Нет. Неправда. Это ты сам чужой голос попытался меня обмануть.
Ложь. Не верю. Не позволю. Вон из моей памяти! Это мой сон! Мой бред! Моя память! Убирайся!
Я разворачиваюсь к плёнке, стеной отделяющей меня от темноты, и выплёскиваю всю ненависть на неведомого наблюдателя.
ВОН!!!
Внезапный грохот, звуки бьющегося стекла и крики разрывают тишину. А ещё я чувствую запах горелой проводки.
А-а!
Dagger, svarte! Ka i hellvette?! Ты в порядке?
Почти
Что ты сделала?!
Ничего! И не ори на меня! Чёрт
Вокруг снова темно. Шлюп остался где-то там. Я обязательно вернусь к нему, но позже.
Сейчас я хочу понять, что говорят голоса.
Ингвар! Что за выражения!
Я извиняюсь, док.
Какая любезность с твоей стороны, голубчик! Ах, сколько приборов погублено
Док, что это было?
Полагаю, та самая вспышка. Десятый уровень, не меньше. Остальное спросите у дамы. Не я ковырялся у него в мозгах.
Даггер?
Не знаю, Ингвар. Я только коснулась его памяти, самые верхние слои, а он
Что ты успела выяснить?
Ничего! Он меня выгнал! Это абсолютная защита. Мне не пройти.
Pule Извините, док. Идём, Даг.
Откуда-то изнутри приходит удовлетворение. Я смог. Справился. Можно отдохнуть. Темнота сейчас безопасна.
Шлюп ждал меня, но не спешил открывать свою загадку.
Я испробовал все способы, до которых смог додуматься: кричал, стучал по обшивке кулаками и всем, что мог поднять, искал малейшую щель, выступ, любой намёк на то, как попасть внутрь, но тщетно.
Я не мог пройти этот блок.
Пока не мог.
Зато медленно, но верно приходил в норму. Чувствовал я себя отвратительно: тело абсолютно отказывалось подчиняться, сознание путалось, постоянно опрокидываясь в полусон-полубред, я не мог говорить, шевелиться, даже зрение сфокусировать. В моменты пробуждений надо мной иногда появлялось светлое пятно в тёмном ореоле и раздавались какие-то звуки. Но я не мог понять, что это. Изредка возникали другие пятна и звуки, но все они оставались неопознанными, словно я смотрел на происходящее из-за толстой стеклянной стены. Мне не хотелось, чтобы кто-то проникал за эту стену. Но даже за такой защитой не покидало непонятное беспокойство.
Неизвестно, сколько времени продолжалось это безумие, но в один прекрасный момент пятно обрело чёткость, превращаясь в красное лицо с мясистым носом и старомодными очками, и я услышал воркотливый голос.
С возвращением, голубчик. Ах, и заставил ты старого доктора поработать. Как себя чувствуешь, дорогой?
Я рассматривал лицо, не зная, что ответить. Просто не понимал, что мне говорят. К тому же язык, как и тело, отказывался повиноваться. Даже перевести взгляд получалось с трудом. А ещё я не помнилкто я. Зато из глубин памяти вдруг всплыло смешное имя.
Шафран. Шафран Абрамович Розенбаум.
Имя ударилось о стеклянную стену в голове, но не уплыло обратно. Следом за ним всплывали всё новые слова и понятия. Они беспорядочно толпились, и я понял, что очень важно выстроить их в чёткую систему.
Доктор поднёс руки к моему лицу, оттянул пальцами веки, посветил в глаза, исчез из поля зрения, появился снова.
Ты в больнице, голубчик. Уже неделю. Ятвой лечащий доктор, Шафран Абрамович. Отдыхай, голубчик. Теперь всё пойдёт намного быстрее.
* * *
Старый доктор оказался прав. Я всё больше и больше времени проводил в сознании. Молчаливые санитары по очереди делали мне массаж, утыкивали тонкими длинными иголками, кормили, мыли и проводили много незнакомых и непонятных процедур. Особенный эффект я чувствовал после массажа и иголок: появлялось странное и приятное ощущение, что весь организм гудит, как кабель под напряжением, к этому добавлялась удивительная лёгкость, и казалось, что ещё чуть-чутьи я взлечу, как летал, невидимый, во время комы. Тело пока не слушалось, самопроизвольно подёргивая конечностями, зато в голове прояснилось всё. Я вспомнил, кто я, как сюда попал и что со мной произошло. Единственными загадками оставались шлюп и моя дальнейшая судьба.
А ещё я решил играть по своим правилам и как можно дольше прикидываться, что ни о чём не подозреваю.
Это в моих интересах.
И наверняка скоро предстоит первый экзамен.
* * *
Они пришли через пару дней.
Один из санитаров как раз закончил с утренними процедурами, когда дверь палаты, куда меня перевели, открылась, явив Шафрана Абрамыча. Доктор быстро и деловито подошёл ко мне, осмотрел лицо, глаза, постучал по локтям и коленкам, удовлетворённо хмыкая на ответные подёргивания конечностей, и безапелляционно заявил.
Поздравляю, голубчик. Ещё дней десятьи ты в строю.
Какой строй? Он о чём? Руки-ноги только-только на команды мозга реагировать начали, говорить до сих пор не могу.
Ах, совсем забыл, Розенбаум коснулся лба двумя пальцами. К тебе гости. У тебя наверняка полно вопросов. Они тебе всё объяснят.
Он добродушно улыбнулся и отошёл к двери, зовя гостей, пока один из санитаров регулировал кровать так, чтобы я полулежал.
Через несколько мгновений палата наполнилась людьми.
И если Абрамыча и нервно улыбающегося Семёна я знал, то двое другихв чёрной форме без опознавательных знаковоказались незнакомы.
Один из парывысокий и широкоплечий мужчина, с едва заметным загаром, почти беловолосый, с холодными голубыми глазами и суровым лицом. Гордый профиль, тяжёлый волевой подбородок, короткая военная стрижка. Такие всегда пользовались успехом у женщин. Мне он напомнил ледяную статую. Или робота-андроида. Холод и надменность.
Вторая из пары, светло-русая девушка, полная противоположность. Среднего роста, очень приятной внешности и полноты, она создавала ощущение тепла и даже уюта. Но только до тех пор, пока я не встретился с ней взглядом. Серые красивые глаза оказались не теплее глаз блондина.
Понимание на острый кинжальный взгляд пришло разом.
Даггер. Леночка.
Девушка вздрогнула, словно я произнёс её имя и позывной вслух, и посмотрела на беловолосого. На Ингвара. На каменном лице командира неизвестного мне отряда не дрогнул ни один мускул. Леночка снова перевела взгляд на меня, а я вспомнил о стеклянной стене.
Что-то лёгкое, невидимое, едва ощутимо коснулось стены и пропало. Даггер кинула на своего командира короткий взгляд, еле заметно качнула головой: не получилось. Ингвар чуть приподнял белую бровь. Слова для взаимопонимания этой паре явно не нужны.
Но от дальнейшего общения этих двоих меня отвлёк Семён.
Начало формы
С возвращением, капитан, особист, радостно улыбаясь, подошёл к кровати и присел на край, закрыв собой остальных гостей.
Как ты?
Я постарался ничем не выдать своих чувств.
До твоей «заботы» на здоровье не жаловался, гнида.
Он пока не говорит, Семён Михайлович, Розенбаум счёл нужным вмешаться. Но всё понимает.
А, ага, особист нервно покосился через плечо в сторону доктора. Понял. Так вот, Алексей, Лёх, он снова обернулся ко мне, счастливо щерясь. Я очень рад видеть тебя живым!
Господи, как хорошо, что тело мне не подчиняется! Хотя даже так рука дёрнулась. Больше всего сейчас мне хотелось придушить Семёна. Хотя знаю, чуюне врёт, паскуда. Наверняка каждую ночь во сне свой портрет с чёрной ленточкой видел.
Так. Спокойно, Лёха, спокойно. Тыне один. Тут есть люди, способные без особого оборудования пошарить у меня в мозгах. Не сомневаюсь, что Даггер здесь именно для этого.
Старательно прячу все эмоции за стеклянной стеной. Надеюсь, те двое ничего не заметили.
Ты хоть что-то помнишь? Семён старательно пытается найти ответ у меня в глазах. Ловлю своё отражение в его зрачках. Почти стеклянный взгляд, вид бревна бесчувственного. Отлично. Послушаю, как он будет выкручиваться.
Ясно, особист улыбался, но заметно нервничал. Так вот, давай так. Я спрошу, ты отвечай «да» или «нет». Если «да», то моргни один раз, «нет» два раза. Хорошо?
Хорошо. Это я могу. Общаться с тобой именно сейчас мненадо.
Один раз закрываю глаза. Семён просто счастлив.
Ты сканирование помнишь?
Молчу. Ни «да», ни «нет».
Вы не так поставили вопрос, голубчик, из-за спины Семёна появляется Розенбаум. Надо спросить так: ты помнишь, что было до сканирования?