Увидев, что заключенный порывается задать новый вопрос, ктан небрежно положил ладонь на эфес меча. Михаил осознал и заткнулся. Взгляд его скользнул по обшарпанным стенам кривобоких двухэтажных домиков, стискивающих улицу угловатыми тенями. Слепые темно-серые фасады, покорные ударам непогоды и судьбы Гниющие отбросы у сбитых порогов.
Скрипнули ставни в тенях наверху. Схватившись за мечи, солдаты, не прерывая марша, дружно вскинули головы. Точно куклы в умелых руках кукловода. В одном из окон возникла одутловатая женщина с ведром помоев наперевес. Увидела черно-красные униформы и с поразительным для своих габаритов проворством канула во тьме дома.
Улочка закончилась, выпустив конвой на площадь, изломанную случайными застройкамипятачок свободы с претензией на импозантность. В центре площади высилась одиозная скульптурная группавроде взрыва на макаронной фабрикемаксимум деталей, минимум смысла. У скульптуры в пыли резвилась стайка чумазых пацановбойко стучала деревянными мечами, оглашая округу звонкими криками. На Михаила снизошло откровениено он не мог, не хотел верить увиденному
Твой как? Бегает? неожиданно спросил ктан у одного из солдат.
А куда ему деваться. Бегает, посуду лупит Говорил женевсыпь ему, чтоб не повадно было, а она только рукой машет. Ну прикиньрукой машет, прорвало солдата.
«Посуда, жена, дети». Михаил в отчаянии замотал головой. Чудовищный яроттский образ трещал по швам.
Вы, что ли, соберитесь ребята, попросил онА то я уже бояться перестаю
Ктан развернулся и коротко ударил. Завертевшись волчком, Михаил рухнул на мостовую.
Понял?! Яроттец поднял его за шиворот и швырнул вперед. В теле толкнулась боль, покружила в поисках благодатной почвы и, пульсируя огненными токами, медленно стеклась к голове. Михаил постарался сдержать стон. Очко яроттской командеон подставился, они не преминули воспользоваться.
Площадь плавно перетекла в широкую улицуболее опрятную, пестревшую вывесками торговых лавочек и мастерских. Праздный, деловой, безликий люд сновал от двери к двери в только им ведомой надобности. Рядовой день рядового города. Конвой горожане старательно игнорировали.
Топот, гомон, скрип и звон Неумолимый марш в неведомое. И толика страха
Гляди, Корноухий, солдат пихнул Михаила в бок и ткнул в неведомое пальцем. Страх возликовал.
Взглянув в указанном направлении, Михаил невольно замедлил шагувиденное ему не понравилось. Торговую улочку приняла в широкие объятия очередная площадь, посреди которой невероятным архитектурным ансамблем высилась огромная черная башнястолб тьмы, подпирающий небо. Овеянные черной поземкой каменные блокидревние, выщербленные временем, пропитанные ужасом. Ужас черными слезами стекал по стенам «Я! Этого! Не вижу!»билась спасительная мысль. Помогало слабо.
Что это? осмелился на вопрос Михаил.
Ктан, убедившись, что пленника проняло, милостиво пояснил:
Это, Корноухий, тюрьма. Последний приют.
***
В немилосердной тишине тихо потрескивали факелы. Звук мгновенно растворялся в холодном сумраке залы.
Доставили заключенного, мастер Трезел, излишне бодро отрапортовал ктан.
Высокий, тощий мужчина с пропитой физиономией висельника недоуменно воззрился на осмелившегося нарушить тишину. Конвой тихо сдал назад, сгорбленными тенями переминаюсь у арки входа. Дай им волю, и они, проломив обитые железом створки, рванут под открытое небо. Михаил их понимал.
Мастер Трезел лениво кивнул и смерил заключенного мутным оценивающим взглядом. Ощутимо повеяло холодом.
Агрун предупредил меня, прохрипел Трезел. На ваше счастье Тюремщик заперхал в страшном подобии смеха. Идите ребятушки бравы солдатушки Идите на хрен отсюда.
Конвой мгновенно выскользнул за дверь. Тишина стала всеобъемлющей, безмолвные камни, бесшумное факельное пламя «Как в склепе»оценил Михаил акустическую аномалию.
Знаешь кто я? неожиданно спокойно спросил яроттец.
Нет.
Я тюремный мастер. Хозяин последнего приюта. И что из этого следует?
Что вам не повезло?
Трезел задумчиво покачал головой, хмыкнул и неторопливо уместился за массивным столом. Шаркнул по нему ладонью, сметая объедки. Чище не стало.
Умный паря. Трезел оскалился. Имя давай скажи
Иванов.
Ага. Тюремный мастер достал из стола устрашающих размеров книгу. Открыл и что-то с натугой нацарапал пером на пожелтевших страницах. Вновь посмотрел на замершего пленника. Ты пойми, паря, сдохнешь ты тут Мертвый ты уже
Михаила качнуло. Вокруг пустота. И только рык
Рычал Трезел:
Стража! Хетчевы дети Сюда, уроды! Галопом!
В дверном проеме, суетливо толкаясь, возникли четверо яроттцев.
Уровень сорок, номер двенадцать.
Для вытолкнутого в коридор Михаила начался бесконечный подъем. Этажи как братьятемнота, холод и вонь. Голодные провалы коридоров слепо таращились на зыбкие тени. После тридцатого пролета Михаил сбился со счета.
Сюда! гаркнул стражник.
Пленника втолкнули в круглый зал. Взметнулась пыль, серой вуалью скользнувшая вдоль нескольких дверей. Пламя факелов коснулось багрянцем дверных петель и замков.
Слышь, а мы задохлика из двенадцатой убрали? Ты помнишь?
Не, не помню
Черные-красные заржали, довольные шуткой. Заскрежетал замок.
Пинок препроводил Михаила в затхлую утробу камеры. Лучик света из узкого, шириной не более ладони, окна только подчеркивал тьму. Со скрипом закрываемой двери жернова реальности остановились. Хочешьстой, хочешьбейся о равнодушные стены, исходи крикомвсе едино. Подойдя к окну, Михаил взглянул на плывущие по небу легкие облака. Свобода близка и красива.
Рухнув на гнилую подстилку в углу, Михаил закрыл глаза. Он подождет.
Сколько времени прошло до того, как стылый воздух камеры всколыхнулся потревоженный распахнувшейся дверью, Михаил не знал. Часы, дни? Вечность вне голода и жажды, что стремительно высасывала силы. В какой-то неуловимый момент разум полыхнул знакомым пожаром, волны призрачного огня омыли тело. Сквозь пламя вспышкой ударил образ исхлестанного молниями мира, взметнулась черная пыль Что-то новое возникло в мироощущении. И нет более сил терпеть.
С трудом открыв глаза, Михаил заметил в проеме двери силуэттень человека на грани бытия. Неизвестный сделал шаг вперед. Михаил удивленно привсталк нему вошла сама тьма. Плетение черных нитей антрацитовым танцем рисовало не жизнь. На роль носителя подобного эпатажа могла претендовать только одна персона
Любопытно, нарушил молчание мужской голос приятного тембра.