Немало опустевших деревень и огромные военные лагеря встречались Тарготу на ходу. Однообразно и одинаково динамично шел первый час его пути, и все это время он наблюдал массовую миграцию людей изо всех уголков мира в сторону именно Ренбира, первого в мире крупного города людей. Таргот невольно вспомнил далекое прошлое, когда и сам, вместе с отцом и матерью, Бетоуэтом и Ширавой, пересекал целый мир, чтобы посмотреть на этот город. Он всегда хотел быть похожим на своих родителейдобрым, и таким же живым, как его мама, и серьезным, мужественным как его отец. С большим трудом он переживал первые годы после своего воскрешенья, когда он официально был отдан на попечение своим дальним потомкам, семье Джоджи и Немиры Кацер. Острой болью в его сердце расплывались краски белых искр, будто извергающихся из его тела, и так же расплывались очертания маленького родного тельца в его чудовищной огромной руке, с теми заполненными ужасом огненными глазами под алыми, не то залитыми кровью, не то такими от природы, волосами. С ужасом, до хруста сжимая зубы, он вспоминал хруст сжимаемой им шеи его сестры Имперы, как будто наблюдая за этим со стороны, не способный что-то сделать. Тогда он молил Создателя прекратить это, убить его, лишь бы он не убил их, его любимых брата и сестру. Он помнил, как тяжело его гигантский меч Тоги прошелся по телу Серпиона, переломав ему почти все кости, когда тот всеми силами пытался закрыть от него Имперу, готовый даже пожертвовать собой ради тех, кто, будто по задумке самого Создателя, был врагом для его расы, что его тогда совсем уже не волновало. И самое последнее, что он помнилего схватила колючая металлическая лоза, пропитанная ядом, называемая Завядшей Розой, оружием Бога Смерти, и как, затем, его сожгла Синяя Искра Бога Людей, сияние которой сопровождалось взглядом его подчиненного Самума, отказавшегося помогать его безумию уничтожить свою семью, также собой застилая Имперу и Лироя от монстра, принявшего облик их брата. Он всегда пытался не вспоминать об этом, пусть и не мог этого забыть. Завалив себя делами, чувствуя ответственность за свою новую семью, он старался заглушить в себе боль, но с каждым днем замечал, что становится лишь черствей, хладнокровней, и почти перестает желать покоя. Он знал, что виной тому было все то же оружие, ножнами которого он, по собственной глупости, стал, но никак не мог от него избавиться, ведь тогда и он сам исчезнет. Это оружие все еще украшало его спину под огромным мешком, но он прекрасно чувствовал его аномальное вечное тепло, будто прижимался он к нему не через толстый слой одежды, а через самую кожу.
Еще раз уверенно махнув головой, он отбросил дурные мысли подальше, чтобы они, по крайней мере до нужного времени, не мешали его дороге. То, о чем он думал, как можно избавить его от этого проклятья, как можно уничтожить Душу Россе, было слишком ему противно, и он ненавидел себя за мысли о подобном. Как бы не страдал онон не мог навредить семье ради самого себя, ведь Душа Россе была в теле Соккона, и он отлично это знал. Но даже если Россе и был виноват во всех несчастьях, когда-то свалившихся на его голову, а вернее даже в руки Тарготу, он не мог поддаваться мести. Он боялся, что это снова разбудит в нем чудовище, которого он сам еще боялся, и которого очень старался удержать в себе.
Воздух в этот день был довольно приятен, не сух и не влажен, а будто свеж, прогретый солнцем с самого утра, и ласкаемый им до сих пор. Солнце стояло высоко, и казалось сегодня будто больше обычного, теплее и веселее, будто смеясь над теми, кто уже вот-вот, под его лучами, был готов превратить мир в свалку искалеченных судеб. Не нужно было проклинать его за этокак и Таргот, все они сделали свой выбор, и он вновь замечал, как каждый в мире теперь, любыми методами, старался выжить. В целой деревне недалеко от дороги он видел, как жители копали огромную яму, желая, когда придет время, все вместе забраться туда, и прожить там до конца войны. Не то, чтобы им могло хватить времени закончить хорошее убежище в срок, но Таргот знал, что пережить эту войну и так, и как угодно иначе, будет и вправду невозможно. Эпоха Хаоса, последняя война всего мира, лишь поначалу станет полем битвы для людей, ардов и имтердов. Когда все знамена сгорят и прольется последняя капля крови существ Гармонии, на поле боя выйдут неподвластные пониманию тех существ силы. Если это произойдетмир исчезнет, захлебнется в Пламени, что его и создало, и как раз думая об этом, Таргот вновь опустил голову. Как он и сказал Кози, он не был уверен, что вернется на сторону людей, и будет сражаться вместе с ними в Последней Войне. Он не хотел становиться для них врагами, по крайней мере не для всех, и тем более не для тех, кто всегда был с ним честен.
В пути у Таргота было еще много времени подуматьЛес был очень широк, и даже на хорошей лошади ему наверняка понадобится больше полдня, чтобы достигнуть его края. Стараясь не думать о плохом, то есть о своем прошлом в Эпоху Расколу, он вспоминал о вещах куда более позитивных, свое отношение к которым он всегда старался скрывать от окружающих, дабы не показывать слабости. Приключения с братьями, веселая обстановка дома принявших его как своего собственного сына Немиры и Джожди Кацер, из-за которых его былые обиды на самого себя, тяжесть его грехов, уже не так нагружали его плечи, и он мог, хоть время от времени, наслаждаться жизнью, тем более понимая, как ему повезло снова ее обрести. Текущая ситуация с Сокконом очень волновала и его, но большую часть этой проблемы он уже мысленно доверил Лилике, сам больше желая разобраться с собственными проблемами, то есть своей прежней родней. Он надеялся, что, даже если он их найдет, ему не придется выбирать стороны, и все они, вместе с его новой семьей, будут вместе. Именно поэтому он и учил братьев целые два года не доверять стороне людей, чтобы, если он найдет Имперу и Лироя, и узнает от них что-то, что автоматически сделает людей врагами Кацер, Соккон и Френтос не заняли их сторону, чтобы они не оказались ему врагами. Конечно, он не был уверен, не произойдет ли подобного с Лиликой, но надеялся, что Соккон, как правда самый важный для нее человек, сможет ее переубедить. Даже теперь Таргот считал своим долгом перед семьей собрать их всех вместе, и также вместе принимать все решения. Помимо братьев и сестер, он думал и родителях, Бетоуэте и Шираве, но, по большей части, рассчитывал лишь на их поддержку. Более дальние родственники, создатель рода Кацер Римро, а также дядя Таргота Геллар, уже совсем не признавались им родней.
Спустя совершенно одинаковые десять часов пути, постоянно меняя темп, лошадь уже начала дышать тяжелее. Первоначальный разгон после долгого застоя дал о себе знать, и Таргот решил ненадолго замедлился, переведя лошадь в легкий галоп. Лес Ренбира все еще не заканчивался, пусть за время пути Таргот и сумел преодолеть расстояние минимум в 10 раз большее, чем прежде за то же время пешком с братьями и Кайлой через сам Лес, проходя его вдоль, а не поперек. Лес уже вот-вот должен был закончиться, и тогда ему останется лишь повернуть в сторону Манне-Дота, соседнего с Лафеном города, и через него добраться до Леса Кортя. Кобыла нуждалась в отдыхе, как в нем уже нуждался и сам Таргот, все-таки чувствуя неудобства собственного веса от долгого пребывания в седле. Когда боль в костях таза совсем его доконала, он бросил изучающий взгляд в сторону желтых полей, и смотрел в их сторону несколько минут подряд, пока взгляд тот окончательно не остановился вместе с его лошадью. Совсем близко к Лесу с той стороны дороги простиралась небольшая, но достаточно тихая деревушка. Зеленой растительности вокруг нее было уже куда больше, чем в чистых полях, и многие дома в ней было почти не видно, хоть домов там было совсем мало. Солнце уже активно заходило за горизонт, начинало холодать, и Тарготу оставалось лишь завести кобылу в деревню, накормить и напоить ее, дать ей отдохнуть, самому поесть, и, возможно, переодеться. В этот день он не надел кожаную куртку под толстовку, но взял ее с собой, и теперь, начиная немного мерзнуть, уже нуждался в ней как никогда.
Однако, это были вовсе не все причины, по которым Тарготу пришлось остановиться именно около той деревни. За секунды до остановки, земля под лошадью, в один момент, будто провалилась. Кое-как она успела перепрыгнуть провалившийся участок, но все равно едва не упала, споткнувшись задними копытами, и так же резко толкнувшись вперед из ямки передними. Таргот с большим усилием сумел удержать вожжи, но сам едва не вылетел с седла. Остановившись и осмотрев землю, заметив, как ее, будто, вскопали чем-то маленьким и острым, он на мгновение подумал, что кто-то уже начал создавать что-то вроде охотничьих ям для будущей войны, дабы задержать врага. Перестал он об этом думать лишь вспомнив, что, если бы даже это было так, наступление имтердов будет как раз сходиться к Лесу Ренбира, и вряд ли кто-то из них будет пользоваться этой дорогой. Все закончилось хорошо, и ни лошадь, ни Таргот, не получили повреждений, но нужные наблюдения за состоянием кобылы и самого себя он, все-таки, уже сделал. Внезапный прыжок через яму после стольких часов бега окончательно измотал и без того запыхавшуюся лошадку, а сам Таргот, с его уже затекшей спиной, едва не надорвал ее от того же самого прыжка.