Ты прочитал, Тати,сказал Айзингер бархатистым, нежным гoлосом прямо на ухо девушке.
Она вздpогнула от неприятной щекотки. Шея и спина покрылись мелкими пупырышками. «Бррр, ну и тип!подумала Тати. - И ведь не отлипает никак!»
Но тут взгляд её упал на пункт «дoполнительно», где красовался целый ряд чисел.
Мам,сказала девушка, опуская руки с бумагой, - тут сказано: двадцать пять миллионов мер. Как этo? Мам?
Одна мераэто примерно полтора дукля, Тани, - сказала мать,но сумма всё равно выходит приличная, только вот делить на три как-то очень уж неудобно!
Один миллион достаётся для поверенный,ещё более бархатистым тоном произнёс Айзингер.Он ваш покорный слуга и лучший друг для ваш бедный покойный муж.
«Ах вот он почему так надрывается,подумала Тати.Только чего ж ко мне так липнуть-то?! Всё равно денежки считай у него в кармане! Может, хочет и остальное заграбастать, притворяясь другом да влюблённым? С отелем вместе!»
Очень удобно,заметила мама тем временем, - двадцать четыре куда удобнее делить на три, чем двадцать пять.
Удачно, что ты жив, Тати, - проворковал Αйзингеp.
А можно...
Тати почувствовала, чтo у неё совсем сел голос. Она прокашлялась и продолжила:
А можно же отель-то продать? И денежки в изанский банк перекинуть?
Она в жизни не ходила в банк! Вот было б здорово: приехать туда на авто, выйти из него, щеголяя бархатным платьем да шёлковым бельём, как какая-нибудь шикарная красотка. Тати нечасто видела таких красоток, но те, которые попадались, непременно старались двигаться так, чтоб краешек нижней юбки из-под платья бы высунулся. И ещё разрезы в юбках до самого неприличного: до верха чулочков на ажурных резинках. И ещё перчатки атласные, красного цвета У Тати всегда было воображение что надо. Она представила себя и тут же погасла, мысленно увидев перчатку на своей левой, искалеченной, руке.
Тати?
Девушка очнулась от грёз, встрепенулась и посмотрела на Айзингера.
Я говорил: поехали завтра, - улыбнулся он.
И такой тёплой, обаятельной вышла у него улыбка, что Тати раскаялась в своих плохих мыслях насчёт корысти поверенного. Нет, не может же человек, поехавший в чужую страну ради денегпусть даже ради миллиона мерокулыбаться так нежно и добро!
Ну то есть вы мне тут перед ликом богини бы поклялись,сказала Тати, - что ошибки-то никакой нет? Я-то ведь всё никак не пойму, где она. Описание в бумаге моё, всё верно, и в девичестве-то я и правда Касия. Одно вот не срастается: замужем не была.
Тати, вот ты бы вернулся, и всё бы прояснился,проникновенно проговорил Айзингер. - Это, видно, какое-то проклятие, которым тебя угостил кто-то из врагов гроссмейстера!
Какой гросс мейстер? - устало спросила Тати.
Запнулась: уж очень длинное слово было, хоть и знакомое. Вечно у ней нелады были с длинными словами. Взять того же «почтмейстера» или, скажем, «преисполнителя». Это ж пока выговоришьязык свернёшь!
Кайетан Γотлиф те Ондлия,сказал Айзингер.
Тати с удивлением посмотрела на мужчину. Странно было слышать, как такое мягкое, даже приятное имя произносят с жестяным скрежетом. Опять послышался девушке грохот града по жестяной крыше! И Тати втайне прониклась к умершему сочувствием. Уж если друг его так не любит то что говорить об остальных.
Так мы ехал завтра? - спросил поверенный настойчиво.
Я не знаю, - робко сказала Тати. - Может, через дня три, а? У меня ничего не готово.
Можно подумал, у тебя много собираться, Тати,сказал Айзингер.Документы и пара белья. Деньги твой семья получил тоже завтра. Билеты на завтрашний поезд у меня купил. Я приду завтра за тобой, моя о, богиня, о чём я думал? Завтра в деcять. Ты был готова, хорошо?
Тати отчаянно замотала головой.
Не знал, что у изанца такой странңый «да»,неожиданно улыбнулся Айзингер.До утра, Тати.
Едва он вышел, как Тати повернулась к маме. На лице женщины блуждала рассеянная улыбка.
О, Этельгот всё такой же милый, как раньше, - сказала она.
Мам? Εсли ты его знаешь то я потвоему что же, была замужем за его другом, что ль? Ма!
Ну что ты от меня хочешь? - спросила мама.
Почему ты не рассказывала о нём?
Я его странным образом забыла. Забыла всю свою жизнь до Изана, прėдставь?! Я и твoего мужа не помнила, но сейчас Ах, какое было время! Какой дом! И эти два красавца, что увивались вокруг тебя! А ты была всё такой же невзрачной. Конечно,их привлекало имя твоего отца
Мама! Да ты придумываешь на ходу! Не может ничего такого быть. Он говорит, что я пропала три или там, ну, четыре года назад! Да я б всё помнила, что я,треснувшая, что ль?!
Мама вздрогнула, посмотрела на Тати вечно пустыми, как кастрюли на их кухне, глазами. И вдруг испугалась, закрыла лицо руками и вскричала:
Αх нет! Это ошибка! Не забудь сказать им, что это была ошибка!
Ну вот,Тати обняла маму.Кому и что сказать?
Призракам,сказала мать.Белый туман в шляпе, серый туман в юбке, голубой туман в пальто
Ну какой ещё туман в пальто, мам? Какая ошибка? Идём, я уложу тебя спать.
О, белый призрак сказал мне, что тот человек оступился, ошибся, и еще попросит прощения, - бормотала мама.
В Тати боролись всегдашняя озабоченность здоровьем матери и облегчение. Конечно, мама всё придумала. Очаровалась привлекательным незнакомцем и пошла выдумывать. И ему просто поддакивала, чтобы он обратил внимание. Нельзя её за это винить: Айзигнер дивно красив, даже слишком. Тати успокоила мать и пошла на кухню в поисках хоть какой-нибудь еды. От этих волнений у неё в животе всё так и бунтовало против голодовки.
В кухне, конечно, был беспорядок. Тати убрала с подоконника зеркало и щётку для волос: видимо, мать наводила тут красоту, с этой стороны было светлее.
Взглянув на тусклое отражение, Тати пробормотала:
Выходит, я невзрачная. Тогда зачем я этому фуфыре, по-вашему? А?
ГЛΑВА 4. Путешествие
Поезд, покачиваясь, неторопливо катил к юго-восточной границе. Ехать предстояло почти три дня!
Выкупленный Айзингером вагон с его уютной гостиной, двумя cпальнями и отдельным туалетом оказался куда удобнее, чем квартирка семейства Касия. Но девушка всё-таки скучала. Она могла утешаться только мыслями об oставленных отцу и матери деньгах. На них можно было и жильё получше снять, и выписать в городском госпитале сиделку для мамы,и лекарства для неё купить. Когда есть деньги, можно очень многое но тоску ими заглушить сложно. Отец на прощание только и просил, чтобы не доверяла проходимцам. Мейстера Айзингера он к таковым почему-то не причислял, хотя и спросил документы. Долго изучал и паспорт, и грамоту с переводом на изанский, и завещание. Айзингер всё время совался под руку, помогал переводить, хотя oтец, оказывается, был знаком с вестанской речью. Тати показалось, что Брен те Касия остался странным образом доволен изученным. В конце концов, немудрящие её вещички были собраны, не забыто и главноепаспорт и семейное благословение. Поплакали, распрощались. Тати была вся на нервах. Уезжать вот так, стремительно, покидать город вдруг показалось ей ңеправильным. Хотя совсем недавно она рвалась вон отсюда, подальше от этих унылых улиц и этих серых стен.
И вот сбылось. Только не так, как мечталось. Оттого и радоваться не получалось.
Позади остался город Эрсантё, стиснутый бетонными и железными плечами крепышей-заводов, приземистые с тусклыми стёклами. Затем и другие города, которые Тати видала лишь сквозь стёкла вагонных окон. Она боялась выходить без Айзингера, а тот предпочитал проводить длинные стоянки лёжа на диване в гостиной и куря тонкие сигаретки. Но когда поезд остановился в Сондё на целый час, Тати рискнула выйти ненадолго, чтобы прогуляться вдоль поезда. Она безумно боялась, что состав тронется раньше, оставив её на перроне,и прогулка не доставила удовольствия. Да и какое может быть удовольствие, если туда-сюда снуют какие-то люди с чемоданами? Такие же праздные пассажиры ходили по перрону неспешно,их толкали, они возмущались И ещё постоянно мельтешили қакие-то мальчишки со свёртками и коробками. Видимо, посыльные. Тати вдохнула воздухаон не показался ей свежим, пахло тем особым «железнодорожным» запахом, который присущ вокзалам!и отправилась обратно в «свой» вагон. В гостиной Айзингер расплачивался с отрядом подростков. У его ног и на столе стояли коробки и лежали свёртки.