Дышать. Надо просто дышать. Мои пять минут быстро тают.
Я бросаюсь в ванную родителей. У раковины лежит наполовину использованный тюбик зубной пасты папина бритва любимые мамины бусы в маленькой шкатулке, которую папа никогда не убирал
Обыденный вид этих вещей вызывает во мне приглушенную боль, которая постоянно стремится вырваться наружу. Но я подавляю ее и начинаю судорожно рыться в аптечке, как будто ищу дозу.
Я гремлю баночками и роняю их на столешницу раковины. Баночки скатываются с нее и их содержимое рассыпается по полу. Таблетки похожи на разбросанные дешевые леденцы пастельных цветов. Они должны быть где-то тут. Я помню, что положила их
Наконец я нахожу то, что искала: папино снотворное, которое ему выписали после смерти мамы, маленькая баночка, которую легко не заметить и легко недооценить.
Я открываю крышку и заглядываю внутрь. Тут достаточно. Но не слишком после того, как папа использовал их в своих целях.
Чтобы совершить самоубийство.
В Керше это мертвое, незнакомое, почти вышедшее из употребления словосочетание. Сколько бы я не пыталась сопоставить его со смертью своего отца, оно ощущается как болячка на языке. Одно дело, когда неактивированный не может освоить основы боевой подготовки или активированному фактически так и не удается попрактиковаться. Другое дело, когда завершивший решает, что выживание того не стоит.
К такому выводу пришел и мой отец, когда принял таблетки. В конце концов, он решил, что жизни со мной и Люком не достаточно, чтобы мириться с потерей мамы, Эм и Ави. И я возненавидела его за это тогда. Теперь, думая о том, что поставлено на карту в моем случае, я все равно его не понимаюи, наверное, никогда не поймуно больше не испытываю ненависти.
Я высыпаю все таблетки в ладонь и кладу их в карман джинсов. Корд настороже. Если он не будет спать к тому моменту, как я вернусь, то нет шансов, что он не заметит баночку, как бы я ни старалась ее спрятать.
Время почти истекло, я выхожу тем же путем, что и пришла: вниз по лестнице, на кухню и через заднюю дверь. Потом вдоль дома, через передний двор и на улицу. День потихоньку проникает в дом, тени постепенно рассеиваются. Нужно торопиться, пока я не стала удобной мишенью.
Обратно в дом Корда, на минуту я задерживаюсь в дверях, несомненно он знает, что я улизнула. Часть меня боится, что он спросит, где я была. Другая часть хочет этого, если в результате мне придется отказаться от своей затеи. И он сможет убедить меня пойти другим путем.
Но Корд все еще спит. Дверь в его спальню закрыта.
Я приступаю к работе.
Приготовление завтрака занимает у меня много времени. Не только потому, что с тех пор, как я что-то готовила, прошла вечность, но и потому что мои кулинарные способности далеки от выдающихся. Повезло, что я хоть не спалила весь дом.
Я окидываю свою стряпню критическим взглядом. Выглядит съедобно. Яйца, тосты, бекон, апельсиновый сок. Ничего не подгорело и не осталось сырым. Сойдет. Я еще раз помешиваю апельсиновый сок, чтобы убедиться, что растолченное снотворное полностью растворилось. Хоть и знаю, что перемешивала его, чуть не до полу-смерти, не могу остановиться. Если Корд хотя бы заподозрит, что я планирую, дело не далеко продвинется.
Сделав глубокий вдох, я поднимаю поднос, стараясь, чтобы руки не дрожали, насколько это возможно, и направляюсь наверх к спальне Корда. Я не утруждаю себя стуком. Не могу. Не могу позволить себе колебаться и сомневаться.
Приглушенный серый свет падает из окна. На столе лежит гора старых планшетов и телефонов, в которых они с Люком обычно копались, выуживая их из мусора, чтобы обновить или разобрать на запчасти. Еще есть груда школьного добрапланшет, который он отложил для себя, несколько учебников, бумаги и флекси-ридер.
Корд все еще в постели, но не спит. Это понятно, несмотря на то, что лицо прикрыто рукой так, что его не видно. Интересно, он вообще спал?
Корд. Голос звучит так хрипло и неуверенно, что совсем не похож на мой. Я прокашливаюсь и повторяю. Корд.
Молчание. Потом тихое:
Что такое, Вест? С тобой все в порядке? Он убирает руку и медленно садится. Он без рубашки, несмотря на то, что за окном зима. Его плечи шире, чем я представляла, рельефные, гладкие и точеные. Я не могу не обратить внимания на то, как играют его мышцы, когда он поворачивается ко мне.
Какое-то время я позволяю себе просто смотреть на него, совершенно ошеломленная тем, что он хочет и любит меня, все еще пораженная тем, что готова уступить ему.
Да, все хорошо, говорю я. Не припомню, когда в последний раз меня пробирала такая внутренняя дрожь, сильнее, чем на любом из страйкерских заданий. Не от того, что я собираюсь сделать, а от того, как он смотрит на меня. В его глазах ничего невозможно прочесть. Как спалось?
Нормально, наверное, легко отвечает Корд, почти убеждая меня, что он забыл, что случилось вчера. Не зная, что сказать, я задерживаю дыхание, когда он показывает на поднос, который я все еще держу в руках.
Что это? Спрашивает он с подозрением.
Мои плечи напрягаются.
Еда. А на что похоже?
Он смеется.
Ты? Подаешь мне завтрак в постель? Он качает головой. Не верю, что это происходит наяву, Вест Грейер.
Заткнись, ворчу я. Мне слишком неловко, чтобы смеяться над его реакцией, даже если она более чем понятна. Я бы не сделала такого никогда в жизни, до сегодняшнего дня. Но у меня нет другого выбора.
Я подхожу и со стуком ставлю перед ним поднос. Слишком резко. Я почти чертыхаюсь, когда еда опасно подпрыгивает в тарелке. Но апельсиновый сок не проливается. Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться.
Вот, ешь. Я просто я подумала, что ты, наверное, голодный.
Он смотрит на еду, потом на меня:
А где твоя порция?
Я давно встала и умирала с голоду, так что уже перекусила. Извини.
А. Ну что ж, спасибо. Выглядит неплохо.
Я наблюдаю, как он берет вилку. Не могу уйти, не убедившись, что моя уловка сработала. Но, вместо того, чтобы что-нибудь съесть, он откладывает вилку, берет меня за руку и притягивает вниз, усаживая рядом с собой. От Корда исходит волна жара, я подвигаюсь ближе, желая, чтобы она растопила лед в моем сердце, даже если только благодаря ему я смогу пройти через все это.
Прости меня, вдруг говорит он очень тихо. Его почти черные, блестящие глаза наполнены той самой грустью, которая давно живет в них. За вчерашний вечер.
Корд, все в порядке.
Нет. Я не имел права так на тебя давить.
Я не в состоянии встретиться с ним взглядом, могу лишь смотреть на его плечо. Переплетая свои пальцы с его, я даю понять, что слушаю, даже если не могу ничего сказать. Говорит ли он о том, что мне нужно, наконец, найти в себе силы убить своего Альта, или о своих чувствах, или о том и о другом. Но сейчас я не могу позволить себе слишком много думать. Я просто должна действовать.
Вест, у тебя почти нет времени. Он говорит тихо, пытаясь скрыть отчаяние, чтобы не спугнуть меня. Он слишком хорошо знает меня но еще не до конца. Он не знает, как далеко я могу зайти.
Я знаю.
До самоуничтожения.
Я знаю.
Когда ничего уже не будет зависеть от тебя. Или от неё.
Я знаю.
Корд начинает говорить, потом запинается и, наконец, сдавленным голосом спрашивает:
Так что ты собираешься сегодня делать? Надеюсь не слоняться поблизости?
К горлу подкатывает комок, мне тяжело от грусти и всего того, что я бы хотела ему сказать. Скрывая свои чувства как могу, я поднимаю стакан с соком и подаю ему.
Вроде того. Вот. Выпей, ладно?
Прекрасная реакция. В духе Вест уйти от ответа, с чем он неоднократно сталкивался на протяжении многих лет. На его лице написано нетерпение, он берет стакан у меня из рук и одним махом выпивает апельсиновый сок.
Вот. Довольна? он грохает пустым стаканом по подносу. Стакан падает.
Я аккуратно ставлю его вертикально. Надеюсь, что правильно рассчитала дозу. Слишком маленькая не даст нужного эффекта, Корд просто станет вялым и заторможенным. А от чрезмерной дозы он впадет в кому, из которой может не выйти.
Сознание затуманивается чувством, слишком похожим на скорбь. Оно с неумолимой жестокостью сжимает моё сердце, причиняя внутреннюю боль. Молча, не глядя на него, я поднимаю поднос с кровати и ставлю на пол.