А вот Гор знал, чего это ему стоило. Он обладал мощнейшими лидерскими качествами, тем, что в более позднее время будут называть харизмой, был умён и осторожен, отважен, отлично научился владеть собой, скрывать свои чувства и намерения, умел, если нужно, проявить жестокость и решительность, презирал боль и слабость. Он был доволен собой и гордился тем, как изменил мир вокруг себя. И не ожидал, что из-за какой-то Чухи мир этот начнёт рушиться, и сам он окажется на грани гибели Ведь, не смотря ни на что, дурным и озлобленным Гор так и не стал, сохранив живую душу и горячее сердце. От природы он был прям и честен, и эти прямота и честность вкупе с врождённым благородством и мужеством, требовали признать то, чего признавать Гор не хотел никак: что ему встретилась Чуха, достойная уважения. С болью и неохотой, что называется, «с мясом», вырывал он из своего сознания прежний стереотип. Лёжа вновь без сна уже которую ночь подряд, Гор пытался и так, и эдак пристроить новое открытие в стройную систему прежних ценностей, но оно не встраивалось, корячилось, заставляя его нервничать и даже беситься.
Дольше всего и тяжелее всего Гору в своё время давалась борьба с жалостью. Он всегда жалел всех, кто был слабее, уязвимее, чем он сам. Всякие чудики, странные и хрупкие создания находили в нём заступника и опекуна; и жалость к девушкам была для него самой большой и опасной проблемой. Хозяин отлично сознавал, как опасны взаимные чувства меж его рабами, и бдительно выслеживал малейшие признаки их проявлений. Юноше, заподозренному в симпатии к какой-то конкретной Чухе, приказывалось забить её до смерти. Если он отказывался, её жестоко убивали у него на глазах, а его самого казнили, и тоже весьма изобретательно и показательно. Гор уже не единожды становился свидетелем подобных расправ; но страх смерти его бы никогда не остановил сам по себе.
Когда он почти смирился, и стал обычным мальчишкой в Конюшнеему было тогда уже семнадцать лет, Хозяин позвал его к себе и велел у себя на глазах изнасиловать девочку. Это была первая девочка Гора, тогда ещё безымянного мальчишки, и он до сих пор помнил её, хоть очень хотел бы забыть. У неё были медового цвета глаза и волосы и прекрасные, пухлые, нежные губы, сложенные «поцелуйчиком». Она была эльдар, как Мария, хоть и моложе последнейкак Гору теперь казалось. Он так и не смог вытравить из своего сердца память о том горячем, восторженном чувстве, которое переполняло его после первого в его жизни секса. Он испытал тогда благодарность к той, что подарила емухоть и против своей воли, такое наслаждение, и восторг перед красотой и одуряющим соблазном женского тела, нежного, сладкого, душистого и невыносимо желанного Хозяин, как обычно, распинался о том, насколько женщина ниже, как она убога и отвратительна по сравнению с мужчиной, а мальчик, не слыша его, пожирал её глазами, мечтая вновь дотронуться до её кожи, до её груди, и ощутить её упругость, нежность и теплоту Гор больше никогда не видел эту девушкув Приют он попал через полтора года после этого, и в Девичнике её не застал, но помнил и желал её до сих пор. Ему до сих пор втайне казалось, что она была прекраснее всего, что он когда-либо видел и знал А тогда Хозяин приказал ему бить её. Бить тело, которое было ему так желанно, внушало такую нежность! Мальчишка отказался, и Хозяин пообещал, что если он этого не сделает, её будут бить его телохранителии не просто бить, а ещё и резать. Отрежут одну грудь, потом другую вспорют живот Гор знал уже, что это не пустые слова, и взял в руки плеть. В этот миг что-то в нём умерло тогда, умерло страшно, больно, так больно, что потом, вернувшись на Конюшню, он пытался вновь покончить с собой Но ему опять не дали. Пришлось жить, пришлось бить снова Но потом это стало уже не так страшно. Гор так и не полюбил насилие, но бил легко. Легко рвал пасть собакам и ломал им хребты, легко насиловал, без колебаний порол и сыпал соль на рубцы. Первый удар по той, первой девушке убил того мальчика, каким он был когда-то, и породил Горасовсем другого зверя. Он не любил об этом вспоминать, старался не думатьи вспоминал и думал сейчас. Мария была чем-то похожа на ту девушкутоже эльдар, тоже медово-золотистая, сияюще-прекрасная. Душа Гора металась, сердце упрямо требовало чего-то ненужного. Он знал, что нельзя делать того, что он делает, но не сделать не моги среди ночи отправился в Девичник, прихватив с собой кое-что.
Коридоры Садов Мечты были намеренно запутанными, изобилующими тупиками, в большинстве своём узкими и тёмными. Огня здесь никогда не зажигали. Живой огонь освещал только покои Хозяина и Доктора, будуары для гостей и коридоры, по которым они ходили; все остальные помещения тонули во мраке. Ночью всякая жизнь в Садах Мечты вообще умирала. Если в обычных борделях это был самый пик, то в Сады Мечты гости приходили к полудню и уходили в сумерках. Доктор ещё до ухода гостей запирался в своих покоях, и никакая сила не могла до восхода солнца выманить его оттуда. Только никто в Садах Мечты, кроме Гора, этого не знал И коридоров Садов Мечты так досконально, как он, пожалуй, тоже никто не изучил. Гор несколько раз пытался бежать, и однажды почти месяц прятался в этих коридорах, в будуарах и даже в Галерее, питался сырыми крысами и пытался отыскать выходтщетно. Его в конце концов поймали, и жестоко наказали за побег; но зато он с тех пор знал каждый уголок башни, пожалуй, едва ли не лучше, чем сам Хозяин. В ней было что-то жуткое. Жутью дышало из колодцев. В поисках выхода Гор как-то проследил за процессией, состоявшей из самого Хозяина, мрачной тощей женщины в чёрномГоспожи, двух неизменных охранников и двух подростков, мальчика и девочки. Они спустились по винтовой лестнице глубоко в недра скалы, на которой стояла башня. Лестница кончилась площадкой без перил, освещённой зеленоватым вонючим пламенем, пылавшим в каменной чаше, а за площадкой угадывалась бездна, в которой, как показалось Гору, было нечто. Госпожа, произнося какие-то непонятные слова, нарисовала на обнажённых телах подростков какие-то чёрные знаки, которые вдруг вспыхнули таким же зелёным огнём. Дети закричали, вырываясь, и из бездны им ответил звук, от которого Гора всего скрутило: звук, похожий на скрежет железа по стеклу. Охранники швырнули визжащих детей туда, в бездну, и Гор опрометью бросился прочь, подгоняемый нестерпимым ужасом: он боялся услышать, и по звуку понять, что там происходит.
Помимо ужаса, обитавшего в недрах скалы, в Садах Мечты было что-то ещё. Гор не видел, что именно, но во время своих блужданий не раз слышал: шелест и скрип, шлёпанье и скрежет, клацанье когтей по камню, рычание и хрип Гор был отважен, но ночных коридоров боялся даже он. И в эту ночь в Девичник пошёл, преодолевая нешуточный страх, то и дело замирая и напряжённо прислушиваясь и принюхиваясь, и сжимая в руке самодельную заточку.
От двери Приюта один коридор вёл в тупик и на Конюшню, а так же на лестницу в Красный Зал. Другой, покорочеещё в один тупик, но в этом тупике были маленькие дверцы, одна из которых открывалась в маленькую светлую комнату с запасом соломы и его личным тайником, а втораяв проходную комнату, через которую можно было попасть к Доске. И уже через помещение с Доской можно было выбраться в не менее запутанные и тёмные коридоры, с тупиками и дверями, за которыми скрывались тёмные узкие чуланы с охапками соломы на полутам держали девочек с жёлтыми лентами, похищенных деревенских детей, и проданное в Галерею мясо, так или иначе пришедшее в негодность: они были или покалечены, или из-за издевательств, побоев и отчаяния впали в тяжёлую апатию, или вовсе в кататонию. В отличие от девственниц с жёлтыми лентами или деревенских детишек, они стоили дёшево, но «затейники» из Галереи могли заставить закричать и их. Ещё из этого коридора можно было попасть в Девичник, в покои Доктора, в лазарет, в его лабораторию и кладовку, а так же на узкую лестницу, ведущую в маленькую, но очень светлую, аж с двумя небольшими окнами, угловую комнатку, где обычно лежали самые тяжёлые пациенты Доктора, которых почему-либо необходимо было вылечить. Гор лежал там четырежды, и знал, что только там можно было выглянуть наружу, и увидеть скалы и кусочек морявсе остальные окна в Садах Мечты находились высоко и были убраны в частые решётки.