Западня для Людоеда
Пролог
Пугливый закричал и резко отскочил, запутался в складках длинных одеяний и потерял равновесие, перейдя на душераздирающий визг, суча ногами и руками в попытке отодвинуться подальше.
Шум вызывал агонию, и я скорчился от приступа нестерпимой боли, со всей силы сжав нечто круглое и твердое. Маленькие светящиеся диски, как тот, что я забрал у Пугливого, были на груди у всех присутствующих, притягивая и побуждая прикоснуться.
Что это?
Ладонь свело судорогой и обожгло холодом. А сквозь вопли Пугливого пробился совсем другой звук, которого быть не могло в камере, из изоляционного стекла, не пропускающего вибрацию.
Этот звук был страшней пытки и прекрасней чистейшего удовольствия.
Скорбь и радость. Терзание и восторг.
Жизнь. Чужая жизнь.
***
Он поправил съехавшую на глаза шляпу из соломы и с удвоенной силой принялся выдергивать сорняки. Он старается, несмотря на палящее солнце и невыносимую жару, распугавшую даже насекомых. Он знает, что Волат доволен, когда клумбы опрятны и совершенны, поэтому будет продолжать усердно трудиться. Он улыбнулся, как всегда, думая о брате.
Вечером он забрал все инструменты, вернулся в рабочую хижину, наспех поел и лег спать, чтобы с самого утра снова приступить к работе. День за днем, цикл за циклом.
Он тщательно ухаживал за домом и скрупулёзно следил за порядком в саду Владыки, рассчитывая на хоть какой-то знак внимания. Раньше Волат изредка удостаивал его недовольным взглядом или мимолетный жестом, отсылая прочь или указывая на плохо сделанную работу.
И это было приятно.
Он был согласен на что угодно, только не безразличное пренебрежение, как к остальным отвергнутым. Но его давно перестали замечать, словно его больше не существует.
Он с остервенением вырвал вялый росток, посмевший осквернить клумбу, когда до его ушей долетел трепещущий отзвук, похожий на ветер в зарослях тростника.
Что это?
Вот снова! Только в этот раз громче, ярче. Неистово.
Он выронил растение и задрожал всем телом, оглядываясь в поисках источника.
Это не похоже на пение птиц. Ни на что не похоже.
Он медленно двинулся в сторону дома Владыки, откуда лился этот дивный неслыханный ранее звук.
Тон сменился. Низкий и протяжный, как звериный вой, но не имеющий с ним ничего общего.
Он бесшумно ступал по земле, едва дыша, а в груди так сильно сжалось, что стало почти больно.
Один звук плавно сменял другой, заполняя всю площадку перед беседкой. Переборы поднимались до вершин, замирая на самом пике, а потом стремительно падали в бездонную пропасть, раздаваясь словно из самых недр земли. Тут было вседревняя твердь гор, стремительный бег воды и легкость воздуха.
В центре беседки покачивалась седьмая женка брата, и эта небывалая благодать разливалась от нее.
Немыслимая магия!
Еще никогда он не внимал столь всеобъемлющему и неудержимому потоку. Сбитый с толку, он летел, растворяясь в этой сверхсиле без остатка. Его трясло вместе с невесомой вибрацией на акцентах и в конце длинных протяжных звуков, исходивших от девушки.
Отступник, позабывший все, кроме желания усердно трудиться, остро ощутил, как его сердце бьется в такт и в ритме со всем миром. Жгучие слезы бежали вниз, а глаза сами собой закрылись. В этот миг все перевернулось, вдохнув заново давно отобранную жизнь. Не в силах совладать с собственным телом, он опустился на землю и прикоснулся к ней ладонями в поисках поддержки и опоры.
Заметив движение, девушка испугалась и замолчала. Она резким движением схватила со скамейки вуаль, чтобы прикрыть лицо, но сразу отложила ее обратно, сообразив, что перед ней всего лишь отвергнутый.
Йды вдэ, произнесла она недовольно и повторила приказ уйти жестами, гордо вскинув голову и тряхнув бесстыдно распущенными светлыми волосами.
Он вздрогнул и, словно очнувшись от долгого мертвого сна, быстро заморгал. В одно мгновение исчезла та самая нить, указавшая путь из пустоты и призвавшая надежду.
Пожалуйста, еще раз, попросил он, еле вспомнив, как пользоваться собственными пальцами, и благоговейно поклонился. Мне очень нужнонужно
Кто ты? спросила девушка и приблизилась, всматриваясь в загорелое лицо незваного слушателя.
Отступник, госпожа. Это мой выбор и моя вина.
Он вновь ощущал себя полнейшим ничтожеством. Момент был упущен. Его переживания погасли, вновь осталась только лишенная эмоций безвольная оболочка.
Ты не великан, на лице девушки промелькнуло облегчение.
Я вещь.
Ты не чудовище. Это все, что имеет значение.
«У нее красивые глаза. Цвета неба и полны грусти», эта мысль поразила его, и он поспешно отвернулся, ведь отвергнутые не имеют права смотреть на женщин великанов.
Имя?
Айола. Фиолетовая.
Я имела в виду твое имя.
У меня его нет. Но меня иногда называют Убродом.
Что это значит?
Это отвратительный снег, надругавшийся над землей.
А мне нравится снег. Как тебя звали раньше?
Дейон.
Идем, Дейон! Айола схватила его за руку и потянула за собой к беседке.
Куда? растерялся он, от неожиданного рывка.
Маленькая теплая ладонь мягко и требовательно касалась его кожи там, где заканчивался рукав рубахи, посылая волну мурашек по всему телу и приводя в ужас от неведомых ранее ощущений. Отвергнутые трогали друг друга только для наказания.
Мне спевать?
Айола отпустила его в центре беседки, а сама остановилась у противоположного входа перед лестницей.
Спевать? непонимающе переспросил Дейон, пробуя на вкус ее слова и потирая то место на запястье, где совсем недавно были ее пальцы.
В неживом языке великанов нет подобного понятия. У людей есть для этого слово, показала руками она и продолжила вслух. Песнь.
Песнь, промолвил он, повторяя, затем попросил жестами. Ты сделаешь для меня?
Для себя. Только это напоминает о том, что я все еще жива.
Сделав глубокий вдох, Айола запела.
***
Мне тоже когда-то «спевали». Замелькали образы и картинки из прошлого.
Смех. Зеркала. Красивая женщина в белом.
Кто она?
Где она?
Судя по красно-желтым движущимся пятнам света, в помещении, помимо него, сейчас здесь было только четверо мужчин. И никаких женщин.
Пугливый продолжал верещать и брыкаться. Мягкий и Огромный занимали собой почти все пространство и творили сковывающую магию. А Ломаный прижался к стене, чтобы не путаться у них под ногами. Он тоже всегда боится, но не паникует.
Дверь внезапно распахнулась, впуская незнакомца. Он подскочил к Пугливому и плотно закрыл ему рот рукой. Мои мучители всегда приходят на тридцатую ночь. Их вибрации мне хорошо знакомы, но этого человека я чувствую впервые.
Вот это сила!
Тихо, прошипел Сильный на ухо Пугливому, отпуская.
Он должен быть без сознания, пока я наношу знаки, попробовал оправдаться тот. А сейчас схватил Печать и чуть не придушил меня.
Используй жесты, шепотом ответил Сильный, вытерев свою руку об одежду Пугливого.
Хватит обниматься. Император долго ждать не будет, проворчал Огромный, даже не стараясь говорить тише. Свен, забери Печать!
Голоса продолжали вызывать вспышки боли. Но все кардинально поменялось. Волны шли вдоль позвоночника к рукам и ногам, а потом обратно, выкручивая, ломая, но больше не лишая сознания. Речь оставалась невыносимой, только она приобрела хоть какую-то внятность. Это будоражило сильней привычных мучений.
Мягкий осторожно дотронулся до моей руки, чтобы разжать непослушные искалеченные пальцы и забрать Печать. Его зовут Свен, и его прикосновения всегда осторожные и аккуратные. Вот и сейчас Мягкий Свен погладил очередной палец, успокаивая, прежде чем попытаться его выпрямить.
Сколько можно возиться? во весь голос сердился Огромный.
Спазм не дает ослабить хватку, нараспев произнес Свен, не отнимая рук, занятых растиранием моих непослушных онемевших пальцев. Голос Мягкого был терпимым, в отличие от хриплого и полного злобы рычания Огромного.