Может быть. Драйвер приостановился, надежда затеплилась в его сердце. Если это она, она ни слова никому не скажет. Никто не узнает Шторм! Он повернулся к нему. Ты показал себя исполнительным и сообразительным. Шторм чуть покраснел от удовольствия и гордости, глаза засияли. Я доверяю это тебе. Он не должен, задыхаясь, Хозяин рванул ворот рубашки, слышишь, не должен попасть в Гранствилл, ни в коем случае! Ни в Гранствилл, ни в Лисс. Обложи все дороги, пошли кого-нибудь в окрестности самого Гранствилла, чтобы муха не пролетела!
Он, возможно, уже тамЗаикнулся Шторм, ещё не смея поднять головы.
Нет. Прошипел Хозяин. Он не там. Он не может быть там. Но если его похитил Гелиогабал, он может попасть в Гранствилл, а этого ни в коем случае нельзя допустить. Нельзя! Если он, конечно, жив.
Это легко узнать. Аякс бесцеремонно вырвал у Шторма окровавленные тряпки, которые тот нашёл в тайнике Марты, лизнул и пососал кровьШторма передёрнуло при этом. Он жив. Сказал Аякс уверенно, глаза его горели мрачным огнём. Жив, тварёныш. Всегда был живучий, как собака! Я дам вам своих людей, а ещё советую нанять парочку головорезов, которые раскопают его и во дворце, и у самого папы Римского под кроватью! А сам прослежу за его братцем. Зашлю шпиона на его корабль, и если щенок там, убью их обоих.
Займись этим. Кивнул Хозяин. Посмотрел на Шторма. Ты всё слышал?
Да, господин. Шторм ещё ниже нагнул голову. Сделаю.
А мне нужны эти уроды, хриплым от бешенства голосом произнёс Хозяин, которые ушли с Южной башни.
Гэбриэл никак не мог очнуться; терзаемый болью и жаром, мучился сам, мучил тех, кто ходил за ним. В башне стоял тяжёлый запах гноя, мочи и лекарственных снадобий; Тильда, причитая, рвала на повязки новые холсты один за другим. Потерявший столько крови, с гниющим бедром, Гэбриэл просто должен был умереть, но он упорно цеплялся за жизнь, и Моисей столь же упорно боролся вместе с ним. Он спал урывками, забросил все свои занятия и дела, и менял повязки и компрессы, по часам давал Гэбриэлу лекарства, вскрывал гнойники, протирал его настойкой от пролежней. Из глубины своего беспамятства Гэбриэл отвечал тихим шёпотом и тихими же стонамисил не было больше ни на что. Разобрать, что он шепчет, кроме частого «Алиса!», было уже невозможно. В такие мгновения Моисей печально вглядывался в бледное, осунувшееся лицо, всё ещё прекрасное, не смотря на печать страдания, нечеловеческую бледность и тени вокруг глаз. Боль мучила его день и ночь, морфий почти не помогал; Моисей вскрывал гнойники в ноге, но их оказывалось больше, чем он думал, или какого-то, самого глубокого, он не мог найтивоспаление не проходило, раненый метался в жару. Тильда, в который раз подойдя к Моисею, чтобы посмотреть на Гэбриэла, вдруг покачала головой и со скорбной уверенностью произнесла:
Не сможешь ты его у смерти отбить, бедный мой Мойше.
Всё в руках Господа. Моисей и сам уже начинал смотреть на Гэбриэла, так сказать, «в прошедшем времени». Но пока бедный мальчик дышит, надежда таки есть!
А ты заметил, туман какой? И страшно стало в лесу. Я ведь никогда не боялась, а тут отойду от башни, и жуть какая-то находит.
Туманов в эту пору года не должно быть, Тильда.
Вот и я о том же! Понизила голос Тильда. Помнишь, Ганс нам собаку, птицу и елку нарисовал? Так вот, ястреб над башней то и дело кружит, здоровенный такой, и волчьи следы я уже второй день нахожу совсем близко. Что-то здесь не так, Мойше, с мальчиком этим что-то не так. И парень странный приезжал, и сам он странный. Такой красивый, посмотри, разве бывают такие красивые, даже полукровки? Ему всё хуже, бледный, губы белыеа всё равно красивый.
Моисей покивал, сменил компресс на лбу Гэбриэла, полотенцем, смоченным холодной водой с уксусом, вытер лицо, шею и ключицы. Гэбриэл отреагировал на минутное облегчение: ненадолго прекратил качать головой, сморщился, тихонько застонал, сглатывая. Сухие, белые, с тёмными трещинами, губы приоткрылись, показав краешки голубовато-белых зубов. Моисей осторожно приподнял его голову и влил лекарство. Гэбриэл чуть сморщился от горечи, но в себя не пришёл. Он никак не мог выбраться из паутины бреда, хоть порой и понимал, что бредит, даже почти приходил в себя, но боль была такой, что очнуться окончательно было невозможно. Ему казалось, что если придёт Алиса, то ему станет легче, он сможет освободиться, боль станет терпимойи он звал её, когда мог, то тихо, то громко, в надежде, что она услышит и придёт
Гэбриэл! В который раз уже проснулась ночью Алиса с громким возгласом, и Иво проснулся тоже, гладил её по голове, успокаивая.
Ему плохо! Заливалась слезами Алиса. Он меня зовёт! Я знаю, знаю, что я ему нужна!
Но как мы его найдём? Иво верил ей и тоже мучился. Чем мы ему поможем?..
Мне кажется, я могу его найти. Всхлипнула Алиса. Мне кажется, что это очень просто, только я ещё не знаю, как А ему так плохо, так плохо! Иво, ему очень плохо!!! А что, если они его схватили и мучают?!
Что это вы? Сонно спросил Нэш. Они ночевали в лесу, вот уже вторую ночь подряд, потому, что Нэш не хотел вести их в человеческие гостиницы.
Алисе опять кошмар про Гэбриэла приснился. Сказал Иво. Всё нормально, уже всё.
Им, конечно, несказанно повезло, что они встретили Нэша: с ним, под его защитой, они без помех и приключений, не торопясь, добрались уже до деревни Городок, и назавтра, до обеда, должны были быть в Блумсберри. Нэш много рассказывал им по дороге о тех местах, где они идут, про Элодисский лес, про деревни, про города Наивные Иво и Алиса полагали, что деревни, которые они миновали, это и есть огромные городастолько людей за раз они никогда не видели! но Нэш смеялся над их наивностью и говорил, что это всё были маленькие деревеньки, а завтра они увидят город, правда, тоже маленький.
Гранствилл, рассказывал он утром, собираясь, вот тот город куда больше, но и он не такой уж и большой. Вот Константинопольвот это да, малышня, вот это огромный город, его ни за день не обойдёшь весь, ни за два, и красиво там так, что и не выскажешь. Тепло там, куда теплее, чем здесь, и цветёт всё так, что дух захватывает. Цветы огромные, не то, что здесь, и пахнут Эх. Такая красота!
А это далеко? Спросил Иво. Посмотреть бы
Далеко, парень. Очень далеко. Года три добираться, через Англию, Францию, Италию.
А это что? Спросил Иво.
Это другие страны. Ответила Алиса. Про Англию я почти ничего не знаю, Мадмуазель мне больше про Францию рассказывала, а Италияэто где Венеция и Рим, про это мне рассказывал Учитель. И про Константинополь я знаю, только мало. Он на Востоке, великое восточное царство, наследник Рима
Точно, девочка. Кивнул Нэш. Тамошние схизматики в больших контрах с Венецией; венецианские дожи здорово провернули эту аферу с Латинским королевством Только зря они, право слово. Дальше своего носа не видят, а мы сталкивались на востоке с этими демонами, сельджуками, а ведь только Византия их и держала на расстоянии Мы тамНэш вздохнул. Это страшное зловойна. Это страшное, злодейское зло. Они вышли назад на дорогу, с которой свернули поздно вечером, и она вскоре вывела их на самый берег Фьяллара. Когда Алиса и Иво впервые увидели эту реку, они визжали, кричали и прыгали от восторга, как дети: это была очень большая и очень красивая река. Каждый раз, когда дорога возвращала их к ней вплотную, река удивляла и восхищала их новым, совершенно не похожим на прежний, по-своему прекрасным видом. Сейчас она текла меж меловых холмов, поросших лиственными лесами, буками, клёнами, ольхой, орешником и дубами. Перед Блумсберри путники вошли в дубраву, похожую на парадный зал: вековые стволы-колонны, изумрудно-золотистый потолок и зелёный ковёр мягкой травы под ногами с ярко-жёлтыми, белыми и синими брызгами цветов. Алиса любовалась древесными стволами, запрокидывала голову и любовалась мощными ветками, широченными кронами, игрой солнца в листве Апрельские ароматы окутывали их, кружили голову. Это было так здорово, и если бы не мысли о Гэбриэле, не тоска по нему и не страх за него, Алиса была бы абсолютно счастлива.
Почти по самой кромке воды дорога привела их к южным воротам Блумсберри, через которые они попали в порт: шумное, людное место, с деревянными настилами, грудами ящиков, мешков и корзин; у деревянных причалов стояли корабли, большие и маленькие, одни разгружались, другие загружались, грузчики носили товары, кричали, ругались, смеялись. Иво, как ребёнок, жался к Нэшу, по-настоящему напуганный таким столпотворением, пока Нэш, потрепав его по плечу, не сказал весело: