Толпа шумно выдохнула и зааплодировала. Подавив в себе желание раскланяться, я похлопал пациента ладонью по щеке:
Эй, фриц! Глаза открой! Слышишь меня?
Колькой его зовут! подсказал мне один из «красноармейцев».
Николай, открой глаза! приказал я.
«Фриц» послушался. Глаза распахнулись и с неподдельным изумлением уставились на меня. Рот открылся
Говорить не пытайся: всё равно не выйдет! предупредил я его, Объясняю: ты подавился, потерял сознание, мы вставили тебе в трахею трубку, дышишь пока через неё. Моргни два раза, если понял.
Веки старательно опустились и поднялись два раза.
Молодец. Сейчас приедет «Скорая», отвезёт тебя в больницу. Там из твоей гортани вынут еду и заштопают дырку в шее. Будешь как новенький. Понятно?
«Фриц» опять два раза моргнул.
Отлично. А вот и «Скорая», кстати! обрадовался я, услышав приближающуюся сирену. И почувствовал, как кто-то дёргает меня за штанину. Опустив глаза, я с удивлением обнаружил, что рука, вцепившаяся в брюки, растёт из моего неожиданного пациента.
Ты чего?
Рука отпустила штаны и залезла в карман немецкого мундира. Через миг показалась оттуда с каким-то предметом. И ткнулась в мою руку.
Я вздрогнул: в моей ладони оказалось что-то вибрирующее и холодное. Очень холодноепросто ледяное. Ощущение было приятнымособенно с учётом тридцатиградусной жары.
Я разжал пальцы: на ладони лежал шестигранник из какого-то чёрного металла. Небольшой совсем: с гранью сантиметров пять, не больше. Зато довольно тяжёлый. Всмотревшись, я обнаружил, что матовая чёрная поверхность усеяна непонятными символами, расположенными правильными столбцами по пять знаков в каждом.
Что это? я перевёл взгляд на «фрица».
Тот широко улыбнулся. Потом ткнул пальцем сначала в шестигранник, затемв себя и, наконец, в меня.
Палыч, это он тебе подарок сделал. В знак благодарности за спасение жизни! перевёл Петрович.
Пациент радостно закивал головой, соглашаясь.
Я пожал плечами:
Спасибо, конечно, но Это хоть что?
Теперь пожал плечами «фриц». Похоже, он и сам не знал, что подарил.
Нормально пробормотал я и добавил уже громче, Ладно, Николай, спасибо большое. Давай, поправляйся и в следующий раз ешь аккуратнее. Тщательно пережёванная пищазалог здоровья. Ты теперь это знаешь.
«Фриц» улыбнулся и кивнул. Знает.
Так, что у нас случилось? сквозь толпу протиснулись две докторицы со «Скорой». Или фельдшерицыне важно.
Я широким жестом указал на лежащего с трубкой в горле и ухмыляющегося «фашиста»:
Вот, принимайте: эхо минувшей войны. А вернеежертва обжорства. В гортанишашлык, в трахеетрубка. В больнице и то, и другое надо будет убрать. Именно в этой последовательности.
Круто! констатировала докторица помоложе, оценив плоды нашей работы.
А то! скромно согласились мы с Петровичем.
2 июня, Нероград, отделение кардиореанимации, 0905.
Я задумчиво повертел странный шестигранник в пальцах: предмет по-прежнему тихо вибрировал и приятно холодил кожу. Загадочные символы на чёрном металле будто слегка подсвечивались изнутри и ровным счётом ни о чём мне не говорили.
Палыч, в ружьё! Петрович брякнул трубку местного телефона на аппарат и вскочил, В хирургии якобы инфаркт с кардиогенным шоком!
Я затолкнул таинственный подарок «фрица»-Кольки поглубже в свой шкафчик и захлопнул дверцу. Не буду думать об этом сегодняподумаю об этом завтра, так, кажется, говаривала несравненная Скарлетт О'Хара в «Унесённых ветром»?
Через пару минут наша бригада лихо ворвалась в палату второго хирургического отделения. И, судя по всему, вовремя. Бледное тело на постели уже тихо похрипывало с закатившимися глазами.
Зато вокруг царило нездоровое оживление. Кровать обступило трудноисчислимое количество народу. Я успел заметить и заведующего отделением, в которое мы прибыли, и пару-тройку знакомых хирургов, и несколько озабоченных медсестёр, и О нет, только не это!
Навстречу нам из врачебной толпы выдвинулся, радостно потирая толстенькие ручки, наш начмед Гадёныч. СиречьАлексей Кадиныч. Сын киргизских степей. Или казахских? Точно не скажу, каких именно степей сын, но то, что сукинопределённо. Доказано неоднократно им же.
Наконец-то! И часа не прошлоа кардиореанимация уже тут! с фальшивым восторгом воскликнуло начальство.
Я демонстративно посмотрел на часы:
Вызов поступил три минуты назад. Звонки записываются и фиксируются по времени. По запросу можно сделать распечатку, дабы убедиться в некоторой некорректности вашего замечания, тонкую иронию которого, вне всяких сомнений, оценили все присутствующие здесь коллеги.
Коллеги, несмотря на драматизм обстановки, захихикали. Гадёныч побагровел и начал плеваться слюной:
Пал Палыч, не до ваших штучек сейчас! Состоялся консилиум: у этой больнойинфаркт и кардиогенный шок. Забирайте её к себе. Я поднимусь позже и проверю назначения.
За моей спиной тихо хмыкнул Петрович. Гадёныч разбирался в неотложной кардиологии немногим лучше, чем яв древнекитайской грамматике.
С вашего позволения, Алексей Кадинович, я осмотрю пациентку, прежде чем принимать решение о переводе, с ледяной вежливостью сообщил я начальству и, обойдя его, присел на стул рядом с предметом обсуждения.
Так. Женщина, лет сорокасорока пяти. Уже зацепка: дамы в этом возрасте, как правило, инфарктами не болеют. Бывают, конечно исключения, но уж так редко
Так что случилось? поинтересовался я.
Вперёд выступил хирург и начал вещать:
Больная Семёнова, сорока двух лет, третьи сутки после операции холецистэктомии. Послеоперационный период протекал без осложнений. Сегодня, около тридцати минут назад, почувствовала себя плохо: появился озноб, крупный холодный пот, похолодели конечности, возникло неприятное ощущение за грудиной. Чуть позжеприсоединились судорожные подёргивания конечностей и психомоторное возбуждение. Около десяти минут назад потеряла сознание.
Давление?
Шестьдесят. Нижнее не определяется. Записали кардиограмму. Вот, коллега протянул мне бумажную ленту.
Я быстро просмотрел её. Разумеется, ничего.
Кто поставил диагноз: «инфаркт»?
А что же это ещё, по-вашему?! возмутился Гадёныч.
Ясно. Вопрос снимается. Начмед наш мнит себя гениальным диагностом и лепит инфаркт миокарда в любом неясном клиническом случае.
Что касается несчастной Семёновой, сорока двух лет, то у меня на её счёт стали вырисовываться совсем другие подозрения. Крупный холодный пот, психомоторное возбуждение перед потерей сознания, стремительность этой самой потери
Я осторожно пощупал через закрытые веки глазные яблоки пациентки: ну, так и есть, твёрдыебудто каменные! Перевёл взгляд на капельницу, из которой что-то исправно вливалось в г-жу Семёнову:
Что капается?
Глюкоза с инсулином и панангин, с готовностью ответила сестра.
Мои подозрения перешли в почти уверенность:
Сколько инсулина?
Шесть единиц!
Чем набирали? задал я коварный вопрос молоденькой сестричке.
Ну как чем? Шприцем! удивилась та.
Покажите, каким и как! потребовал я.
То есть? бровки подпрыгнули под самый колпак.
Возьмите шприц, такой же, каким вы набирали инсулин, и покажите, как именно набирали, медленно и внятно объяснил я задачу.
Сестра вопросительно посмотрела на своего заведующего.
Давай-давай! подбодрил тот её.
Девушка поджала губки и засуетилась у процедурного столика. Через минуту повернулась ко мне и протянула шприц:
Вот. Шесть единиц. Как и тогда.
По палате пронёсся дружный вздох. Я протянул руку и перекрыл краник капельницы. Чудо-лекарство перестало вливаться в несчастную Семёнову.
В шприце, который победно демонстрировала нам сестра, было шесть миллилитров инсулина. Миллилитров, а вовсе не единиц! Для справочки: в одном миллилитресорок единиц инсулина. То есть, в капельницу вместо шести добрая сестричка заправила двести сорок единиц!
Пациентка, естественно, благополучно влетела в инсулиновую кому. В коей и пребывала по сей час.