Замечательно, бормочу я себе под нос. Абсолютное совершенство. Она мой худший кошмарный сон, отличница с настоящими результатами. Она из тех ребят в школе, которые не могут не уличить меня в том, что я медлительна, неуклюжа и не соответствую требованиям, независимо от того, как тщательно я пытаюсь это скрыть.
Она тот Альт, который заслуживает победы.
Я вздрагиваю и отворачиваюсь, мой желудок сжимается в комок. Как бы там ни было, теперь на игровом поле наших назначений шансы сравнялись. Ее страйкер умер от моей руки. Я отказываюсь верить, что она лучше меня. Я не могу.
На это не осталось больше времени. Мне нужно уходить отсюда поскорее. Не знаю, что было бы хуже: если бы кто-то пришел и принял меня за нее или если бы понял, что яне она.
Сверху прямо надо мной раздается звук. И еще, потом скрип половиц, на которые кто-то наступил.
Кто-то все-таки дома.
Нет смысла пытаться унять тошноту, которая разливается по всему телу, заставляя мои нервы звенеть. Она не пройдет, пока я не доделаю свое дело.
Из-за того, что на улице сейчас абсолютно темно, внутри еще темнее. Я на ощупь, по стене, тихо поднимаюсь наверх.
Здесь я вижу лучше. Прямо надо мной в крыше расположен большой световой люк, на улице опять идёт дождь. Капли ручейками стекают по выпуклой крышке. Звук, который должен бы успокаивать, наоборот вызывает тревогу, с каждым глухим ударом все внутри меня сжимается сильнее и сильнее.
Четыре комнаты. Одна из них ванная. Другаярабочий кабинет, за дверью виднеется письменный стол, а за ним неотчетливые очертания высокой спинки кресла.
Рядом с кабинетом закрытая дверь, за которой, должно быть, находится спальня. Полоска тусклого света пробивается сквозь щель между дверью и полом. Из комнаты доносятся приглушенные звуки телепрограммы или сериала. И еще голоса чуть громче, как пронзительное жужжание насекомых.
Комната её родителей.
Спальня моего Альта находится в конце коридора. Я уже ощущаю царящую там атмосферу неподвижности. Ее здесь нет уже давно, скорее всего, с самого начала.
Я вхожу, переступая через порог, где светлая древесина коридорного пола встречается с мягким ворсом ковра. До меня доходит слабый аромат, и я морщу нос от отвращения. Слишком цветочный. Хорошо бы включить светильник, но я не могу рисковать, ведь свет могут заметить. Ну что ж, мне не впервые приходится работать в темноте.
Во многих отношениях это обычная спальня пятнадцатилетней девушки. На кровати разложены подушки, чтобы можно было удобно поваляться, на стенах развешаны постеры и фотографии (и его фотографии тоже повсюду). Комод заставлен косметикой и украшениями.
За исключением того, что все здесь до ужаса аккуратно. Подушки лежат ровно, а не раскиданы. Постеры и фотографии на стенах развешены под прямыми углами по отношению друг к другу. Косметика выстроена в ровные ряды, а украшения лежат отдельными кучками.
Меня снова посещает это странное чувство, то же, что и внизу, когда я наткнулась на фотографии ее бойфренда. Меня одновременно бросает в холод и в жар, напоминая, что нельзя забывать, я нахожусь в доме человека, который ничего не хочет так, как увидеть меня мертвой.
Хватит, Вест.
Я начинаю искать.
Сложно что-то найти, когда не знаешь точно, что ищешь. По пути сюда, у меня была блестящая идея, что я могу наткнуться на старый телефон с контактными номерами, на список близких друзей, с которыми она поддерживает связь, может быть, даже на брошенные записки с заметками о том, как меня выследить. Хоть что-то, что бы подсказало мне, как она собиралась меня устранить.
Проклиная себя, я тихо открываю комод, просматриваю бумаги, сложенные в аккуратные стопки на столе, пытаюсь запустить разрядившийся планшет. Я ведь видела ее лицо, ее глаза. Как я могла надеяться, что она поскользнется в самый неподходящий момент и оставит для меня зацепку?
Дверь гардероба открыта. Пробегая пальцами по ее одежде, я думаю о своей потной рубашке, своих мятых, засаленных джинсах. Я чувствую по запаху, как грязны мои вещи и я сама. Секунду я раздумываю, не переодеться ли мне. Я уверена, что ее одежда подойдет мне, как моя собственная. Но эта мысль исчезает, не успев оформиться. Я не могу. Это было бы слишком личное. Как переступить границу, которая и так слишком размыта. Превращаться из одной личности в другую не должно быть так просто. Здесь она жила, спала, мечтала, здесь сама суть того, кем она была и есть. Если бы я провела здесь больше времени, стала бы я больше похожа на нее, чем на себя? Эта мысль одновременно и забавляет, и беспокоит.
Стоп.
Голоса, доносящиеся из другой комнаты, становятся громче. Скрипит открывающаяся дверь, неожиданно в спальне загорается и быстро гаснет яркий свет, слышится шорох шагов по коридору.
Я немедленно прислоняюсь к стене, рюкзак оказывается зажат за спиной, смотрю широко раскрытыми глазами в темноту, стараясь дышать тише. Нырнув в шкаф, я падаю на колени. У меня перед носом висят куртки, а ботинки и кроссовки создают неровную поверхность под ногами. Я упираюсь рукой в стену для устойчивости.
Шаги приближаются.
Я высвобождаю руку из рукава и дотягиваюсь до пистолета. Почувствовав рукой холодную сталь, я сжимаю его в ладони. Наступившее спокойствие и помогает, и мешает. Я медленно поднимаюсь, пока снова не стою на ногах, опираясь о дверной косяк гардероба.
В дверном проеме спальни возникает большая тень. Потом она разделяется на две. Мне видны фигуры ее родителей, освещенные светом из-под крыши. Мгновение они стоят неподвижно, замешкавшись на пороге, как будто вспоминая, как было раньше. Желая, чтобы все было как прежде.
У меня проступает холодный пот, я чувствую его едкий запах в воздухе. Я ощущаю во рту резкий горький вкус страха.
Кто-то входит. Шаги легкие и нерешительные. Это мать. Она протягивает руку, чтобы коснуться чего-то на столе. Движение ее руки похоже на мелькание призрачной тени. Она поправляет то, что я сдвинула. Я задерживаю дыхание, пытаясь понять, может ли она почувствовать, что в комнате есть еще кто-то. Но не просто кто-то, а яАльт ее дочери.
Нет. Я в безопасности. Проходит секунда и она поворачивается лицом к мужу, который стоит неподвижно в дверях. Ее профиль наводит на меня страх. В нем есть отголоски моего Альта и меня.
Скажи мне, что ты ей веришь, тихо говорит мать моего Альта. Что когда она звонила тебе сегодня днем, она говорила это не просто чтобы нас успокоить.
Она знает, что делает. Голос мужчины звучит напряженно. Это ее отец. Она скоро вернется домой.
Слушая их, я с легкостью могу представить как мои собственные родителиесли бы они были живывели бы ту же самую беседу. На мгновение все четыре голоса у меня в голове накладываются друг на друга, размываются и перемешиваются, прежде чем я начинаю их различать. Я подавляю приступ жалости к родителям моего Альта, внезапно возникший из-за того, что им приходится выносить. Глупо с моей стороны забывать даже на секунду, что их грусть даже относительно не связана со мной.
Она уже столько продержалась шепчет ее мать. Я должна верить, что она будет той самой. А как там Глэйд? У нее есть от него новости?
Глэйд. Страйкер. Ее парень.
Ее отец тяжело вздыхает:
Она сказала, что пока нет.
Я просила ее обдумать еще раз, стоит ли просить его стать страйкером. Даже если это означает, что Совет не будет рассматривать инцидент как СУ, если все всплывет. Она подходит к книжной полке и рассеянно поправляет некоторые книги, продолжая говорить. Должно быть, моя мама вела бы себя так жезанимала бы чем-нибудь руки, чтобы приуменьшить значимость того, что она в тот момент говорит о судьбе ее ребенка. А тот мальчишка, которого она видела с ней. Разве можно быть уверенной, что это не нанятый ее Альтом страйкер?
При этих словах я сжимаю руки, и чуть было не роняю пистолет. Во рту мгновенно пересыхает.
Корд. Она говорит о Корде.
Картинки мелькают перед глазами, как вспышки молнии. Моя пуля задевает ее щеку. Выражение ее лица, когда она отворачивается, чтобы бежать от Корда. Его лицо выглядит суровым и обеспокоенным, когда он перевязывает мою рану, но нежность рук выдает его с головой.
Помнишь, она видела его фотографии в доме своего Альта? отвечает отец. У него на запястьях нет меток.