Неделя? Чтобы встать на ноги после операции?
Розенбаум меня понял. Откинул одеяло, осмотрел голени.
Встанешь, голубчик, хватит тебе отлёживаться. Заживает на тебе всё просто отлично, уж поверь старому доктору, я многое повидал, он поправил очки, но в глазах мелькнуло странное выражение. Поди, сам по работе соскучился, а?
Я молчал. Новую работу я не знаю. Старой у меня уже не будет.
Скучать мне не по чему и не по кому.
Разве что Мысленно улыбнулся, вспомнив Марью. И, как оказалось, не только мысленно.
О-о, улыбаешься, значит и впрямь соскучился, довольный Розенбаум заглядывал мне в лицо. Не переживай, она тебе понравится.
Еле сдержался, чтобы не врезать себе кулаком по лбу.
Дурак ты, Лёха! Дважды дурак! Замечтался, забыл, что лицо не деревянное уже.
Короткий кивок, стереть с губ уже просто вежливую улыбку, и закрыть глаза, мысленно скользнув за стеклянную стену. Здесь я чувствовал себя в безопасности.
Руки давай, Абрамыч, однако, не собирался уходить. И пока он снимал биогель, осматривал мои пальцы, задавая вопросы про самочувствие, я отвечал и наблюдал за всем происходящим холодно и отстраненно. Так, словно в самом деле находился за непробиваемой толщей стекла.
О тёмной королевне я старался не думать и не вспоминать.
Моя задача сейчас укрепить свои позиции в реале.
Неделя тренировок пролетела совершенно незаметно. Я усиленно заставлял отвыкшее от нагрузок и движения тело подчиняться. На третий день я уже мог самостоятельно есть, сидеть, вставать и даже односложно говорить. Хотя голосовые связки не трогали, от долгого вынужденного молчания голос неожиданно стал более низким и глубоким, но мне нравилось. В остальном Абрамыч оказался прав: внешне я совсем другой человек. Определить, что ныне покойный капитан Донников и я идентичны, теперь можно только по ДНК. Значит, нигде нельзя оставлять ни кровь, ни волосы, ни частички кожи. Даже плеваться нежелательно. Чёрт. Похоже, с базы меня так просто не выпустят даже с новой внешностью. Или выпустят в комбезе абсолютной защиты.
На четвертый день Розенбаум явился со своим планшетом.
Внутри разом закрутили тугую пружину. Что там опять?
Ну что, голубчик, как самочувствие?
Я посмотрел на доктора и кивнул: «Нормально».
Ты говори, голубчик, говори, улыбнулся тот. Не намолчался ещё?
Нор ма, я отложил зеркало, перед которым тренировал мимику и речь. Получалось не очень. Но, если верить Розенбауму, всё исправят тренировки. Оснований не доверять словам этого спеца явно очень высокого класса не было. Но и говорить при посторонних пока неловко.
Вот и отлично, вот и хорошо, Абрамыч положил планшет на столик, прилепил ко мне какие-то датчики, отошёл от кровати и легко поманил рукой. Иди-ка сюда. Пора тебе.
Внутренняя пружина тихо дзенькнула и развернулась. Вот оно. Пора.
Я встал, опираясь на спинку кровати. Ноги заметно дрожали, и сделать первый шаг страшно. Мне казалось, что при попытке движения просто упаду. Стоять-то я уже пробовал, но ходить
Давай, голубчик, смелее, Абрамыч обнадеживающе улыбался в бороду. Всего-то три шага.
Три шага. Чёрт. Решительно выдохнуть и разжать пальцы на спинке кровати. Колени предательски дрогнули. Стоять! Стоять, Лёха!
А ну иди! вдруг рявкнул доктор, и я от неожиданности шагнул вперёд, не успев ничего понять или испугаться.
Ай, молодца! Ай, герой! Розенбаум то ли шутил, то ли издевался. Меня же трясло от напряжения крупной дрожью: месяц, если не больше, отвалялся. Но старый доктор прав: идти надо.
Следующие два шага дались с не меньшим трудом и ещё большим напряжением. На столик я не просто оперся руками, буквально навалился всем весом, стараясь удержаться на ногах, пока Абрамыч изучал что-то в планшете. Красное широкое лицо светилось удовлетворением.
Любите работу?
Что? доктор встрепенулся. Ах да, люблю, голубчик, люблю, как же её не любить, кормилицу! А теперь пойдём, я уж тебе помогу
Он подхватил меня под руку, и обратный путь прошёл легче. Но на кровать я не селрухнул с невыразимым облегчением. Даже не думал, что настолько тяжело учиться ходить заново.
Ну что ж, через пару деньков тебя можно выписать, Абрамыч подхватил свой планшет. Ты здоров, имплантаты прижились отлично, физические показатели и анализы в норме, а всё остальное исправят только
Тренировки. Знаю.
Тренировки, подтвердил доктор. Я скажу Ингвару о твоей выписке.
Розенбаум развернулся и ушёл, оставив меня в привычном одиночестве.
* * *
Хладнокровный блондин появился в назначенный день сразу после обеда. Я ждал, переодевшись в чёрную знакомую форму, которую принёс один из санитаров. Одежда оказалась как раз под мой новый рост и ещё пахла складом. Единственное отличие от прежней: отсутствие погон и эмблемы ЧК на рубахе.
Когда вошёл Ингвар, я встал, как положено по уставу. Но как приветствовать нового командиранеизвестно. Всё, что я зналего имя и вероятный позывной «Скальд». Однако беловолосый красавец не спешил посвящать меня в азы новой службы.
Идём, он коротко окинул меня взглядом, ничем не выдав мыслей и отношения к новоиспечённому бойцу. Я так и не понял до конца, рад он моему появлению или нет. Но для себя давно решил: доверять и, тем более, верить здесь нельзя никому.
Размышлял уже на ходу, стараясь не отстать от широкого шага Ингвара. Изнурительные тренировки последних двух дней дали о себе знать, и при ходьбе я чувствовал себя уже достаточно уверенно. Мой новый командир не оглядывался, лишь иногда чуть сбавлял шаг, лёгким высокомерным кивком здороваясь со встречными. Ему отвечали вслух, не называя имени, но с заметным уважением. Меня же удостаивали любопытными взглядами, а я, в свою очередь, коротко кивал и старался не слишком вертеть головой. Одно дело летать невидимым духом и совсем другоеступать по этим коридорам во плоти. А учитывая, что и призраком побродить по базе особо не удалось, всё вокруг внове.
Ингвар вышел из больницы и отправился в сторону учебного корпуса.
Улица ошеломила меня подзабытыми запахами, звуками и ощущениями, хлынувшими сразу со всех сторон. Недавно прошёл дождь, пахло свежестью, тепло пригревало солнце, проходили по своим делам работники базы, где-то чинили барахливший движок: ремонт сопровождался сбивчивым «чиханием» техники и негромкой беззлобной руганью механика.
И я вдруг почувствовал себя не просто выздоровевшим, а живым. Господи, хорошо-то как Чертовски хотелось постоять и надышаться всем этим после стерильного одиночества палаты, но отставать нельзя. Потому я даже не замедлил шага, наслаждаясь теплом и свежестью на ходу.
* * *
У отряда шла тренировка в зале.
Честно говоря, сначала я вообще не понял, что это тренировка. Даже оружие в руках бойцов не помогло. В просторном помещении с прозрачным куполом и внешней зеркальной стеной восемь человек в гражданке словно танцевали, рассекая солнечные пятна. Шестеро мужчин разной комплекции и две девушки, Даггер-Леночка и ещё одна, из тех, что называют «серая мышь». Мужчиныкто в футболке и шортах, кто в тонкой рубашке и лёгких брюках. Даггер в симпатичном платье длиной до середины бедра, «мышь» в простенькой блузке и свободной юбке чуть ниже колен. На ножках обеих туфельки с небольшим каблучком.
Две четвёрки, в каждойодин против трёх.
Все, кто составлял круг.
Я невольно замедлил шаг, наблюдая за тем, что они делали.
В каждой четвёрке трое с оружием нападали на одного безоружного. В руках у нападавших армейские винтовки, ножи, пистолеты, у одногопалка, имитирующая дубинку. Атаковали то по одному, то по двое, то все сразу. Что делал оборонявшийся, я просто не мог понять. Нападавшие разлетались в стороны, оружие то улетало на край тренировочной площадки, то оставалось в руках того, кто защищался. Никаких блоков и ударов, фигуры людей поражали своей пластичностью и видимой простотой движений. Они двигались с кажущейся медлительностью, чуть ли не лениво, а не защищались. Но эта красота и простота в реальном бою несли смерть.
И я, три года отслуживший в отряде «С» и десять лет в ЧК, зная все армейские приёмы и по три раза в неделю занимаясь на обязательных тренировках, просто не понимал, как они это делали.