На, промокни! с досадой буркнула травница, подавая Вальтеру влажную тряпицу. Я в дом.
Бритье организовали во дворе, где света было больше. Вальтер сидел верхом на перевернутой кадушке, а шут, как всегда, бил баклуши и болтал без умолку. От работы он все эти дни уверенно отлынивал, прямые поручения игнорировал. Правда, есть за все время он ни разу не попросил, питаясь только тем, что приносил ему Вальтер, а когда травница намекнула, что не за просто так предоставила Йосту крышу над головой, он и вовсе перестал ночевать, изредка появляясь, когда вздумается.
Зачем ты ее дразнишь? укоризненно спросил Вальтер, услышав, как Эльза захлопнула за собой дверь. Ты же видишь, что ей неприятны твои намеки!
А что я такого сказал? парировал Йост. Вся деревня ее за глаза ведьмой называет.
Она не ведьма! отрезал музыкант.
С чего ты взял? не сдавался шут. Чтобы это заявлять, ты должен знать обо всех ее поступках, а чтобы доказать обратное, достаточно всего лишь одного случая колдовства! Поинтересуйся, например, куда она мужа своего дела! И был ли он у нее вообще!
Вальтер несколько раз ловил себя на мысли, что хочет задать этот вопрос, но всякий раз не решался, надеясь, что когда-нибудь Эльза сама откроет ему сердце.
Есть такие вещи, Йост, вздохнул он, о которых лучше и вовсе не знать.
Предпочитаешь ложь, хотя можешь узнать правду? А я-то думал, что наоборот.
Какую правду, Йост? перебил Вальтер. Ту, что по деревне болтают? Что дьявол забрал мужа, когда они поссорились? Что она плюнула кому-то вслед, и тот покрылся паршой? Что всякий раз, когда ее прогоняли из деревни, кто-то заболевал и ее звали обратно, чтобы лечить? Это просто события, которые, может быть, вообще не связаны между собой!
Кого-то ты мне напоминаешь задумчиво произнес шут и вдруг схватил Вальтера за руку. Пойдем со мной на Брокен! Там и выясним, есть колдовство или нет и ведьма ли твоя Эльза.
Она не моя! высвободился Вальтер. И на Блоксберг я с тобой не пойду!
Точно напоминаешь! хлопнул себя шут, и колокольчики зазвенели громче, чем обычно. Знавал я бондаря одного, который в ведьм не верил, а Вальпургиевой ночи боялся!
Мне это не интересно, отвернулся Вальтер, заканчивая возиться с тряпкой. На ощупь лицо было вполне гладким, а порез совсем малюсеньким.
Ну и оставайся, тебе же хуже. А я прямо сейчас отправлюсь срывать покровы с самых темных тайн этого мира!
Как, уже? удивился Вальтер, который в глубине души все еще надеялся на помощь Йоста по дому. Многие дела были ему, калеке, не под силу, хотя он, как мог, облегчал травнице бремя хозяйственных забот. До ночи ведьм еще три неполных дня!
Подъем на гору не долгий, а вот топать туда разъяснил шут. Постой, а может, твоя ведьма меня на метле подвезет? Или она на козе летает?
Да катись ты ко всем чертям! не выдержал Вальтер. Однообразие сегодняшних шуток не вызывало в нем ничего, кроме раздражения.
Вообще-то, к ним и иду, дружище, совершенно серьезно заявил Йост. Если я прав, меня ждет самое жуткое и самое забавное зрелище во вселенной!
Одинокая ночевка на пустой и холодной горе? ухмыльнулся музыкант, спрыгивая с кадушки.
Нет, дружище! бросил шут ему в спину. Один слепой дурак, которого притащат на заклание!
* * *
Ну-ну, Томас, ты чего?
Мальчик ревел без остановки. Уткнулся ему в живот и плакал навзрыд, размазывая слезы по рубашке. Музыкант, застигнутый врасплох таким бурным проявлением чувств, попросту растерялся.
Кто тебя обидел? спросил музыкант как можно ласковее. Ему раньше не приходилось выслушивать детские обиды, но ребенок никак не унимался. Вальтер, вспомнив, как обычно поступала в таких ситуациях его мать, взъерошил густые волосы мальчугана.
Ка Ка Карл! донеслось наконец из вымокшей рубашки.
Тот, что живет с восточной стороны?
Да! подтвердил Томас и снова разрыдался. Он он меня отлупил! Ни за что!
Как так ни за что? спросил Вальтер, не переставая гладить мальчишку. Расскажи мне, как было дело.
Он Он цветы выращивает, и я я у него сорвал.
Томас, перешел на строгий тон Вальтер, разве мама не говорила тебе, что красть нехорошо?
Я ведь не для себя! опять заревел только-только успокоившийся мальчик. Вальтер опять прижал его к себе покрепче, гладя по плечам. «Эх, зря стал воспитывать!»
Ты хотел порадовать маму?
Нет, Агату! ответил Томас, повернув голову в сторону. Мы с ней вместе гуляли на склонах, она сказала, что ей нравятся цветы у Кривого Карла. Беленькие такие, маленькие. Я полез и попался. Карл меня за уши выдрал и хворостиной отхлестал. Я вырвался, но цветы обронил
Томас опять расплакался.
Так ты пострадал из-за девочки? улыбнулся Вальтер. Она тебе, наверное, очень нравится?
Мальчик покивал, не отнимая лица от вальтеровой рубашки.
Так тебе радоваться надо! потрепал музыкант мальчика за плечо. Ведь ты пострадал за прекрасную даму! Совершил для Агаты подвиг, как настоящий рыцарь!
Даааа! А что я те теперь Агате скажу? продолжал реветь Томас. Я ведь ей цветов не принес!
«Ох, как все запутанно» Вальтер даже не представлял, что ребенок в этом возрасте может плакать по такому сложному поводу.
Спасительная идея пришла неожиданно.
А давай мы ей другой подарок сделаем! предложил музыкант.
Какой? сразу встрепенулся мальчишка.
Ну протянул Вальтер. Может, куклу?
Ведьминскую? заинтересовался Томас. Чтоб на Вальпургиеву ночь сжечь?
Хотя бы, согласился музыкант, как-то не ожидавший такого поворота. Он всегда считал, что подарки надо хранить, а не сжигать, но кто нынешних детей разберет? Мальчишка явно загорелся идеей. По крайней мере, реветь перестал и в рубашку больше не утыкался.
Я тогда лоскутков по дворам соберу! решительно заявил он, шмыгнув носом.
А я соломы в сарае возьму, чтобы набить, поддержал Вальтер.
Только иголки нет расстроился мальчик и снова шмыгнул.
А ты у мамы попроси! посоветовал флейтист. Скажи, что вместе со мной подарок делаешь, она даст. Только нос для начала прочисти!
Мальчик шумно высморкался.
Вот так, одобрил Вальтер. Теперь давай вытрем слезы, чтобы не пришлось краснеть перед мамой, если она начнет нас расспрашивать! Не будем показывать ей свои слабости.
Музыкант несколько раз провел пальцами по мокрым щекам Томаса.
А у тебя тоже есть слабости?
У всех они есть, Томас, и у мужчин, и у женщин, но мужчины всегда терпят молча, ответил Вальтер, затем аккуратно взял мальчика за щеки и наклонился к нему поближе. Так, теперь улыбнись! Как шить-то будем, если у тебя под носом ручьи текут? Всю куклу вымочишь не загорится!
Флейтист, не убравший ладони со щек мальчика, почувствовал, как заплаканное лицо медленно расплывается в улыбке.
Вальтер!
Да, Томас?
У тебя очень мягкие пальцы, признался мальчуган. Мягче, чем у мамы.
Музыкант быстро убрал руки и попытался сделать вид, что приводит в порядок рубашку. От смущения он готов был сквозь землю провалиться.
Да я замямлил было Вальтер, но вовремя собрался: Давай, беги уже! Завтра ведь дарить надо, а у нас не готово!
* * *
Дрова трещали сильнее, чем на пожаре, бушующее пламя ревело, как рассерженный зверь. По всей деревне, да что там, по всей Германии! взметались в небо языки пламени, унося к потемневшим небесам, кишащим летающей нечистью, дым и пепел сожженных чучел, призванных защитить людей от дьявольских козней. Даже здесь, на пороге дома, Вальтер ощущал жар на лице и ладонях. Прыгающие, смеющиеся и пляшущие в нескольких шагах от него горцы наверняка были в мыле, но костры будут гореть до самого рассвета. Так велел обычай.
Первая ночь мая. Канун дня святой Вальпургии.
Вальтер часто думал, почему нечистая сила избрала именно эту ночь для своих сборищ. В детские годы он считал, что все дело в весеннем тепле: зимой по горам голышом не попрыгаешь. Но, пожив некоторое время в Шварцвальде, он узнал, что наверху, в горах, все так же холодно и даже снег лежит. Тогда ему пришла в голову мысль, что некогда в стародавние времена какой-нибудь варварский народ или дикое племя, жившие на этой земле еще до прихода Христа, праздновали приход весны, зажигая костры и танцуя по ночам обнаженными. Но, если народ исчез, почему их праздник остался? Почему благочестивые христиане, сами полуодетые, до сих пор беснуются сильнее, чем те, кого они когда-то боялись и хотели прогнать в самые неприступные горы и самые глубокие ущелья? Наконец в голове бродячего музыканта возникла третья идея, с которой он жил до сих пор и которая была больше всего похожа на правду: живительные силы пробуждающейся природы каждый год искали выход, переполняя всех существ на земле дикой, необузданной страстью, и люди, не зная, как совладать с напором стихии, на одну ночь отдавались глубинному зову разгоряченной плоти. Те, кто готов был подчиниться требованиям природы целиком, без остатка, уходили в горы, чтобы утолить свою жажду плоти в древнейшем танце мужчины и женщины.