Мы должны отправить царевича Радосвета домой, пока Кощей не нашёл его. Ты можешь это сделать, а я нет.
Допустим, могу, Лютогор развалился на подушках, явно чувствуя себя хозяином положения. Вот только не знаю, хочу ли Папаня с меня три шкуры сдерёт, если узнает.
Да вы только покажите, куда идти, а я уж как-нибудь справлюсь, Радосвету вдруг стало стыдно: он только сейчас понял, что опасность грозила не только ему самому: у гостеприимных хозяев тоже могут быть проблемы, а ему вовсе не хотелось причинять неудобства Василисе.
Ты не дойдёшь, Лютогор улыбнулся так, будто бы эта мысль доставляла ему радость. Вмиг сцапают. В отцовой спальне есть волшебное зеркало через него он узнаёт, что в мире творится. Коли мы сможем заставить его показать нам окрестности Дивьего царства и ты узнаешь какое-нибудь место, я попробую тебя туда отправить. Как только пойму, зачем мне рисковать головой из-за какого-то заблудившегося заморыша. Чем ты можешь быть мне полезен?
Василиса нахмурилась. Слова сына явно пришлись ей не по душе.
Не тому я тебя учила, вздохнула она.
Помню, помню: люди должны помогать друг другу. Но я человек только на одну половину. А на другую наследник Навьего трона. И мы, между прочим, с Дивьим царством на ножах.
Хорош наследничек, Радосвет, не удержавшись, усмехнулся. Папка-то у тебя бессмертный. Так что ты вряд ли когда-нибудь унаследуешь трон.
Так я и не хочу, хмыкнул Лютогор, потягиваясь. Мне этот кривой стул из костяшек даром не сдался! Только задницу себе отсиживать. Но статус, понимаешь ли, обязывает думать о стране. И о последствиях.
Он почесал в затылке, и Радосвет впервые заметил, что у Кощеева сына уши хоть и заострённые, но всё же не совсем такие, как у дивьего и навьего народа. Одно слово полукровка.
Браки со смертными (как, впрочем, и сами смертные) были большой редкостью. Считалось, что дети от таких союзов всегда рождаются с каким-нибудь изъяном: физическим или душевным. Порой слишком жестокие, со взрывным характером, иногда и вовсе сумасшедшие словом, от них были одни проблемы. И Лютогор всецело оправдывал сомнительную репутацию полукровок: по крайней мере, Радосвету сейчас очень хотелось его стукнуть. Он сдерживался лишь потому, что, похоже, другого способа попасть домой у него не было.
Этот мальчик обещал помочь мне, Василиса потянулась, чтобы потрепать сына по волосам, но тот, нахмурившись, увернулся из-под руки.
И ты поверила?
Он дал клятву.
Лютогор впервые глянул на царевича с интересом и снова присвистнул.
Да ну? И как же ты её собираешься сдержать?
Не знаю, Радосвет пожал плечами. Что-нибудь придумаю. Если Кощей Бессмертный похитил твою мать и удерживает против воли, как я могу оставаться в стороне? Меня учили защищать тех, кто попал в беду. Особенно, если это дело рук твоего отца. Ведь он наш главный враг.
Лютогор многозначительно глянул на мать и допил свой чай одним мощным глотком.
Мам, а ты не хочешь ему рассказать, как всё было на самом деле?
Зачем? Клятва уже дана, Василиса опустила взгляд.
И я от неё не отступлюсь, царевич ударил себя кулаком в грудь. Так что если хочешь, чтобы твоя матушка стала свободной, тебе придётся сначала выпустить меня.
Лютогор закатил глаза.
Ох уж эти дивьи герои! В каждой бочке затычка. Посмотрим, как ты запоёшь, когда узнаешь, что Кощей её не крал. Она, между прочим, сама за ним пошла!
Это правда? Радосвет перевёл взгляд на Василису, и та, смахнув слезинку, кивнула:
Мне пришлось. Я не хотела, но
Дала слово, закончил за мать Лютогор. Почти как ты.
Царевич на него даже не взглянул, по-прежнему не сводя глаз с Василисы, растерзавшей край своего пояса до некрасивой бахромы.
Что ж, он вцепился пальцами в свою пиалу, из которой так и не осмелился сделать ни глотка, выходит, ты обманула меня?
Не сказала всей правды. Это не одно и то же.
И вынудила меня поклясться?
Неправда! Ты сам так решил, её голос становился всё тише, а щёки всё краснее.
Если честно, я лучше умру, чем помогу недостойному человеку, Радосвет по-волчьи почесал себя за ухом (он никак не мог избавиться от этой привычки особенно когда нервничал) и тихо, но веско добавил: Думаю, теперь тебе придётся рассказать мне всё. А потом я решу, что делать.
Глава вторая. Сватовство Кощея
Плохо быть средней дочерью. Даже в сказках всё самое лучшее вечно достаётся младшенькому любимому детищу. Ну или старшему по праву первородства. А среднее дитя вроде как ни то ни сё: отрезанный ломоть, пятое колесо у телеги.
Вот Василиса и была это самое «ни то ни сё».
Старшая сестрица Злата лицом хоть и не вышла, зато умна была не по годам. С малолетства отцу в лавке помогала, даже когда сама, пигалица, ещё до прилавка не дотягивалась, и ей табурет приходилось подставлять. Младшая Даринка та вообще писаной красавицей уродилась: брови вразлёт, глаза синие, как июльское небо, кожа белее снега и каштановые косы аж в руку толщиной. А Василиса так середнячком и вышла: ни умная, ни глупая и нрава самого обычного ни весёлого, ни хмурого, да ещё и внешность как у серой мышки, нечем полюбоваться: глаза блёклые, косицы худые, сама тощая метлой перешибёшь. Не была бы дочкой лавочника всеми уважаемого человека, никто бы на неё и внимания не обратил.
Впрочем, даже те немногие парни, что предлагали ей прогуляться вдоль по улице или попеть песен под гармонь, вскоре начинали звать на посиделки уже не Василису, а одну из её сестёр: либо Злату Премудрую, либо Дарину Прекрасную так прозывали девочек в Дивнозёрье. А у Василисы даже прозвища не было: Васька и Васька. Одно слово мышь.
Никто её не понимал, кроме бабки Веданы. Та поила девушку чайком с травами, гладила по голове и всё приговаривала:
Не кручинься, деточка, наступит и на твоей улице праздник. Вырастешь поймёшь, в чём твоё предназначение и для чего ты пришла в этот мир. Как я однажды поняла. А ведь тоже в твои годы странненькой слыла. Женихи шарахались, матушка родная и та сторонилась. Так что своих деток я не прижила, семью не завела, зато, вишь, знахаркой стала. Теперь чуть что всё Дивнозёрье к бабке Ведане бежит, и из соседней Ольховки тоже едут, и даже из города. Потому что кто ещё, кроме меня, может заговорить боль душевную да сердечную? А скотину заболевшую вылечить? А порчу снять? Никто! Ну, разве что ты со временем сможешь. Ежели будешь учиться усердно.
И Василиса училась. С пяти лет знала, какие травки в какую пору лучше собирать, с десяти уже простенькие снадобья сама могла приготовить, а к пятнадцати годкам, почитай, все заговоры вызубрила ночью разбуди, могла рассказать без запинки, как спастись от лихорадки-трясовицы, и от зубной боли, и даже от падучей. Вот только любовным чарам бабка Ведана не учила, хоть девушка и просила. Говорила, мол, дурное это дело. Грех на душу возьмёшь вовек не отмоешься.
Признаться, Василиса и сама ни о чём таком не помышляла, пока Ваньку не встретила, сына кузнеца. Тот был высок, статен и силён, как бык, всё ж таки с малых лет отцу в кузне помогал. В кулачных боях на Масленицу он всегда побеждал взрослых мужиков, охотником и рыбаком тоже был знатным. И всё-то ему удавалось, любая работа в руках спорилась. В общем, не жених, а загляденье: ещё и кудри льняные да глаза голубые, как незабудки, век будешь смотреть, не налюбуешься.
По Ванюше не одна Василиса сохла: многие девки мечтали, чтобы он хоть разок посмотрел в их сторону, но, как это часто бывает, повезло лишь одной Даринке. Как только вошла сестрица в невестин возраст, так тут же стал сын кузнеца ей на подоконник цветы полевые таскать. Каждый день и так аж до самых заморозков. Зимой тоже гостинцы приносил: то медку, то орешков, то яблок спелых, а осенью, ежели охота удалась, то, бывало, и селезнем диким баловал. Вскоре всё Дивнозёрье стало их женихом да невестой величать, хотя сватов Ванька пока не засылал. Говорил, мол, рано ещё. Сперва надо денег заработать, дом справить не на отцовы же гроши жить. А то невеста из зажиточной семьи, к раю в шалаше непривычная.
И Даринка верно ждала своего суженого, на других парней не заглядывалась, а чужих сватов даже на порог не пускала. Отец сперва был не рад: гонял Ваньку из-под окна, помоями обливал, даже грозился собак спустить он-то мечтал, чтобы младшенькая дочка-красавица в город уехала, за приятеля-купца хотел её замуж выдать, но потом смирился, потому что понял любит Даринка Ваньку пуще жизни. А он её. И негоже любящие сердца разлучать, тем более, что парень вроде толковый