Скорее не из настоящего любопытства, а для того, чтобы не дать себе задремать, я беру в руку одну из стоящих передо мной шахматных фигур. Она искусно вырезана из мрамора, и, когда до меня доходит, на что именно я смотрю, у меня округляются глаза. Фигура представляет собой великолепное изображение вампира, включающее в себя традиционный черный плащ, грозное лицо и оскаленные клыки. Это настолько хорошо сочетается с атмосферой замка в стиле готических романов, что не может не забавлять. К тому же сделан вампир с необычайным искусством.
Заинтригованная, я протягиваю руку и беру одну из фигур, стоящих на противоположной стороне доски. И едва не разражаюсь смехом, когда понимаю, что это драконсвирепый, величественный, с огромными крыльями. И невероятно красивый.
Как и весь этот комплект шахматных фигур.
Я ставлю этого дракона обратно на столик и беру другого. Вид у него менее свирепый, но с этими своими полузакрытыми сонными глазами и сложенными крыльями он выглядит еще более изысканно. Я внимательно рассматриваю его, любуясь искусной проработкой всех деталей. Все в нем, начиная с идеально выполненных кончиков крыльев и кончая аккуратно вырезанным изгибом каждого из когтей, свидетельствует о том, с каким тщанием работал тот, кто изготовил эту фигуру. Я никогда не увлекалась шахматами, но, возможно, такой их комплект изменит мое отношение к этой древней игре.
Поставив на столик фигуру дракона, я опять протягиваю руку к другому краю доски и беру с нее королеву вампиров. Она прекрасна, у нее длинные струящиеся волосы и прихотливо украшенный плащ.
На твоем месте я был бы с ней осторожен. Она умеет больно кусаться. Кто-то, говорящий низким рокочущим голосом, произносит эти слова так близко, что я чуть не падаю со своего кресла. Вскочив, я со стуком роняю шахматную фигуру, резко поворачиваюсь с неистово бьющимся сердцеми оказываюсь лицом к лицу с самым потрясающим парнем, которого когда-либо видели мои глаза. И дело не только в том, что он привлекателен хотя этого у него определенно не отнять.
Однако в нем есть и нечто большее, нечто особенное, мощное, ошеломляющее, хотя я понятия не имею, что это может быть. Ясное дело, это из-за его лицатакие лица любили воспевать поэты XIX века. Оно слишком пронзительно, чтобы его можно было назвать прекрасным, и в то же время так великолепно, что иначе его все-таки не назовешь.
Высоченные скулы.
Полные красные губы.
Острый подбородок.
Гладкая, алебастровая кожа.
А глаза они похожи на бездонный черный обсидиан и, кажется, могут видеть все, не показывая ничего. К тому же их обрамляют до неприличия длинные и густые ресницы.
И, что еще хуже, взор этих всеведущих глаз сосредоточен сейчас на мне, и мне вдруг становится страшноа вдруг этот парень может видеть все то, что я так упорно стараюсь скрыть? Я хочу опустить голову, отвести глаза, но не могу, ибо нахожусь в плену его взгляда, зачарованная исходящим от него магнетизмом.
Я с усилием сглатываю, чтобы восстановить дыхание.
Но у меня ничего не выходит.
Он приподнимает один уголок рта в кривой улыбке, которая отдается в каждой клеточке моего тела. Причем эта его самодовольная ухмылка ясно говорит о том, что он отлично понимает, какой эффект производит на меня. И, что еще хуже, наслаждается им.
Меня охватывает раздражение и растапливает лед бесчувствия, который сковывал мое сердце с тех самых пор, как мои родители погибли. Я пробуждаюсь от оцепенения, которое одно только и не давало мне выть белугой весь день от несправедливости того, что произошло. От боли, ужаса и беспомощности, которые целиком заполнили мою жизнь.
Это неприятное чувство. И тот факт, что его пробудил во мне именно этот парень с его самодовольной ухмылкой и холодными глазами, которые упорно держат мои собственные глаза в плену и в то же время требуют, чтобы я не слишком приглядывалась, бесит меня еще больше.
Именно гнев в конце концов дает мне силы оторвать взгляд от этих его глаз. После чего я начинаю лихорадочно искать, на чем бы сосредоточиться теперь.
К сожалению, он стоит прямо передо мной, так близко, что загораживает от меня помещение.
Делая все, чтобы не встречаться с ним глазами, я пытаюсь смотреть куда угодно, только не на его лицо. И вместо лица мой взгляд упирается в его длинное стройное тело. О чем я тут же начинаю жалеть, поскольку черные джинсы и футболка только подчеркивают его плоский живот и твердые, рельефные бицепсы. Не говоря уже о широченных плечах, которые, собственно, и не дают мне видеть все остальное.
А если добавить к этому еще и густые черные волосы, пожалуй, чуть длинноватые, так что они падают ему на лицо и ласкают его невероятно красивые скулы, становится ясно, что мне остается только односдаться. И признать, что, несмотря на свою гадкую ухмылку, это парень до жути сексуален.
А еще немного ядовит, на редкость необуздан и невероятно опасен.
Когда все это наконец доходит до меня, из моих легких вылетает даже то небольшое количество кислорода, которое мне удалось закачать в них на этой высоте. Что злит меня еще больше. С каких это пор я превратилась в героиню любовного романа? В новенькую, впавшую в экстаз при виде самого обольстительного и недосягаемого парня в школе?
Ну, нет, обойдется.
Твердо решив подавить всю эту хрень в зародыше, я заставляю себя еще раз посмотреть на его лицо. И на сей раз, когда наши взгляды встречаются, понимаю, что, даже если я вдруг начала вести себя как банальная дура из слезливого романа, это совершенно неважно.
Один взгляди мне становится ясно, что этот темноволосый парень с непроницаемыми глазами, явно готовый посылать всех и вся, не может быть героем ничьего романа. И уж подавно героем моего.
БОЛЬНО КУСАТЬСЯ
УМЕЮТ НЕ ТОЛЬКО
КОРОЛЕВЫ ВАМПИРОВ
Твердо решив, что эта дуэль взглядов, немного отдающая демонстрацией его превосходства, должна прекратиться, я пытаюсь отыскать хоть что-то, чтобы разрядить напряжение. И прихожу к выводу, что лучше всего просто-напросто ответить на то, что он мне сейчас сказал.
Кто умеет больно кусаться?
Он протягивает руку, берет со столика фигурку королевы и показывает ее мне:
По правде говоря, она далеко не милашка.
Я воззряюсь на него:
Это же просто шахматная фигура.
Его черные обсидиановые глаза блестят.
Ну, и что с того?
А то, что это всего лишь шахматная фигура, вырезанная из мрамора. Она никого не может укусить.
Он склоняет голову, как бы говоря: почем знать?
Есть тьма чудес на небе и в аду, Гораций, не снившихся философам твоим.
На небе и земле, машинально поправляю его я.
Он вопросительно выгибает одну угольно-черную бровь, и я продолжаю:
Цитата звучит так: «Есть тьма чудес на небе и земле, Гораций, не снившихся философам твоим».
В самом деле? Выражение его лица не изменилось, но в тоне звучит насмешка, как будто ошибку допустила я, а не он. Но я знаю, что не ошиблась, в прошлом месяце моя группа продвинутой предуниверситетской подготовки закончила проходить «Гамлета», причем наш учитель обсасывал эту цитату целую вечность. Пожалуй, моя версия нравится мне больше.
Несмотря на то что она неверна?
Именно потому, что она неверна.
Я понятия не имею, как следует отвечать на такое, а потому просто качаю головой. И начинаю гадать, очень ли капитально я заплутаю, если прямо сейчас отправлюсь на поиски Мэйси и дяди Финна. Надо полагать, очень, ведь это здание огромно, но, пожалуй, мне все-таки следовало бы рискнуть. Потому что чем дольше я остаюсь здесь, тем яснее понимаю, что этот парень не только полон загадок, но и внушает страх.
Не знаю, что из этого хуже. И с каждой секундой все больше убеждаюсь, что мне совсем не хочется это узнать.
Мне надо идти. Я выдавливаю из себя эти слова, только сейчас осознав, что все это время у меня были стиснуты зубы.
Да, надо. Он делает шаг назад и кивком показывает на комнату отдыха, которую мы с Мэйси только что миновали: Дверь вон там.
Я ожидала не такого ответа, и его слова застают меня врасплох.
То есть ты хочешь сказать мне: скатертью дорога?
Он пожимает плечами:
Если уедешь и оставишь эту школу, мне плевать, как ты истолкуешь мои слова. Я не раз предупреждал твоего дядю, что тут тебе будет небезопасно, но ты ему, видимо, не очень-то дорога.