Меня так и тянет возразить. Неважно, осталась бы я в «Виколте» или нет атака была неотвратима. Мне бы все равно грозила опасность, а метка была бы уничтожена. Неужели мать хотела скрыть нападение?
Мы с тобой. Хоторн отталкивает Эммита и заводит меня в аэрокар. Гилад ныряет следом. Агнес, Хэммон и еще один солдат устраиваются позади нас. Эммит на переднем сиденье. Машина трогается, и он оборачивается к нам через плечо.
На самом деле в сопровождении нет необходимости. Дальше я сам справлюсь. Она не нуждается в вашей помощи.
Мы за нее отвечаем, качает головой Хоторн. У нас приказ охранять ее вплоть до прибытия в подразделение.
Удивленно смотрю на Хоторна. Он устремляет на меня взгляд потрясающих серых глаз.
Нет, за нее отвечаю я! спорит Эммит. Вернетесь, когда она закончит. У нас очень много дел ее нужно подготовить.
Мы не станем вмешиваться, просто понаблюдаем, возражает Хоторн.
Эммит зажимает пальцами переносицу.
Второрожденные Мечи такие зануды! Вы не представляете, под каким давлением я нахожусь, пытаясь заставить ее соответствовать строгим стандартам Просветленной.
Может, отрезать ему язык? интересуется у Хоторна Гилад.
Почему бы и нет? отзывается красавчик.
Эммит фыркает и отворачивается, резко откинувшись на сиденье.
Мы парим у большого водоема. Знак возле него гласит: «Озеро Аспен». На водной ряби играет свет серебристой луны. По ту сторону озера стволы уже не каменные, а красивые, стеклянные. Они мерцают в ночи царственные, величественные и совершенно непрактичные.
Древо, у которого мы приземляемся одно из самых высоких. Если смотреть под этим углом сквозь прозрачную крышу, то кажется, что строение, со всей его путаницей ветвей, уходит в бесконечность.
Эммит выходит наружу, дожидается меня и машет рукой:
Сюда!
Он направляется к двери. Иду за ним, мои сопровождающие следом. Путь преграждают стражники и сканируют у всех нас метки. Когда Агнес подставляет руку, сканер вспыхивает красным. Охрана достает тер-мечи и преграждает ей путь.
Вы не Меч либо не внесены в списки посетителей. У вас нет допуска. Возвращайтесь обратно.
Агнес разочарованно глядит на Хоторна. Они обмениваются многозначительными взглядами.
Здесь я вас покину, бормочет она.
Хоторн отводит ее в сторону. Слежу за ними краем глаза. Они не прикасаются друг к другу, но будто безмолвно ласкают. Их речи не слышны, но язык тел напоминает о последнем танце. Все длится не более минуты. Никаких прощальных поцелуев; Агнес просто поворачивается, возвращается в аэрокар и уезжает.
Эммит ведет нас в приемную стеклянного Древа. Хоторн догоняет процессию и пристраивается рядом со мной. Уголки его губ опущены, в глазах отражается недавняя боль. Он крепко прижимает к груди винтовку. Хочется сказать что-нибудь, развеять грусть, но я не нахожу слов.
Вот уж не думал, что побываю внутри офицерского дуба, присвистнув, заявляет Гилад.
Хэммон награждает его нежной улыбкой, на щеках появляются ямочки.
Потому что твое фамильное древо кустарник.
Гилад в подробностях описывает, что он хотел бы сделать с ее кустиком. Мои щеки заливает краска. А Хэммон запросто выслушивает эту чушь, кокетливо смеясь.
Здание поглощает звук наших шагов и голосов. Над головами на сотни этажей вздымается конический атриум. Лабиринт стеклянных переходов, бетонных пандусов и винтовых лестниц поддерживают тяжелые колонны. Вытягиваю шею, осматривая стены. По всему первому этажу висят огромные портреты перворожденных адмиралов. Большинство мне знакомы, а некоторых я даже встречала. Это главы самых влиятельных семейств Удела Мечей. В центре изображение моей матери. Рядом портрет Габриэля, действующего наследника, а по другую сторону отца.
Золотая табличка под ним гласит: «Кеннет Абьорн Меч-Консорт». Кеннет ненавидит номинальное звание супруга Верховного Меча.
Он не принял фамилию Оталы, поскольку происходил из семьи повлиятельнее. А она не взяла его фамилию из-за своего титула. Верховные Мечи всегда были из Сен-Сисмодов. Мать не хотела, чтобы наше имя умерло с ней, поэтому ее отец прописал в брачном контракте, что дети Оталы будут Сен-Сисмодами. Были и другие спорные моменты, но этот родители до сих пор друг другу припоминают, когда вынуждены общаться.
Отец любит упоминать, что его семья наследники титула главы Удела Добродетели, однако умалчивает о том, что перед ним в очереди еще четверо. И прежде чем титул достанется ему, все предшественники должны умереть. Однако он все равно любит бросать в лицо матери, что он станет Просветленным Добродетели до нее ее семья пятая в очереди. В том-то и была идея их брака по расчету: вместе они стали еще могущественнее.
Я смотрю на портрет отца. Руки он сложил на коленях, выставив напоказ золотой нимб голограммы Удела Добродетели. От мрачной красоты отца и его чувственной блудливой улыбки многие слуги во Дворце Мечей теряли голову. Я не видела его несколько лет. Интересно, как он поживает слышал ли о моих проблемах при Переходе? Если ему, конечно, не плевать.
Из небольшого уголка отдыха неподалеку доносятся громкие раскаты смеха. Перворожденные офицеры высшего ранга экзо, которые, скорее всего, и живут в этом Древе, посматривают на меня с веселым любопытством. Они пьют золотистое вино, ведут приглушенные разговоры. Их парадная форма, украшенная безупречными черными накидками, резко контрастирует с моим арестантским нарядом, боевым снаряжением второрожденных бойцов с серебряными эмблемами Древа на нагрудных щитах и их смертоносными винтовками. Каждый офицер-экзо экипирован тер-мечом с тисненым фамильным гербом на рукояти. Мой собственный клинок, скорее всего, затерялся где-то в недрах Ценза. Он сломан, но я все еще хочу его вернуть.
Ко мне подкрадывается Эммит.
Чувствуешь себя обделенной? спрашивает он, кивая на портреты.
Вооружаюсь отцовской улыбкой, точно щитом.
Предпочитаю не соваться туда, где мне не рады, Эммит.
Тихий солдат, что прибыл с нами из подвалов Ценза, тянет шею, глядя наверх. На его бирке значится: «Эджертон».
У нас в Древе все по-другому замечает он. Парнишка впервые подает голос.
Как по-другому? спрашиваю я.
Эджертон скребет белокурую бороду. Оказывается, у него недостает переднего зуба.
В наших нет окон, кругом бетон. Он показывает на стеклянные стены.
Серьезные карие глаза встречаются с моими.
И где тебе больше нравится?
Эджертон задумчиво смотрит на меня какое-то мгновение, явно удивляясь вопросу. Или удивляясь, что я вообще завела с ним разговор. Он снова таращится наверх и указывает на окно, куда проникает свет луны.
Здорово видеть ночное небо не на поле боя.
Да уж, соглашаюсь я.
Эджертон улыбается. Из фонтана в центре в такт музыке взлетают струи воды откуда-то доносится чудесное соло. Мне знакома мелодия, и я начинаю тихонько подпевать.
Ты ее знаешь? спрашивает Эджертон.
Да. А ты?
Неа, пожимает плечами он, качая головой. Откуда? Я перешел в десять лет, как Хоторн. В тот же год.
Он шаркает ногами по мрамору, инкрустированному мозаичными листьями оранжевыми, багряными, золотыми. Словно их сбросило само Древо.
Это Девяностая симфония Совена. Называется «Насилие над разумом».
Мы заходим в лифт и молча поднимаемся по недрам ствола.
Открываются двери, и нас встречает ассистент матери по связям с общественностью, Алмаз Клара.
Эммит, ты ее нашел! с облегчением стонет она. Просветленная обещала прикончить меня, если я сразу не доложу.
Клара не шутит. У нее даже губы побелели от страха. О темпераменте матери слагают легенды.
Мы выходим из лифта, и Клара берет меня за руку. Не возражаю: не только ей хочется убедиться, что она сегодня не умрет, но и я нуждаюсь в поддержке.
Ты должна отчитаться о происшествии. Помоешься позже.
Я шагаю в ногу с ней и Эммитом. Нас сопровождают Мечи, с любопытством и благоговением глазея по сторонам. Антуражу явно недостает привычной изысканности, однако мои босые ноги ступают по мягкому ковру. Идем по длинному коридору, проходящему по краю атриума. Минуем мостики, ведущие к круглым платформам, которые висят в воздухе несколькими этажами ниже. Напротив самой большой Клара останавливается. Эммит толкает меня вперед к стеклянным сходням со стеклянными же перилами. Посередине я замираю.