Я смотрю, тут чельфяки с вамиСказал одни из стражников, с презрением глянув на Савву. Тот в долгу не остался:
Да, дайкин, и если ты ещё раз дохнёшь на меня своей вонью, меня стошнит прямо в рожу твою собачью.
Стражник побагровел и сделал движение в его сторону, но его приятель остановил его:
Не связывайся. И думай, что говоришь и где. Враждебно глядя на князя. Тот молча проехал мимо, но, едва они отъехали подальше, выговорил Савве:
Сколько раз тебе говорить: не задирайся!
Хорошо тебе говорить, княже. Огрызнулся Савва. Не тебя чельфяком назвали.
Ох, и зубастый ты парень! Засмеялся один из воинов. В бою ты ловок, слов нет, но язык твой тебя и закопает, вот помяни моё слово!
Если б я все твои слова поминал, у меня башка б лопнула уже. Тут же откликнулся Савва. Гэбриэл скоро убедился, что его новый приятель просто физически не способен промолчать, и всегда стремится оставить последнее слово за собой. Он был из тех людей, которые если и слушали то, что им говорят, то только для того, чтобы или возразить и поспорить, или похвастать, что он видел больше, пробовал лучше, и вообще, во всём круче. Но он был весёлым и казался простым и добродушным, и Гэбриэлу он нравился.
На съезде с моста пришлось показать стражникам деревянный жетон об уплате пошлины, и снова подтвердить, что главный из священников ручается за всех своих спутников. Гэбриэл подумал, что один никогда не миновал бы этот мост и не выбрался бы из Элиота
Сандвикен, город, находившийся в полутора часах езды от Элиота, был уже совсем другим. Большой портовый город выглядел в то же время унылым и неухоженным. Земля здесь была болотистой и скудной, крестьянебедными и неприветливыми. А столько калек и нищих, сколько сидело вдоль дороги от Королевского Моста к главной площади Сандвикена, причём нищих активных, горластых, настырных и приставучих, Гэбриэл не видел больше никогда и нигде. Вонь здесь стояла такая, что ему хотелось зажать нос руками. И на площади Сандвикена было ничуть не лучше. Там стояла виселица с двумя трупами не первой и даже не второй свежести, под которыми безмятежно играли дети. Дождь разошёлся, но в трактир князь не свернул. Савва пояснил:
Это из-за нас. Полукровок в дома и приличные заведения не пускают, запрещено. Нас можно только в хлев, с животными, князь этого не допустит. Он заметил, что они как раз поравнялись с одним из таких заведений, и Савва нарочно повысил голос:
Ну, они ж до хрена здесь какие богатые, им наши деньги не нужны. Зачем им столько постояльцев зараз?.. Они лучше голодными останутся, чем принципами поступятся. Ничего, в ближайшей деревне на сеновале обсохнем, перекусим и выспимся, как на перине. Там хоть дайкинами не воняет! Ещё повысил он голос. Они ведь здесь не моются, разве что когда сдохнут, и то не все!
Савва! Грозно одёрнул его князь. Савва промолчал, но скорчил в спину князю рожу.
При выезде из города снова была застава, где стража потребовала назвать полукровок по именам и подтвердить, что князь давно их знает.
Я Савва, а это вот мой друг Гаврила. Тут же с апломбом заявил неугомонный приятель Гэбриэла. Тебе-то что с того?!
Ничего. Стражник с тяжёлым прищуром смотрел прямо на Гэбриэла. Тот ответил своим привычным ледяным ничего не выражающим взглядом. Беглого полукровку ловят. Он убийца; и насильник. Целую семью в Крыже зарезал; детей ссильничал. Он сплюнул. Говорят, черноволосый, со шрамом на губе.
Я этот шрам ему сам посадил, засмеялся Савва, в прошлом году, в Винетте. Расслабься, дайкин.
А ты, полукровка, слова-то выбирай. Спокойно сказал стражник, продолжая сверлить Гэбриэла взглядом. Я ж тебя не называю так, как между некоторыми принято. И ты, будь повежливее. Если можешь.
Савва открыл рот, но князь, подъехав, пнул его в бедро и сказал:
Всё? Мы можем ехать?
Проезжайте. Внимательно оглядывая оружие и броню наёмников, сказал стражник. И наградил напоследок Гэбриэла цепким многообещающим взглядом. У Гэбриэла что-то застыло в животе и засосало противно; узел не расслабился и после того, как они проехали дальше. Замолчал даже Савва, а молчание остальных было просто физически невыносимо. В пригородной деревеньке, у овина, все остановились, князь о чём-то договорился с крестьянами, и сделал знак спешиваться. Гэбриэл, двигаясь скованно и немного неловко, расседлал коня, и вслед за остальными повёл его к корыту с водой. Напоив и привязав его к яслям, он заметил, что Савва делает ему знаки, и пошёл в овин, где уже стояли столы, и за одним из столов сидели старший священник и князь. Гэбриэл, повинуясь их знаку, сел напротив.
Савва, иди наружу. Велел князь. Князя неугомонный Савва слушался беспрекословно. Гэбриэл чуть ссутулился, положив локти на стол, взглянул на людей напротив. Он не знал, как опровергнуть ту ложь, что распустили о нём, и уверен был, что сейчас его просто погонят прочь. А может, и хуже того: схватят и сдадут страже. «Живым не дамся». Пообещал он себе.
Это правда? Спросил князь. У священника было спокойное, чуть усталое, тонкое славянское лицо с небольшой светлой бородой и серыми внимательными глазами. Он молча изучал Гэбриэла.
Нет. Ответил Гэбриэл. Но доказать я не могу. Я даже не знаю, где этот Крыж.
Тогда от чего ты сбежал? Князь откинулся на стуле назад, скрестив руки на груди.
Гэбриэл, пару секунд подумав, вздохнул и встал. Снял связанную Тильдой фуфайку, развязал тесёмки сорочки на груди, стянул её, и кожа тут же покрылась ознобом.
Вот от этого. Ответил коротко. Князь опустил руки и подался к нему. Священник на миг опустил глаза и перекрестился. Спину показать? Спросил Гэбриэл.
Не надо. Сказал князь. Довольно и этого.
Слышал я про такие развлечения. Подал голос священник. Это дорого стоит И люди за этим стоят большие и богатые. Был у нас на Севере чародей и греховодник, Райдегурд, герцог Белых Скал. Он любил такие развлечения. Только предпочитал малых деток.
Да. Сказал Гэбриэл. Почти всё это мною в детстве получено.
Так что, поинтересовался князь, этот греховодник на юг перебрался?..
Нет. Возразил священник, которого звали отец Михаил. Его казнили, а замок его поганый сожгли и место, где он стоял, в Старом Торхвилле, солью посыпали. Но только, видно, корни зла не вырвали, осталось что-то. Ты не волнуйся, Гаврила. В Бога веруешь?
Я не знаю. Ответил Гэбриэл. Нам запрещали о Боге говорить. Был у нас мальчишка крещёный, его били, если молился.
Бесовщина-то какаяОтец Михаил повернулся к князю. Ты ступай, я ещё с Гаврилой поговорю.
Так ты молиться совсем не умеешь? Спросил, когда они остались одни. Гэбриэл как раз оделся, помотал головой:
Я же говорю Я даже не знаю, крещёный ли я. Наверное, нет. Но священников, Гэбриэл криво усмехнулся, к нам много ходит. Только, добавил справедливости ради, таких, как вы, я никогда там не видел.
И среди нас грешников достаточно. Добродушно усмехнулся отец Михаил. Только грехи у православных всё больше обычные, человеческие; если прелюбодеяние, то с женским полом, а не с мужским, или, прости, Боже, скотом каким. Он заметил, как потемнело лицо Гэбриэла, и добавил:
Полукровок и эльфов скотами мы не зовём. Скотон и есть скот бессловесный, коза или свинья. А эльфы даже в Бога по-своему веруют, и в отличие от людей, в грех многобожия или язычества никогда не впадали. Только чудное у них учение, нам не понятное и чуждое. Я тебя, Гаврила, ни соблазнять, ни учить не стану, ежели не хочешь. Но молитве научу. Молитва дух укрепляет, утешение даёт, если в грех отчаяния готов впасть. Тебе, я думаю, такая помощь очень нужна. Тяжело порой, одному-то, когда все против тебя?..
Гэбриэл дрогнул. В голосе и глазах отца Михаила была теплота, которой ему так не хватало, и участие, которого он ни от кого, кроме Алисы и Моисея с Тильдой, не видел. Инстинктивно он насторожился, но в то же самое время и потянулся к этому человеку. Да, ему необходимо было хоть что-то, что помогло бы ему в минуты отчаяния!
Я научил бы тебя молитве «Отче наш», но со временем ты ей и так научишься. Научу я тебе одной древней молитве, которая сердцу близка и понятна, и которая утешает лучше всякой другой. Запоминаешь хорошо?..