Матросы все фыркали и называли нежным цветочком, за что пришлось одного даже стукнуть сложенным зонтиком, что вызвало новый взрыв хохота.
Энрике помогал спускаться по трапу и садиться в экипаж, а она все думала, придерживая юбки, о жаре, городе, о всей этой моде, о мужчинах и женщинах, штанах и простой рубашке, о море и вольном просторе.
Как дама знатная, была мила, очаровательна и мила, лишь изредка врываясь в мужские разговоры своим веским суждением или излишней осведомленностью в делах и морских, и торговых.
Дни летели, сменяя друг друга.
Просмолили трюм, заменили утлегарь, обновили такелаж. Загрузили бочки с ромом и вином, встреченные одобрительным гулом команды. В капитанскую каюту снесли мешочки с жемчугом, крупным для украшений и мелким для отделки одежды.
Приняли пополнение. Так на корабль попали братья-буканьеры Марко и Мануэль, разорившийся лавочник Флавио, пропивающий последние деньги, и бывший матрос с Марии Сантиссима, Чуи Сагроса, полюбивший красавицу-горожанку настолько, что оформил с ней отношения, взял расчет, попрощался с командой и зажил счастливою жизнью. Жизнь эта, однако, продлилась недолго. У красавицы проявился характер, тем более гневный, чем чаще дражайший муж делал что-то вопреки ее мнению. И Чуи сбежал.
- ...а она, значит, и говорит: Чуи, любимый, якорь тебе в печенку, почему ты сидишь все дома? А я ей: милая, цветочек ты мой обожаемый, сама же просила подладить нашу кровать. Нет, говорит, гром тебя разрази, не было этого. Я ей слово - она мне десять, мегера моя ненаглядная. И все-то не хорошо, и дома я - плохо, и в городе как задержусь - беда. То Чуи, се... мамочка ее еще, да тетушки зудят во все уши. Э! Вот и решил тогда, что любимым изменять не след. А что любимое-то? Море да знатный корабль, и иного не надо. А что, разве ж неверно я говорю?
Верно, верно, доносится ворчание моряков. Лючита смотрит на них, улыбаясь. Разные все, и по нации, и по уму, и по внешнему виду, однако ж - команда.
* * *
Пуэто-Перла прощалась - рыночным гамом, криками мальчишек на пристани, всхлипами девушек с расколотым сердцем и размеренным хеканьем рыбаков, выходящих в море, кто на веслах, кто под парусом. Матросы, особенно те, что новые, провожали порт взглядом, пока тот совсем не скрылся из виду.
Воздух пах морем и свободой, Лючита дышала полной грудью, улыбаясь и подставляя лицо восходящему солнцу. Мужчины драили и скатывали палубу, вышагивая по ней босиком. Девушка тоже разулась, закатала штаны до колен и рукава у рубашки и взобралась на марс, с детским восторгом внимая песне парусов и снастей.
"Ну вот какой из меня капитан? - думалось ей, - так, птичка на веточке. Совсем несерьезно"
Думала так и знай себе улыбалась. Поглядывала сверху на команду.
Нечто в облике одного из матросов показалось смутно знакомым, уже виденным, но вовсе не здесь и сейчас. И чем ниже она спускалась, тем больше утверждалась в своей догадке.
- Сеньор Димаре, я желаю вас видеть в каюте, немедленно, - бросила она в спину одному из мужчин.
Тот распрямился, тряхнул головой, откидывая волосы с глаз, но девушка уже на него не глядела, перебравшись на ют.
Он предстал перед ней, отсекая вместе с закрывшейся дверью свежесть яркого утра.
Здесь тоже царит свет, но приглушенный, тени прячутся по углам, в воздухе витает аромат кофе с пряностями и капелькой рома, с оттенком свечей, каких-то трав и душистого мыла, пыльный запах книг и тревожный - заряженного оружия.
Девушка сидит в кресле возле стола, поджав одну ногу и рассматривая песочные часы. Поднимает взгляд, строгие глаза все смотрят упорно.
- Сеньор Димаре, может быть, объяснитесь?
- Конечно, - выдыхает он. И молчит.
- И? Коим образом вы попали на мой корабль?
- Как и все. Нанялся в вашу команду. На месяц-другой, а может, на год. Что я, в сущности, видел, кроме Пуэрто-Перлы? Она хороша, эта жемчужина, но... не век же дома сидеть.
- Замечательно, просто чудесно. Но почему я об этом не знаю?
- Ваш брат, я думал, он скажет.
Он поднял глаза от пола, глянул открыто, девушка перевела взгляд на стену.
- Да, конечно, - пробормотала Лючита. - Энрике... братец мой дорогой. Вы можете быть свободны, Уберто.
Кортинас же поступок свой и поступком-то не посчитал. Нанимая желающих, он говорил об этом сестре, но не считал должным отчитываться в каждом шаге.
- А что, тебе он не нравится? - вопросил он, откидываясь в кресле и щуря глаза, словно огромный кот. - Или же наоборот, а? Признавайся, сестренка.
Она лишь отмахивалась и ссылалась на дела чересчур неотложные, а сама себя спрашивала, неужели прав ее братец. А если и прав, то что тут такого?
Откидывая мысли подобные, занимала себя наукой. Читала труды ученых мужей по устройству мира и географии, морской науке, истории, а то и легкие книжицы о приключениях, развлечения ради. Занималась грамотой с Ахэну, вертлявым и бойким, но себе на уме.
С мальчиком-метисом приключилась история, едва не заставившая Читу ссадить его в первом порту. Однажды проснулась она от скрипа, подумалось сразу, что нужно смазать петли у двери, и лишь потом осознала, что за окнами ночь и луна, бригантина летит по волнам, вокруг тишина, и быть в каюте никого, кроме нее, не должно. Ладонь скользнула к краю постели, где пистолет. Щелкнул взводимый курок, непрошеный гость замер, но тут же двинулся к секретеру. Полоска света, протянувшаяся от окна, выхватила из темноты невысокого роста человечка, худого, с волосами в тугой косице.
- Стой, а то стрелять буду, - отчетливо сказала девушка, прицеливаясь.
Человечек вздрогнул и метнулся обратно к двери, кинулась наперерез, столкнулись, ухватила за ворот рубахи, мальчишка вывернулся, будто змея, но тут же получил пинок пониже спины и тычок пистолетом под ребра.
- Садись, - бросила она властно, отпихивая его к центру комнаты и проворачивая ключ в замке.
Говорил ведь братец, что запираться надо, не слушала.
Зажгла свечи под аккомпанемент сердитого сопения по ту сторону стола.
- Дурак мелкий! Творишь-то чего?
- Я... не....
- Ага. Ты, именно так. Ахэну, зачем ты сюда пришел?
Мальчик потупился, но тут же глянул дерзко.
- А и затем! Ты... вы, думаете, что такая богатая, и сразу все можно? А я, может, не ел целыми днями, и смотрел - на таких вот богатых и знатных, всех в шелке и жемчугах, но с черным сердцем. Они... вы... делают, что хотят, и всем все равно, кто живет, а кто умирает. А у меня мама... и сестра... были. И я воровал! Да! И буду... потому что нельзя так...
Глаза его загорелись гневным огнем, вскочил, весь как натянутая струна, тронь - зазвенит.
- Тише, милый. Разве кто когда говорил тебе против твоих занятий, здесь - говорил? Разве был к тебе груб и нечестен, или зол без причины, или голодом морил тебя? Разве не сам ты пришел и выбрал - все это? - мальчишка сник, а она продолжила, - ты выбрал команду, что больше, чем семья, и корабль, который ценней, нежели дом. И здесь, у своих, ты смеешь воровать? Да за такое положено вздергивать на рее без слов, ибо тот, кто украл, завтра предаст в бою.
Метис вскинулся.
- Ну и пусть!
- Но зачем? Тебе выдался шанс начать новую жизнь, а ты сам все портишь. Зачем?
Мальчик водил пальцем босой ноги по стыку плотно подогнанных досок. Девушка протянула руку коснуться его руки, но тот отдернул ладонь, поглядывая с недоверием.
Грустная усмешка скривила губы.
- Что ж с тобой делать-то? Делом стоящим, что ли, занять... Будешь учиться? А я никому не скажу...
И слово свое сдержала, не рассказав о той ночи даже Энрике, а мальчику помимо науки морской, с затрещинами и бранью, прибавилась наука "бумажная", как звал ее сам, морща презрительно нос. Пачкались пальцы, ломались перья, растекались жирные кляксы, съедая четвертину листа, а он все пытался вывести хоть что-то, похожее на слова.
* * *
На камбузе вместо Кобэ хозяйничал Гойо, поворачиваясь с удивительной легкостью для своей нехрупкой фигуры.
С новым коком прибился в команду котик невнятного цвета - серый с рыжими подпалинами. Оказался он мелок и худ, ребра торчали, намекая недвусмысленно, что на этих костях мяса могло бы быть и побольше. Мистер Нэд, оглядев придирчиво живность, сказал, что у кота этого из набора лишь киль, шпангоуты да две пары весел с когтями, и нелепость подобная плавать не может. Разве что обшивку поднарастить.