Я чувствовал, как во мне закипает кровь: перед глазами стояла картина избитого мальчика бегущего в ужасе от громадных собак-убийц. Они нагоняют его и пытаются вцепиться в горло. Джимми пытается прикрыть горло, тогда собаки рвут его руки, лицо, все тело.
Как ему удалось спастись?
Не знаю, фермеры подобрали его, когда он полз к деревне.
Я был уверен, что Джонс спросит с Бароуна за изувеченного сына. Я сам был готов немедленно отправиться с ним к негодяю.
Что вы думаете делать, Джонс?
А что я могу, сэр? Я ничего не могу.
Любой человек что-то может. Разве дав жизнь этому мальчику, вы не обязались его защищать?
Если бы я только знал, доктор, что такое случится, неужели вы думаете, что я бы не умер, чтобы защитить его?
Не знаю Джонс. Судя по тому, как вы здесь сидите и причитаете, вместо того, чтобы разделаться с Бароуном, не знаю.
Не то хотел я сказать, но злость вырвала эти слова.
На что это вы его подбиваете, мистер Грин? Если его повесят или отправят на каторгу, вы будете кормить моих детей? миссис Джонс вышла из комнаты и стояла теперь, глядя на меня со всей враждебностью, на которую только способна женщина, чей семейный покой кто-то пытается нарушить.
Если вам угодно можете отправляться к Бароуну. Мы маленькие люди, месть нам не пристала. Оставили бы вы нас в покое.
Я ничего не стал отвечать.
Два дня мы боролись за жизнь Джимми. Вопреки своей природной слабости, он поправлялся. Когда мальчик пришел в сознание, родители хотели было забрать его домой, но я уговорил их не спешить с этим. Миссис Джонс с утра до вечера хлопотала вокруг него и вокруг меня, не зная, чем услужить. Она уже стыдилась своей вспышки и теперь, как могла, пыталась загладить свою вину.
Прошла еще неделя, прежде чем мальчик поднялся с постели и вышел на крыльцо. И только через две недели я начал снимать повязки. Джимми не остался инвалидом, и это было большой радостью для всех нас. Но лицо мальчика было безвозвратно изуродовано собачьими клыками, шрамы шли от подбородка до затылка. От левого уха осталась только половина. Каждый раз, глядя на это лицо я чувствовал, что во мне поднимается такая ненависть, какой я никогда прежде не испытывал. Я жаждал мести.
Но фермеры были скорее напуганы этим происшествием, чем возмущены. Больше всех была напугана миссис Джонс.
Доктор, все говорят, что вы поклялись убить мистера Бароуна, я умоляю вас не делать этого. Мальчик, слава Богу, жив. Совсем не годится нам, бедным маленьким людям тягаться со знатными господами, сказала она мне, наблюдая как Джимми, сидя на лужайке перед моим домом, пытается поймать кузнечика.
Я молчал. Миссис Джонс тяжело вздохнув пошла к сыну.
Миссис Джонс, пока одни будут считать себя маленькими людьми, всегда найдутся те, кто посчитает себя большими, окликнул я ее вслед.
Не впутывайтесь в это и не впутывайте моего мужа, ему и так достается от жизни. У вас господ своя жизнь, у нас своя, с твердостью ответила женщина. Мальчик жив, благодарение Господу. Чего еще можно желать?
Впрочем, ее слова уже не имели никакого значения. Я всегда знал, что столкнусь с Бароуном. С первой встречи с ним на лесной тропинке. Мне сообщали, что он наводил обо мне справки и то, что он узнал, обозлило его еще больше. Как младший сын в семье, я не мог претендовать на положение в обществе, согласно моему происхождению, и должен был завоевывать его службой в военном флоте или колониальных войсках. Но джентльмен удовольствовался скромной врачебной деятельностью. Одного этого было бы достаточно чтобы вызвать презрение такого человека, как Бароун. В его глазах я был ничтожеством, жалкой букашкой. И эта букашка осмелилась бросить ему вызов.
Он испугался тогда, в лесу и знал, что испугался жалкого деревенского докторишки. Он знал, что я увидел его страх. Такого Бароун простить не мог. И я, при каждой встрече, чувствовал исходящую от него угрозу.
Однако, после расправы над Джимми кое-что изменилось: он больше не был охотником, теперь угроза исходила от меня. До него наверняка дошли слухи из деревни, и я не сомневался что он, как и я, ждет только случая. События уже развивались помимо нашей воли.
Глава VII. Расплата
Очередное зверство еху заставило меня вновь вспомнить о стране гуингномов. Мне был омерзителен Бароун, я презирал фермеров и я опять ненавидел весь белый свет.
«Там в океане есть страна, где все устроено совсем по-другому, думал я, вспоминая свои беседы с Гулливером. Там нет лжи, предательства и зависти. Не слишком ли быстро я сдался и отказался от своих поисков? Даже если я погибну где-нибудь в море, это более достойно, чем влачить жалкое существование среди этих существ без чести и совести».
Так у меня созрел план, который мог созреть только в голове безумца. Я решил самостоятельно отправиться на поиски страны гуингномов. Было самоубийством выйти на моем суденышке в океан. Но мне было все равно, доберусь ли я на нем куда-нибудь или найду упокоение на морском дне.
Я, в глубокой тайне, начал готовиться к отплытию. Денег у меня было достаточно, я съездил в бухту Коннорс и попросил рыбаков, на попечении которых находился «Радостный», подготовить его к переходу через Ла-Манш. Их удивило количество заказанных мною припасов, но они ничего не спросили. Мой шлюп сослужил им хорошую службу, я закрывал глаза на то, как они его используют, и они были рады услужить мне. Отдав все необходимые распоряжения, я вернулся в Уэмбери.
Не прошло и недели, как из Коннорса прибыл посыльный с известием, что мой шлюп готов к отплытию. Но я не мог уехать, не завершив дела с Бароуном.
Случай представился очень скоро.
Джимми уже жил дома у родителей. Я обычно каждое утро заезжал проведать его. Мальчик полностью оправился от ран, и только обезображенное лицо напоминало о том, что ему пришлось пережить.
В это утро у меня были дела в соседней деревне, и я смог попасть к Джонсам только после полудня.
Мистер Грин, сказывают, что вы уезжаете от нас, спросил Джим настороженно.
Да Джим, я хочу покинуть Англию.
А я думал, что вы мне поможете стать врачом. Я хочу быть таким, как вы.
Ты обязательно станешь врачом. Я тебе обещаю.
Мы сидели на скамейке возле их дома. Джим не поднимая глаз, чертил что-то палочкой по пыльной земле.
Почему они такие трусы? вдруг поднял он голову и посмотрел на меня в упор.
Я всегда разговаривал с ним как с взрослым. Да он и был уже взрослым в свои тринадцать лет. Дети фермеров не похожи на детей горожан.
Кто?
Все. Отец.
Они не трусы, Джим. И отец твой не трус. Просто он привык. Трудно избавиться от привычки. А когда человек должен каждый день думать о куске хлеба, он не умеет думать о чем-то еще, ответил я.
Я таким никогда не буду.
Я знаю, Джим. Ты уже не такой.
Мы утром с отцом ездили в поле. Там был Бароун. Он смеялся, когда меня увидел. Посоветовал отцу показывать меня за деньги на ярмарках. А отец стоял и молчал, голос мальчика дрогнул. Он быстро взял себя в руки:
Я никогда не буду таким, как отец, сказал он ровно и даже как-то отстраненно.
Послушай-ка меня, Джим. Бароун никуда не денется, а нам нужно подумать о твоем будущем. Отец отвезет тебя в Лондон. Там вы найдете доктора Ван-Дейка. Он голландец, но всю жизнь прожил в Англии. Это отличный доктор, мы договорились, что он возьмет тебя на обучение. Он также предоставит тебе кров и полный пансион. Когда он решит, что ты готов, то составит протекцию для поступления в какой-нибудь университет. Деньги на учебу находятся у моего поверенного Джона Саммершита в Лондоне и должны быть выданы по первому требованию. Еще мой поверенный должен ежемесячно выделять тебе по 5 шиллингов на расходы. 30 гиней я передал твоему отцу. Они пригодятся на дорогу, одежду и вообще на всякие нужды. Мы с Джонсом обсудили все это, когда ты еще болел. Это должно обеспечить твое будущее. И поверь, я бы не смог сделать большего и для собственного сына, будь он у меня.
Я знаю. Бог воздаст вам за вашу доброту, сэр. Но ведь это очень большие деньги и я никогда не смогу их вам вернуть, сказал Джим
Мне они, считай, с неба свалились сынок, а там, куда я отправлюсь, деньги не нужны, я не хотел распространяться про подрабатывавших контрабандой рыбаков.