Яся удивленно заморгала глазами:
Ты что, не видишь разве? Ведь каждый человек в своем яйце сидит, только цвет его у каждого свой, и размер тоже. Это как бы из дыма цветного облачка. Я думала, все это видят.
Нет, доченька, я об этом впервые слышу. Ну-ка, расскажи подробней.
А что тут рассказывать! Вот у Ивеня, например, яйцо на пол-аршина за туловище выходит, а у Поветихи сажени на две.
А у меня?
У тебя всю избу заполняет, да еще и наружу выходит. Раньше оно поменьше было, как у Поветихи, а теперь все растет вот уже несколько месяцев кряду.
Ну, а у этого, у гостя нашего?
У него яйцо тоже в избе не помещается, только черное, как ночь осенняя.
И что, доченька, цвет яйца никогда не меняется?
Меняется. Вот, когда у тебя голова болит, то в яйце коричневое пятно появляется. А у папы Ой! девочка зажала рот ладошкой и распахнула глаза.
Что у папы?
У него яйцо сначала зеленое было, а как дед помер вдруг почернело.
Что, что ты говоришь такое?
Точно, мама, я сейчас вспомнила. Он как пришел домой после дедовой смерти, до похорон еще, так уже черный был. Я думала, от горя.
Может, и от горя: отец помер все-таки. А пришлый тоже, видимо, горюет вдовец он.
Может быть! девочка задумалась. А почему тогда яйцо у тети Любимы цвет не изменило? Ведь у нее сынок умер это ли не горе?
Поляна пожала плечами.
Кто его знает, почему. Может, у женщин все не так, как у мужчин? Ладно, хватит загадки разгадывать. Давай-ка молоко цедить, пока не остыло.
Яся расставила на столе чистые крынки, приготовила тряпочку и взялась за подойник.
Ой, мамочка, что это с молоком сделалось?
А что такое? Молоко, как молоко.
Да ты погляди сначала, а потом говори. Оно же скисло!
Быть не может! Я только что Зорьку подоила, полчаса назад. Как за это время парное молоко скиснуть могло?
Поляна заглянула в подойник.
Гляди-ка, и верно, скисло. Вот это да! Сколько живу на свете впервые вижу, чтоб парное молоко в подойнике прокисло. Его и квасить-то возьмешься, так раньше, чем часа через три, да еще на печке, оно ни за что не скисает. А тут за полчаса!
Поляна сокрушенно покачала головой и стала убирать крынки со стола.
Что же, Яся, снеси тогда это молоко Серку, пусть уж напьется вволю, он и кислое любит.
Яся выскочила на крыльцо, нашарила собачью миску и, наполнив ее молоком до краев, позвала:
Серок, Серок, иди сюда!
Однако собака не кинулась к ней, как обычно, визжа от радости и виляя хвостом. Она вообще не показалась на глаза.
Яся заглянула под крыльцо: может, приболел Серок, выходить не хочет? Нет, под крыльцом пса тоже не было.
Странно, куда же он запропастился? Верно, к подружке какой-нибудь на свидание побежал.
Серка не было два дня. Явился он только на третий день, к вечеру. Осторожно просунул голову в калитку, огляделся, прижав уши, почти ползком добрался до крыльца и юркнул под него. Яся, наблюдавшая за маневрами собаки, схватила миску с молоком и выбежала на крыльцо, кормить своего любимца.
И где же ты, гулена, бегал? корила он пса, одной рукой теребя его за шею, а другой, подсовывая к носу миску с кислым молоком. Проголодался, поди? Ну-ка, поешь вот.
Но Серок, хотя и был голоден, повел себя очень странно. Шерсть у него на загривке встала дыбом, а сам он угрожающе зарычал, показывая острые белые клыки.
Ты что, Серок, не узнал меня?
Собака продолжала рычать, потом, прыгнув вперед, ударила лапами по миске и разлила молоко на снег.
Тьфу ты, дурной! Ты зачем это молоко разлил? Чем я теперь тебя кормить буду? Яся не на шутку рассердилась.
Но тут она взглянула на пролитое молоко и опешила: над белым молоком на белом снегу висело черное облачко. Может быть, и Серок видел его. Во всяком случае, он прижал уши к голове, поджал хвост и забился в самый дальний угол под крыльцом.
На мгновение солнышко выглянуло из-за туч, и Яся не поверила глазам черное облачко сразу съежилось, уменьшилось до размеров небольшой крысы и юркнуло в щель под поленницей.
Ну и ну! девочка вернулась к собаке. Ты видел, Серок?
Но Серок ничего не ответил: свернувшись клубочком, он уже спал.
Из избы Поляны новости разбегались по селу быстро, как круги по воде. Теперь их разносила не только Поветиха, регулярно заходившая к Поляне, но дальние и ближние соседи. Односельчане часто бывали здесь. В благодарность за вылеченных Поляной детей они старались, чем могли, помочь одинокой женщине. Кто воды с речки привезет, кто поможет снег разгрести, а кто и просто так, язык почесать, забежит.
Дядька Ивень заходил нечасто, зато основательно. Поздоровавшись, откашлявшись и размахнув по щекам усы, он степенно интересовался, как дела у дорогой соседушки, нет ли в чем нужды?
Что ты, дядька Ивень, Поляна махала, смеясь, руками. Забаловали вы меня: скоро совсем обленюсь, все вы за меня делать будете.
Дядьку такие речи обмануть не могли. Наметанным мужским взглядом он тут же примечал и поломанный плетень, и торчащий из столешницы гвоздь, и отощавшую за зиму поленницу. Он молчком брал топор, молоток, пилу и сноровисто поправлял огрехи.
После работы Ивень любил посидеть с Поляной за чашкой ароматного чая на травах. Делал он это так же основательно, как и работал. Пар валил от его широченных плеч не хуже, чем от кипящего самовара, глаза лукаво постреливали то на Поляну, то на Ясю, а губы знай, причмокивали, потягивали чай за чашкой чашку. И так уютно, спокойно становилось Поляне рядом с этим мужчиной. А в сердце занозой сидело: почему не мой Славень тут? Где, в каких краях осел, зацепился он? Неужели забыл, разлюбил, предал?
А что, Поляна, как тебе новый односельчанин показался? дядька Ивень лукаво прищурился.
Да никак. Чужой, он и есть чужой: даже поздороваться по-людски не умеет, или не хочет. Да и наглый какой-то.
А вот ты ему глянулась: все про тебя выспрашивал. Сватов хотел засылать.
Что, работница понадобилась, огород сажать? фыркнула Поляна. Уж ты-то, Ивень, знаешь, что я не вдова, что ж не вразумил мужика?
А ему не докажешь! И слушать не хочет, видно, запала ты ему в сердце.
Это когда же я ему в сердце запасть успела? Мы и виделись-то всего несколько минут. Да и не привечала я его! Наоборот, постаралась поскорей выставить нахала. Неприятный он человек, от него даже парное молоко скисает! рассмеялась Поляна.
Что такое, какое молоко? Парное? Ивень почему-то нахмурился.
Да это я пошутила. Молоко, правда, прокисло, только он тут ни при чем.
Это как сказать! У меня тоже парное молоко прокисло, когда он у меня ночевал. И в другой раз когда он заходил про тебя спрашивать. А я не придал этому значения, Ивень задумчиво почесал в затылке. Странно, ты не находишь?
Действительно, странно.
А еще я заметил, что его собака не любит. Мой Шарик, как его завидит, готов будку на цепи в лес уволочь, так его боится. А ведь он пса не бил, не дразнил, вообще на него внимания не обращал.
Вот и наш Серок два дня в бегах был, вспомнила Яся. И молоко прокисшее пить отказался. А еще
Тут Яся опомнилась и замолчала. Ивень отставил выпитую чашку и поднялся.
Да, с чудинкой мужик-то, подытожил он. Надо к нему приглядеться.
И дядька распрощался. А Яся еще долго обдумывала услышанное, сопоставляя его со своими впечатлениями.
Мне тоже надо приглядеться, решила, наконец, она.
И стала мыть посуду.
Поветиха не спала уже которую ночь. Стоило ей закрыть глаза, как кошмары одолевали бедную старуху. Она то ворочалась на лавке, умащивая на «каменной» подушке изболевшуюся голову, то лезла к деду на печку, но и там не находила покоя.
Ну что ты, старая, никак места себе не найдешь? ворчал дед Сучок. И возишься, и возишься, как жук в навозе. Чего не спится? И мне покоя от тебя нет.
Да разве я виновата? оправдывалась Поветиха. Вот ты никак понять не хочешь, что и сама я измаялась совсем. Все косточки ломят, спать хочу, а закрою глаза такая жуть привидится, что готова опять всю ночь не спать.