Где-то там, говорил я, пока полз по распадку, наши парни в броневозках уже катятся сюда. Как думаешь, Миллер, они будут нормально высаживаться? Не с бортов?
Если не идиоты, то не с бортов, отвечал он. Я видел, сколько там пулемётовони всё свинцом зальют.
Катить надо к самому брустверу, продолжал я.
Да, иначе броня не спасёт. «Шютценпанцер» от пуль надёжно укроет, а чем ближе, тем меньше шансов, что с форта угостят.
Словно отвечая на его слова, орудие форта огласило округу новым выстрелом, послав снаряд в сторону наступающих.
Вот и пулемёты заговорили, произнёс Миллер, когда мы подобрались к самому тылу траншеи. Сейчас парням несладко придётся.
Проверенные временем и годами войны пулемёты «Мартель» звёзд с неба не хватали, однако благодаря простой конструкции и водяному охлаждению ствола оставались едва ли не самыми популярными на всех фронтах. Их производили почти все страны Аурелии, поставляя в армию, где они никогда не залёживались на складах. Конечно, наши лёгкие пулемёты «Манн» или розалийские «Шатье» превосходили их, однако для массовой войны все предпочитали именно «мартели». Их дробный перестук, как будто гвозди в жестяное ведро сыплются, ни с чем не перепутаешь.
К нему вскоре присоединились сухие щелчки винтовок: розалийцы и трирцы, обороняющие Недрев, палили густо, патроны не экономили. Сейчас речи не шло о меткости: солдаты создавали огневой заслон, стараясь остановить врага, не дать ему забраться в траншеи, где пойдёт яростная рукопашная схватка.
Мы с Миллером залегли в десятке метров от тыла траншеи. Бойцы гарнизона дураками не были и выставили у распадка пост. Трое часовых с винтовками бдительно глядели в нашу сторону. Мне повезло найти укрытие, но ближе подобраться уже не выйдет, особенно с Миллером на спине. Точно обнаружат, и мундиры нас не спасутв такой обстановке нас, скорее, пристрелят для верности, чтобы не разбираться, шпионы мы или нет.
Оставалось ждать начала рукопашной, тогда у меня появится шанс подобраться к посту и снять часовых без лишнего шума. Ну а после в суете и неразберихе попытаться выбраться из траншеи и добраться до своих.
Гранаты пошли, выглянул из укрытия Миллер. Движение причинило ему новую боль, и он заскрипел зубами, однако колоть его не стал, да и Миллер сам не попросил об этом. Понимал, что ещё одна инъекция не столько утихомирит боль, сколько отправит его на тот свет.
Я тоже глянул и увидел, как в траншею градом посыпались «колотушки»противопехотные гранаты. Кто-то из обороняющихся пытался выкинуть их, но мало кто успел. Наши солдаты передерживали гранату перед броском, чтобы лишить врага малейших шансов. Риск, конечно, немалый: если не рассчитаешь, граната рванёт у теня в руке; но получить её обратно мало кто хотел. За первой волной почти сразу полетели новые, а только отхлопали и они, угостив всех своей смертоносной начинкой из сотен осколков, через бруствер полезли наши штурмовики.
Первыми шли федераты: орки и полугиганты в громоздких кирасах и шлемах с забралами. Они чем-то напоминали рыцарей из романов, да и вооружены были примерно так же. Тяжёлые топоры и булавы, залитые свинцом и обмотанные колючей проволокой или утыканные гвоздями. Многие прикрывались щитами из стального листа, что только усилило сходство с воинами прежних времён. Почти ни у кого не было огнестрельного оружия, лишь один из десяти поливал траншею из лёгкого пулемёта «Манн», который мог держать как винтовку.
В этот момент казалось, что траншею точно возьмут. Кто может противостоять такой мощи и ярости. Драка на бруствере шла жестокая, розалийцы с трирцами не собирались пускать к себе наших штурмовиков. Среди обороняющихся было немало орков и просто здоровяков, что могут поспорить с нашими федератами. Дубинки, топоры, боевые ноживсё шло в дело, пуская кровь, мозжа кости, раскалывая черепа, как орехи. Люди и нелюди скатывались с бруствера, валились в траншею, молотили друг друга, пытаясь любым способом прикончить врага, прежде чем тот сумеет сделать то же с тобой.
Война и особенно рукопашная схватка обнажает в людях самое тёмное, что есть в них. Говорят, они превращают в животных, но это не так: ни один самый лютый зверь не способен на такую жестокость.
За федератами последовали простые солдатывсе без винтовок, лишь со штыками и пистолетами в руках. Они прыгали прямо в гущу свалки, паля почти без разбору и пуская в ход холодное оружие.
Теперь понять, кто одерживает верх, вообще не получалось. Сотни людей теснились в траншее, перегородившей брешь в стене, исступлённо уничтожая друг друга.
Пушки форта снова начали палитьк нашим войскам шло подкрепление. Ещё одна волна броневозкови траншею вполне могут взять. И это станет новой вехой в осаде. Впервые наши бойцы прорвутся за линию стен урба-крепости.
Вот только командование врага решило этот вопрос по принципу «так не доставайся же ты никому». Как только через бруствер бросилась вторая волна штурмовиков, снова возглавляемая могучими, закованными в сталь федератами, крупнокалиберные орудия соседних фортов обрушили на брешь свои снаряды. Земля снова затряслась под нашими ногами, как будто опять взорвались минные галереи. За несколько минут орудия смешали с грязью сотни солдат, не разбирая кто свой, а кто враг.
Когда пушки фортов снова развернулись в сторону линии фронта, в траншее остались только трупы.
Бесчеловечно, произнёс Миллер, откидываясь на землю, но эффективно.
Печальная судьба постигла и пост в тылу траншеи, так что мне никто не помешал забраться в неё, ненадолго оставив Миллера одного, и обобрать нескольких солдат. Лезть через линию фронта в чужой формене лучшая идея.
Война быстро отучает от брезгливости, и я легко надел на себя форму с покойника. С Миллером всё было сложнее. В итоге мы решили просто срезать с него изорванный розалийский мундир, а нашнакинуть сверху. Даже самый подозрительный часовой не заподозрит в настолько изувеченном человеке вражеского шпиона.
В путь через линию фронта мы отправились ночью. Я снова полз, таща на спине непрерывно ругающегося от боли Миллера. Полз по трупам. Полз через воронки, оставленные снарядами. Нырял в них, когда над «ничьей землёй» взлетали осветительные ракеты. Каждый раз опасался наткнуться там на солдатврагов или своих, не так важно. Перекатывающегося через край пристрелят сразу, без разговоровне то место, чтобы вопросы задавать. Опасался нарваться на минукто же знает, сколько ещё подарков от розалийских сапёров осталось ждать своего часа. Опасался лучей прожекторов, шарящих по «ничьей земле»рядом с каждым таким стоит пулемёт, и если кому-то померещится движение, то в ту сторону сразу полетит длинная очередь. Не раз и не два распластывался по земле, когда где-то начитал строчить пулемёт. Казалось, бьют именно в нас. Миллер стонал сквозь зубы, а когда опасность проходила стороной, осыпал меня совсем уж непристойной бранью. Но я лишь улыбался, слыша, что он жив.
Мы говорили всю дорогу. Пересказывали байки и анекдоты, над которыми не смеялись никогда. Вспоминали бойцов, с кем ходили в такие вылазки. Перемывали косточки командованию, отправившему нас в очередной раз за картой минных заграждений. Не раз сошлись на том, что худшей операции, чем эта, у нас ещё не было. Изгалялись, стараясь перещеголять друг друга в эпитетах по адресу графа Хоттека. Гадали сумел он пережить взрыв минной галереи. Сошлись на том, что сумелублюдки вроде него так легко не умирают.
Но вот впереди зашарили прожектора нашей линии окоповвот теперь начиналась самая опасная часть. Я поднялся на ноги, не давая Миллеру свалиться и стараясь держать обе руки на виду, и в полный рост шагнул в луч света.
К счастью, бой не так давно закончился, и раненные ещё позли к нашим окопам. А потому вместо пулемётной очереди нас встретил окрик:
Стой, кто идёт?!
У меня отлегло от сердца.
Будем жить, прохрипел Миллер у меня за спиной и потерял сознание.
III
Штабные чины всюду одинаковы: они выглядят как штабные, и мундир не имеет значения. Я повидал многих: наших, альянсовских, альбийскихлигистов, врать не буду, не доводилось, но уверен, и они не слишком отличаются, хотя кто их там знает. Всех их, штабных, объединяет одно: форма на них сидит слишком хорошо, потому что всегда подогнана по фигуре, и не важно, кто перед тобой: зелёный лейтенантик, только вчера из училища или зрелый оберст, начинавший в окопах. Через месяц вдали от линии фронта они становятся лощёными, наедают брюшко, даже те, кто пытается поддерживать форму, тщательно ухаживают за собойза этим следят денщики. С полевым офицером ни за что не спутаешь.