Но ненадолго, ровно до момента, пока они не начинали смотреть на меня.
Во взгляде тут же проступало подобострастие, и, кажется, теперь каждый их них хотел быть тем, кто сообщит мне о скорой смерти отца. Похоже, они думали, что я обрадуюсь.
Ваше высочество начал один из них и запнулся. Простите, ваше будущее величество, мы сделали все, что могли. Теперь поможет только чудо.
Я вновь взглянул на отца.
Чуда не будет, даже мне, далекому от врачевания человеку, было это понятно.
Отец умирал и, кажется, мучился от боли, но из-за паралича не мог этого показать. Лишь на лице застывала гримаса, а после сменялась недолгим облегчением.
Возможно, смерть стала бы ему избавлением.
Он говорил что-нибудь новое ночью? спросил я. Быть может, какие-то наставления, звал кого-то?
Нет, ваше будущее величество, заговорил второй лекарь, и меня аж перекосило от того, как подобострастно он произносил «новый» титул. Как и прежде, лишь одно слово«кочевница». Возможно, слуги были правы, и девушка в замке, которую вы приютили, навлекла проклятие. Возможно тут лекарь призадумался и почесал жидкую бороденку, стоит провести обряд. Я слышал, если убить виновницу колдовства, то проклятие можно снять. И тогда с огромной долей вероятности ваш отец пойдет на поправку.
Я резко поднял голову на зарвавшегося идиота. И это один из главных королевских лекарей, рассказывает мне об идиотских суевериях.
Чушь! одернул его я. Девчонка ни при чем. Я ведь уже рассказывал. Мы с отцом ехали по городу, немного повздорили, а после он увидел кого-то в толпе.
Я на мгновение прикрыл глаза, чтобы заново вспомнить все детали.
Это была обычная прогулка, из тех, что его величество совершал раз в неделю: раздавал милостыню бедным, благословлял на добрый труд горожан, улыбался челяди. Простая формальность. Не больше.
Единственное отличие было в том, что мы тихо переругивались. Отец был решительно против того, что под крышей замка обитает кочевая. По какой-то неизвестной мне причине он ненавидел этот народ всей душою.
Но я был непреклонен.
Девчонка останется. Пока я не решу по-другому. И точка.
Отец даже сдался моему напору, махнул рукой, когда мы проезжали по центральной площади, и совершенно неожиданно схватился за сердце, глядя куда-то в толпу собравшихся.
Я услышал лишь его возглас «Кочевница!», после чего он будто замертво упал с лошади.
Мои попытки понять, кого же он увидел, не увенчались успехом. Толпа испуганно отхлынула с площади, едва осознав, что происходит. Начались паника и суета.
Отца срочно доставили в замок, и с тех пор единственное членораздельное слово, которое можно было разобрать из его уст, было то самое «кочевница».
Тупая челядь мгновенно свалила всю вину на Эмму, девушку, которую из чистого упрямства я не отпускал из замка до происшествия.
А сейчас, когда грянул гром, не отпускал потому, что за стенами замка ей было опаснее, чем внутри.
Слухи о том, что некая молодая колдунья навлекла на короля недуг, распространились вначале среди горожан, а потом и дальше.
Темный крестьянский народ теперь боялся кочевых еще больше, чем раньше. Мне уже доложили о нескольких кровавых расправах на большой дороге, и я прекрасно отдавал отчет: отпущу кочевницу сейчас, то молодая и красивая девчонка не протянет до ночи.
В лучшем случае просто убьют, в худшем В худшем ей точно не понравится, что с ней могут сделать.
В замке же ее хранил только страх слуг передо мной.
Тронут еебудут повешены на городской стене. Я четко обозначил свою позицию, когда узнал, что Эмму пыталась избить местная кухарка и только один из младших лекарей сумел растащить их.
Мой принц, ожил третий лекарь. Но из-за вашего упрямства ваш отец может умереть. Если на одной чаше весов какая-то кочевая, а на другой жизнь королявыбор очевиден.
Я сощурил глаза, пристально глядя на врачевателя.
Лет сорока, худощавый, в дорогих одеждах, расшитых золотом, и с ухоженными руками, усыпанными кольцами. Давно ли он вообще работал с обычными больными? Судя по видунет: привык почивать на лаврах личного лекаря короля.
Напомните, как вас зовут? вкрадчиво поинтересовался я.
Старший королевский доктор Бернард, гордо изрек лекарь.
Так вот, уволенный доктор Бернард, продолжил я. Только я тут решаю, что и на какие чаши весов класть. А сейчас подите все прочь. Я должен остаться с отцом наедине.
Эмма
Замокмоя тюрьма.
Эта комнататоже моя тюрьма.
Этот чердакмои оковы
Я просто лежала на кровати, вот уже второй день.
Еду приносили под двери, и хотя они были не заперты, выходить за них мне не рекомендовала мэра Алура. Ради моей же безопасности.
Потому что почти все в замке считали, что это из-за меня сейчас умирает король. И быть может, мне удалось бы достучаться до здравого смысла окружающих, если бы не пара выкриков, которые исторг из себя его величество, когда его привезли в замок.
Кочевница!
Прозвучало как приговор. Для меня.
Кухарка была готова меня разодрать, будучи уверенной, что за это теперь ее похвалят.
И если бы не Кэрлайл, находившийся рядом, кто знает, безумная Жако могла и прирезать кухонным ножом.
С тех пор я и сидела в своей каморке.
Еду и воду приносила Хло, дочь Алуры. Я пыталась с ней поговорить, что-то разузнать, но она лишь молча и испуганно сбегала, не проронив ни слова.
Разве что когда настали женские дни, я все же сумела крикнуть ей вслед о своей потребности, и вечером вместе с тарелкой еды девушка оставила стопку чистых салфеток.
И на том спасибо.
Когда с тоской смотрела на потолочные балки, у меня даже мелькала мысль: а может повеситься со скуки? Никто не станет жалеть! И только летучие мыши, живущие под крышей, укоризненно раскачивались из стороны в сторону и шелестели крыльями.
Мол, совсем сдурела?
Ты же кочевая? Не смей сдаваться так просто!
Подумаешь, два дня никуда не выходила. От этого не умирают.
Этой же ночью мне не спалось, по крыше бил дождь, гремела гроза, а в щели задувал пронизывающий ветер.
Куцего одеяла не хватало, чтобы накрыться, и от этого забившись в самый угол своей кровати-подстилки, я поджимала под себя ноги.
Даже мыши сегодня не вылетели на охоту, решив, что погода нелетная.
Внезапный грохот о крышу заставил меня вздрогнуть. Будто что-то тяжелое свалилось сверху.
«Может, большая градина?» подумала я, но грохот повторился совершенно нехарактерным звуком.
Будто что-то или кто-то попал в пространство между настилом крыши и балками и теперь бился там.
Решив, что это заблудившаяся мышь, я даже не шелохнулась: сама вылезет. Но когда к звукам царапания присоединился жалобный писк, я все же заставила себя выползти из своего укрытия.
Звук шел откуда-то из забитых наглухо досками пространств. Недолго думая, я попыталась руками оторвать их, но ничего не вышло. Исцарапав пальцы в кровь, я схватила оставшуюся после обеда ложку и попробовала поддеть доски ею. Спустя долгие минуты усилий и мучений у меня все же вышло.
Старое дерево со скрипом поддалось и осталось в руках. Из получившейся дыры сверху на меня рухнуло что-то мокрое, страшное и всклоченное.
Рухнуло и испугалось меня еще больше, чем я его. Дернулось в сторону, цепляясь раскинутыми крыльями за все подряд, пытаясь взлететь, но терпя неудачи.
Правое крыло сразу показалось мне сломанным.
И нет, это точно была не мышь.
Два огромных испуганных желтых глаза выдали в птице слетка совы, явно недавно вставшего на крыло.
И что-то у него этой ночью явно пошло не так Иначе бы он точно не оказался здесь со мной на одной крыше.
Цыпа-цыпа-цыпа, попыталась позвать я птенца, но, разумеется, совенокне курица. Ко мне ни на полдюйма не подошел.
Пришлось ловить.
Благо уставшая птица была не столь прытка, и вскоре мне удалось аккуратно поймать ее и взять на руки. Ощупав крыло, я поняладело плохо. Оно явно было сломано, и как в таких случаях поступают с дикими слетками, я не знала.
Мы с Агве никогда не разводили ни кур, ни цесарок, предпочитая покупать их тушки за деньги, которые выручали на ярмарках. Жизнь кочевника не предусматривала долгих стоянок и заведения курятника. Но что-то мне подсказывало: даже опытные крестьяне, знакомые с домашней птицей, не стали бы церемониться с курицей-инвалидкой и лечить той крыло. Свернули бы шею, чтобы не мучилась, и в котел.