Мать, наконец, заплакала, тихо, словно бы с облегчением, и пошла рядом с носилками, заглядывая в лицо лежащему там Роману тот, видно, очнулся, и Ганка слышала, как он постанывает от боли и скрипит зубами.
Роман, она выглянула из-за батиной спины, стараясь поймать взгляд брата.
Роман повернул на бок голову ресниц у него больше не было, и бровей не было, а лицо все в черной корке, словно бы спекшееся, но глаза целые, хотя веки словно бы вывернуты наружу и оттого глаза казались голые
Ну что, коза, вытолкнул Роман из черного рта накликала?
* * *
Матуся дала мне по уху, сказала Ганка, а Роман отворачивается к стене и молчит. А батя с Митро говорят, чтобы я больше не ходила к ним. Потому что я глазливая. И теперь им Василь еду носит, хотя он маленький еще. А отец Маркиан как меня видит, плюется. Тьху, говорит, на тебя, блудодейка.
На Ганку, раз уж она не ходила больше на куренную поляну, матуся навалила уйму всякой работы. И эльфенок пропал, как не было хотя Ганка все ждала, что он появится, все оглядывалась и на речке, и на выгоне И уж совсем затосковав, пошла к коряжке, и вот он, тут выскочил из-за орешника, где до того прятался, никому не видимый. Ганка сначала обрадовалась, а потом рассердилась вот он, эльфенок, и ничего ему не делается, а все тумаки достаются ей, Ганке. Ей хотелось, чтобы эльфенок чувствовал себя виноватым, а он сидит себе, как ни в чем не бывало.
А я знал, что ты придешь, венок у него был из дубовых листьев, и листья эти отличали червонным золотом. Еще в венок были вплетены гроздья рябины. Красиво. Во сне видел.
А зачем я пришла, не знаешь? спросила она сурово. Я пришла, чтобы сказать, что нам нельзя больше видеться. И не бегай за мной!
Разве я бегаю? таращит свои зеленые глаза эльфенок. Это ты за мной бегаешь!
Я? Бегаю? Ганка аж задохнулась от возмущения. Ах ты, нечисть лесная! Да я Да я ненавижу тебя! Ты мне всю жизнь испортил!
Ганка, Ганка, я ж не хотел ничего плохого, эльфенок, чтобы угодить ей, надел портки, и теперь сидел на их коряжке, смешно ерзая, потому что портки с непривычки ему мешали. Разве я тебя чем обидел, Ганка? Мы же даже не лежали вместе.
Знаю, а только нельзя нам больше видеться. Вот, последний раз пришла я на тебя посмотреть.
Она протянула руку и дотронулась до его щеки, гладкой, горячей и нежной, точно раковина-перловица.
Как же я, Ганка? зеленые глаза эльфенка наполнились слезами, стали похожи на маленькие болотца. В зелени и синеве плавали золотистые пятнышки Ганка всегда дивилась, как это у него глаза могут быть такими разными; каждый миг разные. Ах, как ноет ее бедное сердце эльфенок уйдет навсегда, и волшебство уйдет навсегда. Приворожил ее, не иначе. Он и Федору когда-то так же приворожил, так, что она забыла своих и ушла с ним в лес, а ведь был совсем маленьким. Ах, эльфенок, эльфенок, что ты со мной делаешь!
Что же я совсем один теперь? Как же я И сыра не будет больше.
Последнее обстоятельство явно расстроило его сильнее всего, и Ганке стало обидно.
У тебя ж Федора есть, сказала она ехидно, она хоть и мертвая, а поговорить любит.
Федора больше не приходит, Ганка, эльфенок качнул дубовыми листиками, после чего искоса поглядел на Ганку и большим пальцем ноги ловко подхватил с земли еще один упавший желудь, подбросил его в воздух и поймал босой ногой же я ей сказал, чтобы больше не приходила.
Это еще почему? Ганка сняла чоботы и тоже попробовала поднять желудь босой ногой, но у нее ничего не получилось.
Мы поругались, Ганка. Это из-за тебя Она говорит, чтобы я с тобой не водился. Что это не дело, с тобой водиться. Чтобы я искал своих. Что я уже вырос и мне пора искать своих.
Федора хоть и мертвая, подумала Ганка, говорила на удивление разумно. Ганка так эльфенку и сказала.
Я хочу с тобой, Ганка Ты такая красивая.
Со мной нельзя, сердито сказала Ганка, и ничего я не красивая. Сам говорил, чернявая и нос длинный.
Короткий нос эльфенка сморщился и он быстро-быстро потянул им воздух, точь-в-точь отец Маркиан.
Может, и не такая красивая, но я без тебя не могу, Ганка Ты ведь уже совсем взрослая стала, я же чую Вы, люди, быстро растете. Я тоже скоро вырасту. Приходи ко мне жить в землянку, Ганка. Которую Федора вырыла. Она не велела никому ее показывать, а тебе я покажу. Там тепло. Ну, почти тепло. И я постелю листья папоротника, и мы будем лежать на них.
И везде насыплю цвет полыни, и пижму насыплю, чтобы нас не кусали блохи.
Ты что, совсем дурень? сердито спросила Ганка.
Может, дурнями лесные создания называть и нельзя, но этого уж точно можно дурень и есть!
Не хочу я жить в землянке и спать на папоротнике. Я хочу спать на лавке, и чтоб холстина была чистая, и одеяло шерстяное, и перина пуховая. Ты бы и правда лучше своих поискал, Листик твои шалаши из веток плетут и приманивают светляков, и свистом разгоняют тучи, и в шалашах у них всегда лето
Эльфенок опустил голову, и стал босой ногой чертить в пыли.
Я искал своих, Ганка, сказал он наконец, только знаешь, что они от меня бегают. Только я вижу кого-то из своего народа, он раз и все. И пропал. Думаю, от меня человеком пахнет. Потому что я рос с человеком. И ел вашу еду. Вот сыр, например. А может, у меня есть ваша кровь, Ганка? Как ты думаешь?
Не знаю, шепотом сказала Ганка. Не знаю. А только нельзя мне с тобой. Пойду я
Она встала, взула босые ноги в чоботы и оправила юбку.
Как же я один, Ганка? сказал эльфенок так жалобно, что у Ганки аж сердце заныло. Как же я теперь один?
А как знаешь, сухо сказала она. А будешь приставать, бате пожалуюсь!
И пошла не оглядываясь, хотя почти не видела дороги из-за застилающих глаза слез. Эльфенок, думала она, нечисть, лесная некрещеная тварь, для него что правда, что вранье, все одно, и задурить голову он может так, что и сама не будешь знать, что правда, а что нет. Так что пускай себе ноет и скулит, или пускай мирится со своей мертвой Федорой
Ганка, эльфенок бежал за ней, легкий, словно и правда был в родстве с сухими листьями, что невесомо кружились под ветром, Ганка
Ну чего еще? сердито сказала она, не поворачивая головы.
Ты меня бросаешь, Ганка, а я тебе что-то скажу. Не хотел говорить, а теперь скажу. Вот стань здесь, и я скажу
Он вдруг загородил ей дорогу и худыми своими длинными руками прижал ее к стволу старой березы, такой старой, что эта береза уже и забыла, когда на ней в последний раз появлялась белая чистая кора От эльфенка шел сухой жар, такой сильный, что Ганка отвернула лицо.
Ужас что делается, Ганка! теперь он дышал ей прямо в ухо. В лес спустился тролль. Я его видел, Ганка, сам видел, он ходит и рычит. Весь в бурой шерсти, вот как медведь, правда, даже больше медведя.
Все ты врешь, сказала Ганка на всякий случай.
Не веришь? Пойдем, покажу!
Не хочу! Ганка отчаянно замотала головой, так что косой своей хлестнула эльфенка по лицу.
Не тролля, Ганка! На тролля нельзя смотреть. А то он сам на тебя посмотрит. Он же людоед. Просто что-то покажу. Пойдем
Меня матуся убьет, сказала Ганка безнадежно.
Ах, эльфенок, эльфенок, что ты со мной делаешь почему я тебя слушаюсь? Я же хотела уйти навсегда.
Я ж ничего плохого. Только покажу. И он потянул ее куда-то вбок от тропинки, где деревья были темней и гуще, а прошлогодняя листва пружинила под ногами.
Деревья окружали их, точно черные великаны, обутые в моховые чоботы; все они были в парчовых пятнах лишайника, и Ганке пришлось задрать голову, чтобы увидеть их кроны как она тут оказалась? Куда позволила себя увести?
Смотри, Ганка, смотри!
Он тянул длинными своими тонкими руками вверх, показывал ей на что-то, и Ганка увидела там, в вышине, свежие светлые царапины, словно бы кто-то очень сильный и высокий провел по коре дерева граблями. Кора свисала лохмотьями, и луб тоже свисал лохмотьями.
Это медведь, сказала она неуверенно.
Вот и нет, эльфенок опустил руку, и теперь стоял, от возбуждения приподнимаясь на цыпочки, это тролль. Я его видел, Ганка. Видел, как он точил когти. У него ноги, как у человека, а лапы, как у медведя. И глаза желтые и зубы желтые.
И он рычит вот так эльфенок раскрыл розовый рот и рыкнул, одновременно ударив себя в грудь кулаком. Получилось слабо и неубедительно. Точно котенок мяукнул.