Рин уже представляла, как в красках распишет весь последний год жизни. Да, письмо выйдет немаленькое
Рин писала маме раз в год, чтобы сообщить, что все еще жива, что движется к цели, что однажды вернется. Обратного адреса Рин не оставляла, поэтому не получала ответов и не знала, как обстоят дела дома. Она все еще называла Истван домом, хотя и не имела на это права: путь туда был закрыт, ее изгнали. И хорошо: меньше соблазна вернуться. Признаться по совести, Рин думала о том, чтобы перевезти маму в Кимри и поселить в своей квартире, но всякий раз эта мысль ломалась об один железный аргумент Заринеи: «Ты редко бываешь дома, ты не сможешь о ней позаботиться, а ей будет плохо и неуютно жить среди людей одной. Она не ты, люди не примут ее, а она не примет их». Рин огрызалась, говорила, что сможет, но через некоторое время соглашалась с подругой. Да и не сживется она с мамой Не с ее нынешним характером.
Уже столько лет в груди был только ледяной ком, и сколько бы Рин ни старалась, не получалось вести себя с родными и близкими людьми тепло. Да, она общалась с ними со всей теплотой, на какую была способна, но никогда не говорила, что они для нее на самом деле значат. По какой-то неизведанной и непонятной даже для нее самой причине ей было тяжело признаваться в симпатии к ним, говорить теплые и ласковые слова, хотя звезды свидетели! уж кто-кто, а они этих слов заслуживали. Некоторые упрекали, что она относится к чужим людям гораздо добрее, чем к родным. В ответ на это Рин только вздыхала и продолжала надеяться, что родные сами, без ее слов, поймут, как много значат для нее. Да и разве могла она вести себя иначе? В конце концов, ее звали Рин Кисеки, что с ее родного языка аириго можно было перевести как «неприветливое чудо».
Пожалуй, только в письмах к маме Рин могла проявить нежность. Потому что не нужно было сталкиваться с реакцией. И потому, что мама это мама. Воплощение понятия «дом», который Рин потеряла после трагедии в родном Истване, и который в тайне всегда хотела вернуть.
Можно вернуть дом, но как вернуть тех, кто погиб, защищая его? Как вернуть разрушенную семью? И как унять чувство вины? Рин не сомневалась, что виновата в их гибели, что если бы была рядом, то кошмара можно было бы избежать. Но мужчины настояли, что она должна помочь бежать матери и соседским детям, чьих родителей унесла чума, и отправили ее прочь с поля боя. Как Рин злилась на отца! Уж лучше бы отправил Юки, ее бестолкового и нетренированного брата, чем Рин. Подумать только отправить восвояси профессионального солдата, пятнадцать лет служившего в войсках особого назначения и закаленного сотнями боев! Но спорить с ним было некогда огонь пожирал дома быстро, а гвардейцы императора наступали еще быстрее, не позволяя опомниться жителям Иствана. Люди знали, что аиргов можно одолеть, только если застичь врасплох. Готовый к бою и разгневанный аирг страшный противник. Поэтому гвардейцы императора пришли среди ночи, окружили Истван в кольцо и подожгли окружающий лес. Огонь мгновенно перекинулся на дома. Когда безоружные аирги выбежали из горящих жилищ, гвардейцы напали. Они не щадили никого, зная, что им нечего терять, кроме жизни. Мало того, у них был приказ погибнуть, унеся с собой так много аиргов, как это возможно.
Чем кончилась та страшная ночь, Рин предпочитала не вспоминать. Но и забывать не хотела. А даже если бы захотела, то не смогла традиция кровной мести требовала отомстить за семью. Едва успокоив маму, Рин отправилась выяснять, кто поможет ей убить императора, приказавшего спалить Истван живьем. Она надеялась, что с ней пойдут и другие аирги, ведь не одна она пострадала в этой бойне, но все молчали. Рин просила помощи, требовала вспомнить о долге, о чести, взывала к завету Старейших аиргов следовать традициям, но тщетно. Старейшина лишь указал ей, что она не имеет никакого права говорить о чести и долге, и уж тем более вспоминать о традициях. Рин обозвала его трусливым шакалом, а он в ответ объявил ее изгнанницей. Сжав зубы, Рин простилась с матерью и ушла из Иствана навсегда. Она знала, где искать помощь, хотя и не была уверена, что может просить о таком.
Дождь тогда лил, словно небо с морем местами поменялись. Продрогшая до костей, измотанная долгой дорогой, державшаяся лишь на кипевшей внутри злости Рин, пришла в дом Армана и потребовала объяснений, что такого произошло, пока она была не у дел. Оказалось, в стране все летит под гору. Началась война с Маринеем и солдаты вражеской армии наносят удары по южным городам. Император отрекся от сына, а императрица и принцесса ушли в монастырь. И что в его поведении, вероятно, виноват некий кристалл, который откопали несколькими годами ранее под Золотым Когтем. А еще Арман рассказал, что его и Заринею, а также всю старую команду уволили из департамента безопасности Соринтии и объявили вне закона за помощь Рин. Одна сволочь постаралась, и власти объявили их в розыск. Рин тогда просидела на диване Армана часа два ни жива ни мертва. Рассказанное просто не укладывалось в голове. Факты не связывались один с другим ни под каким углом, и только когда он повторно разжевал, что к чему, она с трудом смогла в это поверить.
Окончательно сомнения развеялись, когда они вместе нашли Илара и мальчишка рассказал все, что видел в тот день, когда откопали и увезли в замок кристалл. Кругом были одни вопросы и ни единого ответа. Чуть позднее, в сентябре того же года, Арман, пользуясь собственными связями, оставшимися после службы, смог создать что-то вроде тайного общества, которое пыталось раздобыть сведения о кристалле. Общество не имело никакого названия, вступить в него было невозможно. Новых людей вербовали сам Арман и высшее руководство. Если человек был нужен, его находили, людей с улицы никогда не брали: печальный опыт одного из руководителей департамента безопасности кое-чему научил тех, кто расхлебывал последствия приобретения этого опыта. Арман как бывший глава особого отдела совместно с герцогом Танварри, который являлся фактическим главой их общества, долго корпел над схемой работы, и в итоге был разработан план по свержению императора. Рин сначала отказывалась иметь дело со всеми, кто так или иначе относился к властям, и совершенно не понимала, зачем снова нужно разворачивать бурную деятельность, если она в одиночку все могла решить одним метким выстрелом в голову императора. Но Арман убедил Рин, что действовать наобум нельзя; никто не мог сказать, чем закончится история для всего мира, если императора попросту убить. К тому же, лишить государство законного правителя означало ввергнуть Соринтию в междоусобную войну в дополнение к войне с Маринеем, а от этого не выиграл бы никто. Тогда Рин пришлось усмирить свою ненависть к императору и сосредоточиться на кристалле, от которого, по утверждению Армана, исходили все беды.
Достать информацию о кристалле было невозможно без внедрения шпиона в замок. Пришлось потратить несколько лет, чтобы найти Карен, женщину с абсолютной устойчивостью к магии разума. Еще три года чтобы выдать ее замуж за влиятельного герцога Атриди, приближенного к императору, и единственного, кто остался вхож в замок. Рин, обладательницу некоторых нетривиальных способностей, Арман уговорил стать особым курьером. Она доставляла особо важные письма герцогам, а также добывала сведения из таких источников, из каких никто другой не смог бы.
Рин страшно раздражало, что объемы работы были грандиозными, а темпы невероятно медленными, но сделать с этим ничего не могла. То есть, могла, конечно, но ее вариант решения проблемы никого не устраивал. Арман шутил, что помрет раньше, чем они дойдут до конца списка в «плане освобождения». Рин страшно обижалась на него за эти шутки, не хотела допускать даже мысли, что останется один на один со своей бедой. Но однажды, глядя на седину в висках и дрожащие пальцы друга, с ужасом поняла, что ей придется провожать Армана в последний путь, и, возможно, скоро. Шестьдесят лет это только начало жизни для аирга, но для человека немалый срок.
За всю свою немаленькую жизнь Рин была на кладбище лишь дважды. Первый раз, когда пришла на могилу к первому, кто погиб от ее руки, и это была, скорее, вынужденная необходимость. Второй раз она пришла на могилы отца, брата и любимого. Спустя почти пятнадцать лет после их смерти, наслушавшись советов от Заринеи и других людей, она заставила себя встретиться с этим. Нарыдалась до мушек перед глазами и тошноты, но никакого облегчения, никакой обещанной светлой печали это не принесло, она лишь сильнее возненавидела того, по чьей вине ей пришлось расстаться с родными. Поняв, что советы, подходящие для людей, совершенно не подходят ей, она перестала делиться своими душевными переживаниями с кем бы то ни было. Заринея говорила, что это вредно для психики, Рин, памятуя, к чему привел прошлый совет, посылала ее подальше. Но иногда все же думала: что если Зара права, и нужно рассказывать о своей боли как можно чаще?