Возле очага стояли двое: крестьянского вида здоровенный мужик в безрукавке мехом наружу, и лохматый подросток лет пятнадцати, голый до пояса, в замасленном кожаном фартуке. Он-то и держал ту самую железку; руки его дрожали, а глаза круглились от ужаса.
Нет, не выходит, сказал мужик. Кажется, он тоже был слегка испуган. Годви, надо ещё ко лбу приложить, тогда тварь точно сдохнет
Я к нему не подойду больше! взвизгнул мальчишка. Сами, если хотите
Какая тварь? хрипло выдохнул Родрик. Кто вы такие?
Подросток взвизгнул ещё раз и, выронив железку, упавшую на пол с каменным стуком, пустился наутёк. Раздался звук хлопнувшей двери. Крестьянин тоже было попятился, но не побежал. Помедлив, он достал из-за пазухи склянку и, трясясь как лист на ветру, мелкими шажками приблизился к Родрику на расстояние вытянутой руки.
Кто вы такой? просипел Родрик. Что вам надо? Денег?
Молчи, Вилово отродье! Мужик попытался крикнуть грозно, но в конце его голос сорвался на писк. Он налил из склянки в ладонь и, словно боясь обжечься, брызнул на Родрика. Тот дёрнулся, но, кажется, это была просто вода.
Изыде, порожденье Вила, от храму и от дому сего, от дверей и от всех четырех углов, завывая, начал крестьянин. Нет тебе, Вилов сын, здесь участия, места и покою, здесь чистое место, здесь силы небесныя ликовствуют, здесь отец всего сущего Эогабал и праматерь Боанн, святые Этельберт и Гелла и ныне и по всей вселенныя, по них же полки держит святый Брендан, палицу сжимая. Не делай пакости, диаволе, сему месту и дому, и человеку, и скоту, и всем детям Божиим, беги отсюда в Гленкиддирах, где твой истинный приют, и тамо да обретайся. Слово мое крепко, яко камень, мысли мои
Невидимая Родрику дверь открылась и мужик, глянув туда, замолк.
Что здесь происходит? Старческий выкрик будто хлестнул его по щеке.
Мужик набрал в грудь воздуха.
Тебя, преподобный, найти не смогли, а народ боится. Весь сход решил, что я, как скир этих земель
Родрик извивался ужом в попытке разглядеть, кто там пришёл. Мимо, стуча клюкой по полу, проплыл старик в белой холщовой сутане, слегка несвежей. Длинные седые волосы стелились по его плечам.
А если сход решит, что ты должен грехи отпускать?
Ну, отчего жеприосанился мужик. Слова я знаю.
Вот так оно и получается, уважаемый Пебба: раз человек слова знает, начинает думать, что умеет говорить.
Мужик наморщил лоб.
Не понимаю.
Об этом будет моя следующая проповедь. А сейчас ты можешь идти и успокоить почтенных прихожан. Им ничего не угрожает.
Пебба, бормоча под нос, направился к выходу. Родрик закашлялся. Ожог на груди болел нестерпимо.
Что вы хотите от меня, преподобный?
Ответить тот не успел. Или просто не услышал. Дверь вновь распахнулась, и в дом кто-то влетел. Едва не сбив старика с ног, перед ним возникла взъерошенная женщина с рыжими волосами почти до пояса. Она встала, уперев руки в бока. Её лица Родрику не было видно.
Отдайте его мне! Он мой, я ж объяснила
Боюсь, дитя моё, Круг будет против.
Круг-то как раз не будет против, заявила она. У нас и так на двух баб один мужик.
Девочка моя, старик не говорил, а как будто поскрипывал, если не Круг, так его милость Экхарт. Ты же сама знаешь
Да его милость сюда только длинным летом наезжает и, можно подумать, всех по лицам помнит, запальчиво перебила его женщина, а мне что делать? Сворн девять зим назад замуж вышла, Беоннапять, а мне-то какдевкой помирать? Или к Пеббе молодой женой идти?
Перед глазами плясали зайчики, но Родрик готов был поклясться, что старик фыркнул в седую бороду.
А не ты ли двум женихам подряд от ворот поворот дала? Дело не в том, кто когда наезжает. Мне ли тебе напоминать? И не ты ли час назад всех на уши подняла, кричала, что у тебя в доме песиголовцы? И где ты ходишь по ночам?
Никого я не поднимала, сердито заявила женщина. Кажется, она была совсем молода. Он прямо у жбана с капустой сидел, что я могла подумать? Темно было. Вы ж сами видите, что никакой не песиголовец
Я задал тебе три вопроса, и ты не ответила ни на один. Старик кивнул почти удручённо. Сейчас для них не время, и луна не полная. Внешнеда, не похож. Но глаза имеют свойство обманывать. Пятнадцатый день покажет
Я ответила! вызывающе сказала женщина. Я не виновата, что вы ничего не понимаете! Ну, пожалуйста! И топнула ногой. «Пожалуйста» никак не вязалось с её голосом. Я у сторхов спрашивала, мне святая Аберта сказала
Старик в ужасе замахал руками.
Что ты говоришь такое?! У сторхов? За Белый ручей никому
Я тихо-о-нечко, протянула девица, бы-ыстренько. Мышкой туда-обратно. Сами ж сказали: для них сейчас не время. И я гадала ещё. Матушкиными камнями. И знаете, как камни выпали?..
Старик рассердился.
Замолчи. У тебя, Эирлис, в головекаша. Ты злоупотребляешь моим к тебе отношением. То, что пришло из Топи даже говорить об этом не хочу.
Да может, вовсе и не из Топи. Он говорил, что заблудился, я слышала. Может, из Ладлоу, или Бейлаха, или
Ты ошибаешься, нахмурился старик, он совсем не из наших краёв. Посмотри на него. Он пришёл оттуда. Мы не можем рисковать.
Родрик решился крякнуть. У него тоже в голове была каша, пожалуй, даже с комками, грудина болела нещадно: песиголовцы какие-то, капуста, порождения Виловы, сторхи
Ничего, что я прерву вашу беседу? Старик и девица мгновенно повернулись в его сторону, уставившись на Родрика как мыши на змею. Мне очень больно, Вил его дери. Раз я не тварь, и время для меня ещё не пришло, может, объясните, что к чему? Или хотя бы развяжете? Я ни в чём не виновен, клянусь
Девица стояла, закусив губу. В иных обстоятельствах Родрик не преминул бы заприметить такую красотку: большие тёмные глаза, точёный носик, остренький подбородок. Может, только рот чуть великоват. Очень хороша, лет семнадцати, не старше.
Старик очертил в воздухе рукой фигуру, похожую на медальон, висевший у него на шее: треугольник, заключённый в круг, и что-то пробормотав под нос, сделал шаг к Родрику.
Раз уж господин твой наделил тебя способностью говорить на человеческом языке, во имя отца всех богов, заклинаю, ответь, кто ты, и зачем решил в неурочное время потревожить покой добрых людей?
ПреподобныйУ Родрика пересохло в глотке, ноги были привязаны так туго, что он их уже не чувствовал. Я не понимаю. Какой господин? Какое время? В чём меня обвиняют? Я шёл из Подгорья, заблудился на болотах
Лицо старика потемнело.
Это ложь.
Преподобный
Достаточно. Я услышал то, что ожидал. Монах презрительно отвернулся.
Отец! слабо пискнула девица.
Эирлис, строго произнёс старик, ты слышала сама. Чёрная сущность этого оборотня лжёт. Я удивляюсь лишь, что ему удаётся так долго обманывать наши глаза. Мы ни разу не видели порождений Вила, сходство которых с человеками столь удивительно.
А как же моя мать?!
Она не пришла. Река принесла её. Люди оттуда не приходят. Там нет никого.
Ах, вот как?! Девица подбоченилась, вновь уперев руки в бока. И именно поэтому вы каждое лето по топи бродите, кого-то выискиваете? Иль врали мне всё время?
Старик вздохнул.
Ты права. Это сложно объяснить. И оно может быть опасно. Я не уверен. Сказанное тобой он может впитывать и использовать против тебя, обволакивая твой разум. Идём. Он взял её за руку.
Но святая Аберта
Идём, решительно повторил старик.
Да что за ведовщина тут творится?! выкрикнул Родрик. Они, не обратив внимания на его вопль, направились к выходу. Родрик трепыхнулся ещё раз, до боли напрягая мускулы, но кожаные ремни держали мёртвой хваткой. Выпустите меня!
Дверь открылась и закрылась, впустив порыв холодного ветра.
Да чтоб вас нек сожрал со всеми потрохами! яростно рявкнул Родрик.
Он ослабил мускулы, успокаиваясь. Что в этой деревне творится, в самом деле?! В его голову закралось смутное подозрение, однако ж, может быть, дело обстояло совсем не так худо, как он начал представлять.
Это было давно, лет двадцать тому назад или около того, когда Родрик был ещё безусым юнцом. Его отец Харольд Оргин за свою верную и долгую службу королю Этельреду получил герб и в держание замок с крохотной деревенькой под названием Харлех, далеко на юге. Насколько помнил Родрик, едва ли не на краю Гриммельнской чащи. Но, слава богам, хоть это: вскоре после того король Этельред умер. Харольд с семейством отправился в новообретённое поместье, несмотря на страшное недовольство Родрика. Во-первых, физы всегда были народом воинов без страха и упрёка, и Родрик с нетерпением ждал того часа, когда ему будет дозволено взять настоящий меч и прославить своё имя. Что ему делать там, в богами забытом Харлехе, за тридевять земель от родных мест? Учиться помещичьему ремеслу? А во-вторых, если и учиться, то не ему: Родрик был младшим сыном в семье. Протянув там немногим меньше года, Родрик сказал родным «прости-прощай». К слову, отец препятствовать не стал. Только обнял крепко, и отдал ему свой меч. Ему, а не старшему брату, и Родрик это оценил. Мать собралась было завыть воем, но старый Харольд глянул на неё сурово, и та лишь коснулась лба сына дрожащими губами.