Но как у тебя обычно обстоят дела вот с этим?
Всё нормально, сказал он.
Его голос надломился посреди фразы. Он отвёл глаза в сторону.
Что ж, не буду навязывать свою помощь. Хочешь есть? спросил я.
Это был весьма надёжный козырь в разговоре. Дети хотят есть примерно девяносто пять процентов времени.
Нет, солгал он кислым тоном.
Тут есть кафе, до него идти меньше двух минут. Там моя дочь и моя собака едят картошку фри. Но я бы сейчас просто зверски расправился с бургером. А ты как?
Парень в капюшоне ничего не ответил. Люди понемногу возвращались на аллею, и обыкновенный мир понемногу утверждался здесь, всё увереннее.
Слушай, я, можно сказать, коп, сказал я, просто не совсем обычный. Для особенных вещей. Как сейчас.
Он переминался с ноги на ногу.
В общем, сказал я. Давай поедим. Может, поговорим немного. Ты, должно быть, уже устал сам со всем этим разбираться.
После этих слов он опустил голову, чтобы я не видел, как он плачет.
Я Гарри, сказал я и протянул ему руку.
Он посмотрел на мою руку, потом на меня и выдул короткий смешок:
Волшебник Гарри. Ты шутишь.
Неа, сказал я.
Я посмотрел на него и приподнял одну бровь вопросительно.
А, э. Остин, сказал колдун Остин. Ему было примерно тринадцать с половиной.
Привет, Остин, сказал я так мягко, как только мог. Приятно познакомиться. Слушай, ты видел местных горилл?
* * *
Привет. Меня зовут Мэгги Дрезден.
Мой папа в общем неплохой, ещё бы побольше следил за своими монстрами. Но он не виноват, я так думаю, раз он взрослый, а взрослые часто ужасно глупые в некоторых вопросах. Особенно когда дело касается страшил.
Взрослые толстокожие до крайности в вопросе о страшилах.
Обычно их немного на улице в солнечный день, но сейчас они были повсюду. Пожилая пара, на которой уселись беглеры, прошла мимо нас. Не знаю, как их зовут на самом деле. Мы с Мышем на ходу придумали им своё имя. Но у них над головами висели маленькие простыни, как пара старых грязных бумажных пакетовпрозрачных, если хорошо приглядеться. Беглеры были не такими опасными, как многие страшилы. У меня была теория, что они просто питались энергией мозга тех людей, которые слишком много говорили о политике, и заставляли их говорить о политике ещё чаще, потому что больше от них почти ничего было не услышать. Просто присмотритесь: при первом случае люди с беглерами начинают обсуждать политику.
Казалось бы, и взрослые могут быть интересными с каким-нибудь психо-монстром, съедающим их лица, но нет. Вот так вот.
Значит, ты первый раз идёшь в зоопарк? спросил мой папа.
Мой папа на вид жутковатый, пока не узнаешь его поближе. Он выше всех, кого я знаю, со шрамами, тёмными волосами и мускулистый. Правда, его мышцы длинные и тягучие, но было видно, что он сильный. Ещё он был волшебником. В смысле, многие не верят в волшебство и монстров, и отсюда уже понятно, что большинство людейглупые. Он был весьма неглупым для взрослого. И в общем я ему нравилась. Иногда это было видно: когда он говорил со мной, смотрел на меня.
Мне это очень нравилось.
Я дождалась, пока парочка с беглерами отойдёт подальше, чтобы они не могли нас услышать, просто из принципаи потом сказала:
Тётя Молли один раз меня водила, но было слишком много людей и неба, и я заплакала.
Мне интересно было узнать, что он об этом подумает. Мой папа сражается с плохими людьми и с монстрами, это его работа. Мне не хотелось, чтобы он считал меня трусихой.
То есть мы с ним только начали общаться. Но иногда вокруг становится очень, очень громко, или творится суматоха и всё движется слишком быстро, так что я совсем теряюсь. Хорошо, когда со мной Мыш. Мыш всегда понимал, когда мир вокруг делался слишком большим, и помогал мне с этим справиться.
Видимо, мой отец какое-то время думал над своими словами, прежде чем сказал:
Так бывает, ничего страшного.
Тётя Молли тоже так сказала, ответила я.
С той же короткой паузой перед ответом. Мне очень не хотелось, чтобы он считал меня ненормальной. Я нормальная. Просто иногда было очень, очень трудно сдержать крики и слёзы. Я чуть поубавила шаг, чтобы оказаться у него в тени, где было темнее и прохладнее. В Чикаго летом жарко.
Я была маленькой.
Да, наверно, дело было в этом, сказал он.
Мне нравился его голос, как он грохотал у него в груди. Его приятно было слушать. Когда он читал мне, этот голос звучал так, что казалось, будто он может так же ровно говорить всю ночь.
Но мы можем уйти, когда захочешь.
Я посмотрела на него. Правда можно? Потому что день становился ярче, громче и ослепительнее с каждой минутой. Шум вокруг так сильно бил мне по ушам, что хотелось просто заткнуть их пальцами, закрыть глаза и уйти от этого мира.
Но сегодня был мой первый день вместе с папой. Мы делали это в первый раз. Карпентеры очень, очень хорошо ко мне отнеслись и дали мне дом. Я их любила. Но они не мой папа.
Мы с ним наверняка пошли бы куда-нибудь ещё, если бы я попросила. Но мне не хотелось, чтобы он думал, что я малышка, которая не может даже в зоопарк сходить.
Мыш, который всегда шёл рядом, придвинулся на пару дюймов ближе, подбадривая меня. Краем глаза я видела, как его пасть открылась в ободряющей собачьей улыбке, и его хвост стучал по моей спине, когда он им вилял.
Мой папа был сильным. Может, и я смогу быть сильной.
Я хочу увидеть горилл, сказала я. Мыш тоже.
Мыш махал хвостом ещё быстрее и улыбался моему папе.
Он улыбнулся мне. Улыбка действительно его преобразила. Он, вроде как, стал больше похож на папу.
Ладно, сказал он. Сделаем это.
Он произнёс это тем же тоном, каким солдаты говорят «начать операцию» в фильмах, а его глаза принялись бегать, осмотрев всё вокруг нас и в кронах ближайших деревьев где-то за секунду, будто высматривали монстра, чтобы его подорвать. Думаю, он даже не заметил, как это сделал.
Мой папа уже давно сражался с нехорошими существами. Он видел, как с людьми случались плохие вещи. Тётя Молли говорит, что такие вещи оставляют раны, но их нельзя увидеть. Примерно как взрослые не видят страшил. Но она сказала, что он на них не жаловался, и они не могли помешать ему помогать людям. Даже если это было очень, очень тяжело.
Как, например, быть рядом со мной.
Я пытаюсь быть хорошей. Но когда всё вокруг становится слишком большим, трудно делать вообще хоть что-то. Другие дети обычно меня сторонятся. Даже если временами у меня выходит завести друзей, они не могут меня понять.
Может, он тоже не поймёт. У него и так трудная работа. Может, быть моим папой будет слишком тяжело.
Ты волнуешься? услышала я свой вопрос.
Он моргнул:
Почему ты так решила?
Он так на меня смотрел, что было видноя ему нравлюсь. В такие моменты я не могла не отвести взгляд. Вдруг он передумает?
Всё может измениться. Так быстро.
Не знаю, сказала я. Я волнуюсь. Я ещё не была в зоопарке с папой. Вдруг я сделаю что-нибудь не так?
Ещё секунду он шёл рядом со мной, а потом я почувствовала, как его пальцы нежно коснулись моих волос:
Думаю, здесь нельзя сделать что-то так или не так.
И я бы согласилась, но я слишком боялась превратиться в полную дуру, если всё станет слишком большим и шумным.
А вдруг Не знаю. Вдруг я что-нибудь подожгу?
Тогда мы пожарим пастилу, сказал он.
Это по-дурацки звучало из уст взрослого, но мне было приятно это услышать.
Ты странный.
Мыш прислонился ко мне и тихонько фыркнул, как он обычно делает, когда смеётся. Ему явно было весело, правда, мне кажется, он тоже был слегка смущён. Наверно, потому что рядом был Папа, а он очень, очень любил Папу. Папа спас его от монстра, когда он был щенком, и потом Мыш вырос и помогал Папе сражаться с монстрами, а потом Папа сделал его моим стражем.
У Мыша отлично получалось. Большинство страшил меня не беспокоилоа старый гадкий подкроватный монстр, который решил переехать жить под мою постель, надолго запомнил, что не стоит связываться с Мэгги и Мышем Дрезденами.
Папа говорил о горилле, которую когда-то спас, и наклонился надо мной, чтобы приласкать Мыша, когда мы едва не вошли прямо в стаю вселёнышей.