Он выучил город наизусть, обошёл Агломерацию по окружности, проверяя, везде ли барьер ведёт себя одинаково. По линии стыка он двигался поступью канатоходца, раскинув руки, и упивался безвыходностью.
Понять природу барьера эти походы не помогли, зато пригодились, когда по протекции монастыря Кампари попал в старшую школу при Центре Командования. Никто не тратил на пешие прогулки более десяти минут: горожане от мала до велика пользовались Линиями. На фоне товарищей, привыкших видеть Агломерацию с высоты двадцатого этажа, Кампари проявлял незаурядную осведомлённость.
У тебя круги вокруг глаз, Валентина вторглась в ход воспоминаний.
Непорядок, усмехнулся он.
Ты здоров?
Разве может быть иначе? Мой статус предполагает медицинские осмотры два раза в месяц.
Значит, не хватает сна, не унималась Валентина. Просыпаешься до восхода, чтобы встречаться с кем-то ещё?
А не легче предположить, что я ложусь за полночь? засмеялся Кампари. Размышляю над государственными делами? Бьюсь головой о тайну мироздания?
Не легче, отрезала гостья. Даже твоя распущенность не заведёт так далеко. Не спать в тёмное время суток? Что дальше? Курить, резать собственную кожу? Если память мне не изменяет, последнее самоубийство зафиксировали сто двадцать шесть лет назад, да и случаи неизлечимого безумияредкость.
А вдруг я изменяю тебе после обеда или, хуже того, на сон грядущий?
«Изменяешь»? Что за добарьерные словечки? фыркнула Валентина. Медики восемьдесят лет назад установили, что самое здоровое время для сексаутро. Закон о контроле рождаемости приняли в том же году. Ты не можешь этого не знать.
Кампари снова смотрел в сторону барьера.
Замкнутое существование Агломерации не обернулось катастрофой только благодаря миллиону правил, порой абсурдных, но неукоснительно исполняемых.
Население не выродилось. Состояние воздуха, воды и почвыудовлетворительное. Пища производится в точно спланированном количестве. Землю используют по максимуму: жилые и рабочие кварталы перемежаются теплицами, заводами, птицефабриками. Государству в миниатюре барьер пошёл на пользу: на ограниченной территории легче навести порядок.
Архивы хранили историю другого, огромного мира, но не проливали свет на появление границы. Первозданный хаос за барьером стал самой гротескной теорией. Большей популярностью пользовалось мировоззрение попроще: война, экологическая катастрофа, или оба явления одновременно, превратили остальной мир в непригодную для жизни пустыню, но гениальное технологическое решение (чудо, физическая аномалия, божья милостьтут мнения расходились) спасло город от гибели и постепенного отравления.
Ходил и другой слух: мир за барьером жив, но там располагаются враждебные государства, которые захватят Агломерацию, стоит барьеру рухнуть, поэтому существует «тайное правительство», которое выше Центра Командования, Отдела Внутреннего Контроля и Медицинского Советаоно-то и занято обороной границы.
Существование враждебных государств не доказано, но контакт с ними на всякий случай запрещён под страхом смертной казни.
Я ожидала, что к тебе начнёт таскаться другая женщина, гостья не давала уйти от темы. Я ведь не в твоём вкусе. Тебе нравится колоться о подвздошные кости и с двух шагов не различать признаки пола, Валентина на секунду опустила взгляд: перекрёсток ремней зажало между полушариями груди. Надеюсь, это вообщеженщина? восклицание изображало внезапное подозрение, но Кампари знал: реплика отрепетирована. Ему полагалось, отрицая худшее, признаться в прочих грехах.
Не вижу смысла это обсуждать, он прикрылся улыбкой, оставляющей пространство для интерпретаций. Я сам тебе не нравлюсь, но признаю твоё право на свободу совести.
Нет такого права, пробормотала Валентина и уставилась на командора крупными голубыми глазами. Почему, по-твоему, мылюбовники?
«Нахваталась от меня старомодных понятий», подумал Кампари.
Это не секрет, командор по-прежнему широко улыбался. Ты предпочитаешь держать меня за он заполнил паузу скабрёзной гримасой. На коротком поводке. Подозреваешь, что язабарьерный монстр. Или хуже тогорезидент, засланный мифическим враждебным государством.
Ты что, намекаешь на обвинения, предъявленные тебе полтора года назад? медленно произнесла она. Это непорядочно. Я была нездорова, уязвлённый тон гостьи не вязался с напряжённым вниманием в глазах. Я не из тех, кто предаётся фантазиям о забарьерных чудовищах. Я не верю в тайное правительство по той же причине, по какой не хожу сюда читать молитвы. Я верю в то, что могу увидеть, потрогать, взвесить. Всё прочеевыдумки людей, у которых слишком много свободного времени.
«С некоторых пор слова у тебя расходятся с делом», подумал он, но прикусил язык, чтобы вынудить её продолжать.
Но ты мне и правда не нравишься, заключила Валентина. В том смысле, что тыподозрительный тип, Кампари. За десять лет, что я тебя знаю, ты ни капли не изменился.
Обычное дело, с нашим-то уровнем здравоохранения.
Наша медицина призвана как можно дольше сохранять способность к труду, но тыдругое дело. Согласись, весьма необычно в двадцать пять иметь то же телосложение, что в пятнадцать, при том, что ты не из тех, кто недоедает. Волосы у тебявсегда ровно по плечи, будто вообще не нуждаются в стрижке.
Что ж, здесь ты права. Потому и не решаюсь отрезатьвдруг обратно не отрастут?
Павлин неистреблённый.
Обратись в Медицинский Совет, пусть выдадут свидетельствотакое же, как о твоём «нервном расстройстве». Так и напишут крупными буквами: «В причёске командора не обнаружено аномалий». Что-нибудь ещё?
Царапина над левой бровью. Ей тоже десять лет.
О, земля благополучия! Кампари прикрыл ладонью левый глаз. Шрамов никогда не видела?
Это не шрам. На ней свежая корка, будто вчера запеклась.
Дурная привычка, лицо Кампари вытянулось. Расковыриваю. Из года в год. Вот и не заживает. Это всё, что тебя смущает?
Ты завёл личную армию.
От волос и царапин к армии? Подумаешь, двадцать человек.
Двадцать вооруженных человек. Тебе самому револьвер полагался как знак отличияне более.
Это ты научила меня стрелять.
И жалею об этом.
Ничего я не заводил, не без ностальгии улыбнулся Кампари. Экс-командор припёр меня к стенке: «Не знаю, куда девать свежую кровь. Пять человек, почти ваши ровесники. Пока вы в гордом одиночестве сворачивали графики в плевательные трубочки и развлекались резьбой по казённым стульям, я терпел. Но если за порчу имущества возьмутся шестеро В общем, займитесь ими».
Что я буду с ними делать? опешил Кампари.
Научите их чему-нибудь полезному, отмахнулся старый командор.
Кто, я?
Мы вас тут держим за детальное знание города, командор не растерялся. Вот этому и научите.
Сначала Кампари взбесился от того, что на него повесили отряд выпускников. «Детально изучить город? Извольте». Он таскал «подопечных» по своим старым маршрутам. Выпускники выли, спрашивали, для кого построили Линии. Потом втянулись.
Марш-броски были веселей корпения над графиками, а когда Кампари привёл их на пустырь у южного барьера, раздал списанные задним числом револьверы и объявил, что отныне обучение сходит с рельсов закона, они полюбили его.
Экс-командор питал слабость к рассуждениям о мудром использовании человеческих ресурсов. Жертвой этой слабости пал он сам, Кампари, и, в каком-то смысле, вся Агломерация.
Через год после «притока свежей крови» он вызвал двадцатидвухлетнего Кампари к себе и поставил того перед фактом:
Вы будете моим преемником.
Челюсть Кампари едва не стукнулась об стол, а старый командор невозмутимо подвёл научную базу:
Выталантливый молодой человек, но нужно иметь опыт и проницательность, чтобы использовать ваши качества во благо. Выражаясь старомодно, выне командный игрок. Я не доверю вам и на морковной грядке работать, если слева и справа будут локти товарищей. Люди свободных профессий пока не влезают в графики необходимости, таким образом, вас нужно либо посадить в моё кресло, либо расстрелять.