Конечно, не вывело! Ты же в Кощеевы земли попал, а наш правитель страсть как не любит, когда чужаки суют нос в его дела. Твердит, мол, повсюду шпионы-лазутчики хотят тайны выведать, огнегривые табуны свести, волшебные диковины украсть. Уж признайся, небось, тоже хотел в сокровищницу пробраться?
Царевич надул губы:
Сдались мне ваши диковины! У моего бати у самого их тьма-тьмущая. Я всего лишь снег попробовать хотел.
Попробовать? очерченные брови Василисы от удивления взметнулись вверх, алые губы приоткрылись.
Ну да. Я думал, он сладкий.
Девица рассмеялась в голос. Впору было обидеться ещё больше, но Радосвет не сумел: её смех оказался таким заразительным, что губы сами расплылись в ответной улыбке.
А ты сама-то чьих будешь?
Он не мог перестать разглядывать смертную: не зря всё-таки говорят чудной они народ. Вряд ли Василиса была старше сестрицы Ясинки а той по осени как раз пятьдесят годков стукнуло, как раз в самый невестин возраст вошла. А держалась так, будто совсем уже взрослая.
Из Дивнозёрья я. Слыхал, небось, о таком?
Глупые вопросы она задавала! Кто же из дивьих людей не слышал о Дивнозёрье чудесном мире смертных, где на небе светят чужие звёзды, странные рогатые животные дают вкуснющее молоко, а жизни людей похожи на искры от костра горят недолго, но такие яркие, что впору позавидовать. А ещё у них, говорят, бывают и лето, и зима, и сезоны сменяют друг друга в извечном круговороте. Такие вот чудеса, не то что здесь!
Слыхать-то слыхал, а вот бывать не доводилось, юный царевич повесил нос и вдруг выдал самое наболевшее: то, что давно иссушало его сердце. Меня батя никуда не отпускает и даже в соседний лес на охоту не берёт. Сижу во дворце с мамками и няньками, будто маленький.
Ох, понимаю, Василиса присела на корточки и положила руку ему на плечо, отчего щёки Радосвета залились краской. Я тоже нигде не бываю, кроме этого сада да своей башни.
Зря. Там же снаружи зима! Настоящая! Говорят, можно играть в снежки, лепить снеговиков, кататься на санках. Ты когда-нибудь каталась на санках?
Конечно, взгляд синих, как васильки, глаз затуманился, губы осенила мечтательная улыбка. У папеньки был мерин в яблоках. Серком звали. И вот каждую зиму мы запрягали Серка в сани и разъезжали по деревне. Колокольчик звенел под дугой, а мы песенки пели, колядовали. Нам за то соседи гостинцев давали: сладких пирогов да леденчиков. Ух и весело было! Жаль, этому больше не бывать
Её лицо помрачнело, и царевичу вдруг стало не по себе.
Почему же?! с жаром выпалил он. Не грусти. Айда со мной?!
Радосвет хоть и был в человечьем обличье, но в тот же миг нутром почуял Василисину неизбывную тоску и едва не взвыл по-волчьи.
Отсюда нельзя выйти, малыш. Это моя тюрьма. И твоя теперь тоже, если я не придумаю, как тебя вызволить.
Царевич побледнел. Тюрьма? Что же натворила эта красавица, если её пришлось посадить в башню?
Ты он не желал оскорбить Василису, но слова сами прыгнули на язык: Злая ведьма? Али лиходейка какая?
Я Кощеева невеста. Хотя теперь уже, наверное, жена.
Фу-у, Радосвет аж скривился. Он же старый. И страшный: кожа да кости. Зачем ты за него вышла?
Он забрал меня из отчего дома и унёс сюда. Эта башня и сад нужны для того, чтобы я не сбежала, понимаешь? глаза Василисы заблестели, и царевич с удивлением понял, что ещё немного, и сам сейчас расплачется.
Сглотнув слёзы, он приложил руку к груди:
Я тебя спасу! Клянусь жизнью.
Вырасти сначала, герой, Василиса игриво щёлкнула его по носу.
Радосвет потупился: эти слова задели его за живое. Ну почему все считают его ребёнком? Сколько можно? Он уже уже давно не маленький! Говорят, царь Ратибор в этом возрасте уже ходил со сворой на медведя. Может, он и не такой сильный, как отец, но зато в колдовстве поднаторел преизрядно. Даже мамки и няньки говорили малец не воином растёт, а чародеем.
А я клянусь! повторил царевич, упрямо поджимая губы.
Василиса набрала воздуха, явно собираясь возразить, но вдруг осеклась. Может, решила, что и без того достаточно задела его гордость. А может, подумала чем чёрт не шутит? Ведь дети растут быстро даже дивьи.
В следующий миг Радосвет понял, почему Василиса промолчала. По садовой дорожке прямо в их сторону шагал парнишка лет пятидесяти (это сколько же на человечий счёт будет? пятнадцать?), худой, если не сказать тощий, зато высокий, с каштановыми (точно такими же, как у Василисы) взъерошенными волосами, собранными в небольшой хвостик. Одет он был тоже по-навьему: в синие шаровары и атласный жилет на голое тело даже без меха. В его лице особенно в глазах было что-то лисье, и царевич ничуть не удивился бы, если бы выяснилось, что парень умеет превращаться в лисицу, как он сам в волка. Дивий царский род побратался с волками в стародавние времена, почему бы, в самом деле, другой семье так же не побрататься с лисами?
Мама, а кто это? парнишка с карими лисьими глазами нахмурился. Его голос был негромким и вкрадчивым, но довольно мелодичным, как у придворного певца Бояна того самого, что издавна служил царю Ратибору, прославляя того на всех пиршествах.
Наш гость, уклончиво ответила Василиса, а Радосвет вдруг почувствовал, что ноги подкашиваются, и ухватился за куст белоягодника, чтобы не упасть.
Погоди! Мама?! Он назвал тебя мамой? Я не ослышался?
Василиса, вздохнув, кивнула, а лохматый парень протянул царевичу узкую ладонь:
Будем знакомы: Лютогор, Кощеев сын. Но лучше зови меня Лис. А как твоё имя?
Радосвет, сын Ратибора, царевич ответил излишне крепким рукопожатием, но Лютогор даже не поморщился, только с удивлением присвистнул.
Ну, дела то-то отец обрадуется.
Мы ему ничего не скажем, Василиса приложила палец к губам, и её сын недовольно дёрнул плечом.
Пф! Мы не скажем, так каркуши наверняка разболтают. А то ты не знаешь! Они же обо всём ему докладывают.
Я разогнала ворон, если ты не заметил. И вообще, пойдёмте в башню, выпьем чайку и подумаем, как нам лучше поступить.
Лютогор покосился на Радосвета с явной неприязнью, но спорить не стал, только буркнул:
Добрая ты слишком, матушка. Оттого всякий раз и страдаешь.
Они поднялись в башню по каменной винтовой лестнице и оказались в богато обставленных покоях. Похоже, Кощей не жалел для своей жены ничего: тут был и столик с позолоченными ножками, и вышитые шёлком подушки для сидения, и чудесная мозаика на стенах (а ещё решётки на окнах). Повсюду стояли шкафы с колдовскими книгами (у царевича разбежались глаза, так много их было), на софе, накрытой парчовым покрывалом, лежала лютня, на столе стояли блюда с фруктами: яблоки, виноград и дыню Радосвет узнал, а остальное видел впервые.
Попробуй, это вкусно, Василиса протянула ему нечто оранжевое и круглое. Он взял угощение, протёр рукавом и попробовал надкусить яркий бок.
Кожуру сними сначала, рассмеялся Лютогор и тоже зашарил рукой по блюду, выискивая плод покрупнее. Это же мандарин, умник.
Без тебя знаю, соврал Радосвет: ему совсем не хотелось выглядеть неучем в глазах Василисы.
Царевич никак не мог взять в толк: как у такой молодой красавицы вдруг оказался сын старше него самого? И ещё почему это его так задевает?
Молчаливая черноволосая и черноглазая служанка из навьего народа разлила густой чай по пиалам и добавила туда немного масла, чем вызвала недоумение Радосвета.
Эй! Разве чай пьют с маслом?
А разве его пьют без масла? фыркнул Лютогор, отхлебывая из пиалы.
Он отправил в рот несколько орешков и сушёных абрикосов и насмешливо глянул на царевича. Тот счёл за лучшее проигнорировать этот взгляд.
Спасибо, Радосвет кивнул служанке, но та ничего не ответила.
А у неё языка нет, охотно пояснил Кощеев сын. Вырезали.
За что? ахнул царевич, едва не выронив пиалу из рук.
Лютогор нервно пожал плечами:
Не знаю. Наверное, болтала много. Можно подумать, отцу нужен веский повод
Василиса сплела руки под подбородком. Не притронувшись ни к чаю, ни к яствам, она дождалась, пока служанка уйдёт, и только потом тихо заговорила:
Сынок, она теребила свой шёлковый пояс. Мне нужна твоя помощь.
М-м-м? промычал тот, набивая рот абрикосами.