Так и жили?тихо спросил домовой.
Да. Мама однажды сказала, что отец ошибся. И только. Он отлучался пару раз, возвращался темнее тучи, остальное время словно ждал чего-то. Не знаю, почему мы не уехали в Арсею или в вольные города, к Малахитовым горам. Там точно не пришлось бы в дальнем селе скрываться. А пять лет назад случилась война. Не знаю, почему они с Сивером пошли, если нас искали. Чего он этим хотел добиться?
Не вернулись?
Письмо пришло от соседа, с которым они уходили.Ярина наморщила нос, стараясь не расплакаться, говорить пришлось шепотом.Он и сам сгинул, но успел сообщить, что на Заячьем кряже оба полегли. И что тела там же сожгли.
А с матерью говорить не пыталась?
Янет. Сестра пыталась раз за разом. Упрямая, в отца.
И что?
Ничего, - пожала плечами Ярина.Мама никогда не кричала и не поднимала на нас руку. Тот раз стал единственным, она влепила Нежке пощечину. А через две луны сестра сбежала со своим колдуном. Больше мы ее не видели.
***
В тот последний день они повздорили. Мать отправилась на торжище, оставив их втроем. Нежку больше занимало не хозяйство, а заезжий чародей, который вился вокруг нее, как мальчишка возле праздничного каравая. Смотрел, улыбался, заманивал сладкими речами и волшебными трюкамито прозрачного коня из колодезной воды сотворит, то птицу огнехвостую. И гордая Нежка, вечно задиравшая нос, смотрела на него с затаенным восхищением. Может, Тильмар пленил ее чем-то другим, но этого Ярина не знала.
Робкие возражения, что матушка не обрадуется ночным гулянкам, оставались без ответа.
Ничего ты не понимаешь!отмахнулась сестра, вплетавшая в косу алые лентыподарок чародея.Он такой...
Глазастый!звонко подсказал Рагдай. Братец ножичком вырезал себе игрушку из поленца. Лошадь выходила трехногая, но его это не смущало.
Почему глазастый?
Потому что он на всех девок глазеет.
Брат говорил без умысла, но Нежка вспыхнула, а полено в руках Рагдая заискрило.
Ни на кого он не глазеет!прорычала она.
Потому что ты ему не даёшь?
А ну брысь! Вот я тебя!
Рагдай с хохотом выскочил на улицу, счастливый, что смог смутить старшую сестрицу.
Ни на кого он не глазеет,повторила Нежка шепотом, стискивая ленту так, что та затрещала.
Что ты слушаешь?Ярина, углядев за ершистостью боль, постаралась утешить.Бабы у реки сплетничали, и он следом. Но матушка
Я и не слушаю,перебила сестра. Взгляд ее разгорался тем огнем, который возвещалот принятого решения худо будет всем.
Я в Тильмаре уверена.
Она ушла, хлопнув дверью. И больше не вернулась. Яркие ленты обнаружились поутру, повязанные на осине. Ветер трепал их, алые кончики развевались, словно махали на прощание. Колдовская свадьба: без благословения, без волхва. Сбежав, сестра посмеялась не только над глупыми односельчанами, которые в последние годы плевали ей вслед, а в глаза заглянуть боялись, бормоча: «ведьма». Посмеялась и над семьей. Тем, что от нее осталось.
Нежку ничем было не напугать. Если чего-то хотеласмело шла вперед, сметая преграды. Ярина и осуждала, и завидовала одновременно. Смогла бы она вот так, тайком удрать из дома с возлюбленным? Бросила бы все, что знала? Нет. Как оставить семью? А сестра смогла.
Две луны они с матерью выслушивали перешептывания и смешки. Мол, потешится колдун с дурочкой и бросит. А то и на ритуал какой употребит. Две луны в Ярину тыкали пальцами: «вон сестра той, что с колдуном сбёгла». Мучительно было превратиться из сестры ведьмы в сестру гулящей девки. До того, чтобы измазать ворота дегтем, селянам самой малости не хватило.
Но на исходе лета, среди бела дня, приехал гонец. Остановился возле их дома, не скрываясь. С поклоном передал письмо и резную шкатулку, доверху засыпанную рожью, в которой хранился перстень с крупным лалом для матери и нитка бус для Ярины. Подарок новоявленного родича и выкуп за драгоценную невесту.
Нежка писала из Ольховникаторгового города у подножья Малахитовых гор.
Я устала ждать, пока все изменится. А оно не изменится никогда, потому что мы для этого ничего не сделали. Пора начать заново. Вы можете обвинять меня сколько угодно, но я хочу жить, хочу счастья. Я люблю и любима. Родители Тильмара признали наш брак и подтвердили его по своим обычаям. Приезжайте ко мне. Здесь всем найдется место. Матушка, ты сможешь заниматься своими снадобьями. Ярише и Рагдаю нужно учиться. Хватит сидеть в этой проклятой дыре. Приезжайте, я буду ждать.
Мать запретила даже думать о таком. А Нежка все писала. Редко, но письма приходили, иногда к ним прилагался кошель. Сама сестра так и не приехала.
***
Закончив рассказ, Ярина подобрала ноги и уткнулась подбородком в колени. Почему не выпытала правду у матери? Почему тянула? А теперь и спросить не у кого.
Как вернется мой вестник, сразу твоей сестрице пошлем,торжественно поклялся домовой, разрывая пелену тягостного молчания.Не кручинься.
Это должно было успокоить, но следующей ночью сны вернулись. Наверно от того, что она чувствовала себя виноватой за праздность. За то, что ей нравится в лесу, вместе с домовым. Она ведь подводила мать бездействием и убедить себя, что ничего в такой ситуации не поделаешь, не выходило.
На рассвете, когда ночная мгла еще стелилась покрывалом по низинам, стражи избушки в очередной раз устроили побудку.
Ярина даже подумала, что с удовольствием повесила бы на воротах табличку: «Злые черепа. Испепеляют без предупреждения». Останавливало то, что половина селян не умела читать. Нарисовать, что ли?
Нет, нехорошо так думать, пусть очень хотелось.
В жарко натопленной горнице пахло свежим хлебом и мясной похлебкой, не хотелось выходить в сырое туманное утро. Одевалась она долго, в тайне надеясь, что посетители уйдут.
Напрасно.
Три гостьи, выступившие из тумана, на людей были похожи лишь издали. Зеленые всклокоченные волосы, непроницаемо-черные глаза, крючковатые носы, отливающая всеми оттенками болота кожажирная, лоснящаяся. Обычные кикиморы, при виде которых люди хватают детей и спешат унести ноги.
Такая молоденькая,прошептала одна.
Они жались друг к другу и топтались, словно не желая находиться возле избы.
Она уже хотела спросить, что им нужно, как сверток на руках у одной из женщин завозился и огласил окрестности ревом.
Тут Ярине и поплохело.
Кикиморы воруют детей. Если в селища или города им теперь ходу нет, в каждой избе найдется простенький оберег, то в лес с младенцами без защиты лучше не соваться. Украдут и поленом подменят.
Кажется, это был тот случай.
Ярина представила полчище озлобленных селян, берущих лес в осаду. Пропажу ребенка нельзя не заметить. Они все дотла выжгут!
Державшая орущего младенца кикимора выступила вперед и со слезами на глазах протянула ей. Тяжелый какой, с полгода. Щекастое личико покраснело от плача. Младенец замолчал, стоило его качнуть пару раз, и внимательно уставился на нее серыми глазенками. Кикиморы смотрели на так, словно она у них ребенка силой отобрала.
Заходите,обреченно вздохнула Ярина, бережно укачивая сверток.
Вороны внимательно следили, как они скрылись в доме, и не шевелились.
Увидев печальное шествие, домовой едва чугунок не уронил.
Охохонюшки!
Младенец снова решил напомнить о себе, возюкаясь в толстом лоскутном одеяле.
Батюшки! Дитё!Торопий всплеснул руками и полез на лавку, чтобы разглядеть получше. Ребенок хватанул его за бороду, промахнулся и заревел пуще прежнего.
Эй, кочерёжки, признавайтесь! Откудова утянули? Дай-ка!потребовал он.Он же ж голодный! Ты, Яринушка, его раскутай, а я посмотрю, где-то у нас толокно было.
Ребенок на проверку оказался мальчиком. Откормленным, хорошо одетым, на рубашонке были бережно вышиты обереги: странные какие-то, с волками. Кулагу он съел за милую душу и принялся сосредоточенно бренькать погремушкой из птичьих черепов, улыбаясь во все два недавно прорезавшихся зуба. Любую мать от такого игрушки удар бы хватил.
Кикиморы скорбно шмыгали длинными носами.
Откуда ребенок?хмуро поинтересовалась Ярина.
Домовой как раз выдирал из маленького кулачка жутковатый подарок. Не слушая воплей, он вручил найденышу золотое обручье с янтарем. Черепа были тут же забыты. Горницу наполнило счастливое воркование, а обручье немедля опробовано на зуб.
Нашли,вздохнула одна из кикимор. Волосы ее были цвета жухлой травы. По всему, самая старшая.Поутру вчера, после бури.
Телега в трясину съехала, лошадь утопла,зачастила вторая. У нее был высокий дребезжащий голос, и на ребенка она смотрела с отчаянием.Женщину поздно было спасать, когда телега перевернулась, ей хребет переломало, но он живой был. Плакал.
И сама она заплакала: горько, жалобно, закрыв лицо грязными ладонями.
Вопреки поверьям, похищали детей кикиморы не со злобы. Сами они рожать не могли, а с найденышами нянькались всем болотом. Любили как родных. Если то была девочка, она пополняла их ряды, а вот если мальчик Незавидная судьба навеки остаться ребенком, а когда телесная оболочка иссохнет, превратиться в болотный огонек. Мальчикиони навсегда людиприроду свою изменить не могут.
Наш вировник ее чарами спеленал, чтобы не поднялась. Надо бы людям отдать, но мы не можем. Госпожа
Ярина знала, о чем ее попросят и знала, что придется найти родичей младенца, даже если это значило очередные неприятности.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
На болота она отправилась немедля с помощью ожерелья, пока кикиморы добирались пешком.
Им-то бурелом не страшен, усталости они не знают. Ярина еще опасалась непонимания со стороны лесных обитателей: есть нечисть, которая нападает сразу, не спрашивая, что человек забыл в чаще. Доказывай потом, что ты новый леший.
Сразу оказаться в сердце топей не удалось. На подлете ее дернуло вниз, словно кто-то вцепился в лодыжку ледяными пальцами. Сопротивляться Ярина не стала, поддалась тянущему ощущению и мягко опустилась на поросшую колючкой, едва приметную тропу. Сразу ясно, почему домовой советовал лететь не напрямик, а сделать крюк, добираясь над проложенной селянами гатью.
Лес потерянных душ. Родители пугали им непослушных чад. О нем шептались детитемной ночью, над лучиной, делая страшные глаза. Ярина узнала об этих проклятых местах от матери, когда та рассказывала историю Дивнодолья. Лес потерянных душеще один прощальный дар диви. Защищая подступы к своим городам, они создали проклятие, которое не рассеивалось со временем. Столетия назад мастерски наложенные иллюзии скрывали смертоносную ловушкулюди видели обычный молодой осинник. Войскам или охотникам за поживой в голову не приходило обойти его стороной. Зачарованные места досуха выпивали смельчаков, иссушали плоть, стирали в порошок кости, даже следов не оставалось. Хуже того, Переправщица не могла прийти за душой, увести на Темную дорогу, несчастные навеки оказывались пленниками гибельного места. После войны чародеи не покладая рук снимали иллюзии, разбивали оковы заклятий, но под корень извести все проклятые леса не смогли. Некоторые из них забрали так много жизней, что людская магия оказалась бессильна. Так и стояли прогалины с голыми угольно-черными деревьями: огромными, скрученными, словно невидимая сила выворачивала их наизнанку, разрывала стволы надвое. Ни дуновения, ни шороха. Мертвый, навеки застывший воздух. Напоминание о войне.
Понятно, почему местные делали такой крюк.
Ярина тенью неслась сквозь мертвое царство, стараясь побыстрее добраться до топей. Как же хорошо, что ожерелье защищало, и удушливо-пугающая тишина не забивалась в уши.
На болотах она оказалась внезапноисполинские стволы раздались в стороны, оставив у ног мягкий кустарник, покрытый белыми пушистыми звездочками цветов. Болотная одурь распустилась удивительно рано, Ярина снова порадовалась, что не чувствует запахов, заросли были такими густыми, что запросто можно в них остаться, надышавшись тяжелого аромата.
Вскоре исчез и ерник. Перед глазами, куда ни глянь, расстилались топи. Кочки осоки манили обманчивой безопасностью, скрипели сухими ветвями покорёженные низкие березки, а вокруг бурлила в бочагах черная, как непроглядная ночь, вода.
Тут и появились встречающие. Интересно, как учуяли? Трое кикимор выползли из трясины, кланяясь в пояс.
Ярина ответила тем же.
Ну, показывайте, где тут у вас что.
Идемте, госпожа.В суетливых движениях сквозил страх.
Кикиморы были печальны, кланялись низко, а глаза прятали. Ожерелье отголосками передавало тоску и обреченность. Ярине было их отчаянно жалко, но все, что она могла, это спасти обитателей болот от разъяренных людей.
На нее смотрели. Из-под кочек, из-под редких деревьев, из трясиныс любопытством, смешанным с настороженностью.
Наезженный тракт западнее,проскрипела одна из кикимор, оказываясь рядом. Остальные почтительно шли поодаль.Неподалеку вплотную к болотам подходит. Потом удаляется и следует к Aesul.
Последнее слово было сказано нараспев, чужим, певучим языком.
Куда?Ярина удивленно повернула голову к сутулившейся женщине.
К реке,кикимора скупо улыбнулась, блеснув острыми клыками.Все время забываю название, которое ей дало твое племя.
В ее глазах теменью болотной трясины плескалась пустота. Внезапно Ярина поняла, что кикимора стара, очень стара. И наверняка помнит времена, когда здесь еще не было болот. Нечисть ведь старится иначе: ни седины, ни морщин. Лишь выцветшие волосы да заострившиеся черты сурового лица.
Ты видела дивь?Она затаила дыхание, ожидая ответа.
Видела,нехотя откликнулась та, после долгого молчания.Здесь есть те, кто видел. Просто не хотят помнить. Не помнялегче справиться с болью. Умение забыватьдрагоценный и опасный дар. Мы получили его от твоего племени, маленькая ворожейка. Но те, кто не желают помнить, совершают предательство. Пусть из слабости, тем страшнее.
Тогда почему
Помогаешь. Как смогла смирить ненависть. Слова застряли в горле. Спросить об этом почти тысячелетнее существо? Все равно, что горящей веткой ткнуть в едва затянувшуюся рану.
Уж точно не потому, что у тебя на шее проклятая кровь ушедших,кикимора усмехнулась. От ее исказившегося лица бросило в дрожь.И не потому, что дом Предателя откликнулся тебе. То, что я помню, не значит, что не понимаю. Мир изменился. Нам придется жить с этим. Отвергая изменения, мы убьем себя, а вам будет все равно. Должны остаться те, кто помнит. Иначе вернуть