Дракон недовольно поджал губы:
Я прекрасно вижу агрегаты слежения и выявления, пробивку по базе, молодой человек, строго сказал Феликс, и доложу вашему руководству, как топорно здесь всё налажено. Будь я преступником, давно бы ударил вон туда, дракон показал на один угол, где висела керамическая фигура дракона, а потом перенес взгляд в сторону окна с кашпо, сюда, в розу, например, или в бегонию И заключительный удар в тумбочку, где располагается усиливатель. Пока другие посты сообразят, что у вас нападение, через этот пункт можно провести полкоролевства Тего, еще и на Симплекс времени хватит.
Виноват, сэр! вздернулся пограничник и отдал честь. Вид у него был взволнованный. Исправимся. Наложим иллюзию в три слоя.
В четыре! дотошно поправил Феликс. И доложите о выполнении в письменном виде.
Да, сэр! испуганно повторил пограничник.
И что он так перепугался?
Я удивленно обернулась к дракону. Но не успела и рта раскрыть, как была схвачена под локоток и оттащена в карету.
Когда за нами закрылась дверь и карета тронулась, Феликс довольно улыбнулся.
Что это было? Что за странные вопросы? Что с ним? набросилась я на дракона.
Конечно, у меня нет опыта по пересечению границ, но даже постороннему человеку ясно, что пограничник испугался слов Феликса.
Кто вы? задала самый важный вопрос. Явно не вор. А что делали в Грэдстоуне?
Сказал же, был в отпуске.
Разве это подходящий город для отпуска?
А то! мне достался донельзя хитрый взгляд. Спи, Изабо. До столицы ехать сутки.
Но я должна встретиться с Наринэ!
Сутки! строго приказал Феликс и нахмурился. Не перечь мне, Изабо.
Я открыла рот, чтобы возразить, но не смоглатяжесть опустилась на мои веки, сковала тело и утащила в сон. Как я ни сопротивлялась, ничего не смогла с собой поделать.
***
Мужчина, сидевший напротив меня, кривился. Он только что с брезгливым видом бросил вилку на стол и разглядывал меня так, будто я не человек, а маленькая надоедливая мушка.
Стало очень неприятно. Захотелось встать и уйти, но я не могла. Сама не знаю почему.
Не могу есть два дня подряд одно и то же, сквозь зубы прошипел он. Ты целый день дома. Какого черта не приготовила отбивные?
Про что это он? Я и не понимаю и почему-то расстраиваюсь. С дрожью в голосе спешу оправдаться:
Ты купил большой кусок. Пока он разморозился, пока я порезала и поставила мариноваться, прошло три часа. А потом нужно было бежать к Тёмочке. Он проснулся и заплакал.
Подумаешь, подождал бы, ответил мужчина и встал.
Подошёл к холодильнику, достал банку пива и с характерным щелчком откупорил её. Выпил из горла.
Но он не мог ждать. Он плакал, почему-то растерялась я. Неужели ты не понимаешь, он не может ждать? Да и колбаски сегодня другие, с чесноком. Вчера были люля-кебаб.
Мои слова вызвали недовольство мужчины. Он снова скривился:
Не люблю полуфабрикаты, ты же знаешь. Сто раз тебе говорил, а ты опять за своё. Лишь бы баклуши бить и не готовить. А ведь дома сидишь. Государство тебе деньги платит, чтобы ты за ребёнком и мужем ухаживала. Моя мать никогда не отказывалась готовить, громко отхлебнув, он достал из кухонного шкафчика чипсы. Закажи пиццу, что ли.
У нас осталось мало денег, нерешительно возражаю я, наблюдая, как он чешет круглое пузо. Вчера купила пару ползуночков и подгузники. Осталось три тысячи до твоей зарплаты. Ещё неделю жить.
Возьми из декретныхчерез плечо бросает, как я теперь понимаю, якобы мой муж.
Но я положила их на счёт. Их нельзя снять. Вань, мы же решили копить Теме на обучение. Ты что, забыл?! чуть не плача, возражаю. Ты стал таким грубым, Вань. Я не узнаю тебя. Что-то случилось на работе?..
Я вижу эту сцену как бы со стороны и одновременно участвую в ней. Но не могу высказать свои настоящие мысли. Как будто повторяю заученную наизусть пьесу.
Странное чувство.
И в тоже время я не могу отделаться от мысли, что мне всё здесь знакомо: и кухня с потертыми шкафчиками бежевого цвета, и стол, покрытый цветастой клеенкой. Кружки с потрескавшимися стенками, которые почему-то нельзя выбрасывать.
Ах да: «Мама отдала их скрепя сердце. Это фамильный сервиз, и неважно, что от него осталось три кружки и два блюдца. Если выкинешь, обидишь маму. А она не заслуживает того, чтобы какая-то девка её обижала».
И я даже вспомнила интонацию, с которой невсамделишный муж Ваня мне это говорилстолько в его тоне было гордости и апломба, что я тогда подумалаон цитирует мать.
И мне стало очень обидно. Я тоже не заслужила того, чтобы пить из треснувших кружек. А уж поколотые салатники сразу бы выбросила, но их тоже «нельзя трогать».
А почему я не могла пойти и купить другую посудуне знала. Не могла и всё тут.
Вдруг я услышала детский плач. Он доносился из соседней комнаты, как и звук включённого телевизора.
Вздрогнув, я бросила тряпку, которой собиралась протереть стол, и выбежала из кухни.
Ракурс сместился.
Теперь я укачивала ребенка под звуки равнодушного комментатора. Ему, невидимому мужчине из телевизора, было наплевать, что громкость бьёт по ушам и превышает все допустимые в десять часов вечера децибелы. Он орал, что нападающий перехватил подачу и рвётся к воротам противника. Ему важно было донести свою характеристику футболиста как до замершего перед телевизором мужа, так и до его сына, вздумавшего так не вовремя проснуться.
Опять хнычет, недовольно цедит муж, хрустя чипсами. Это он в тебя такой. Я в его возрасте спал по шесть часов без пробудки и не мешал родителям жить.
Меня эти слова искренне возмущают, и я несдержанно отвечаю:
Как ты можешь сравнивать? Все дети разные. К тому же Ксения Владленовна растила тебя без отца!
Реакция, последовавшая за этим, удивляет как меня, стоящую с ребёнком, так и меня, наблюдающую со стороны.
Не смей судить мою мать! грозно рычит муж.
И я пугаюсь. Делаю шаг назад, отворачиваю ребенка, чтобы не ударил.
Слишком обозленное лицо у мужа, слишком гневно щурит глаза. Да и рука у него тяжёлая. Я почему-то хорошо это знаю.
Вань, я не сужу твою мать, шепчу и едва сдерживаю непрошенные слезы. При нем нельзя плакатьмуж не любит женской слабости. Он миллион раз говорил, что самая лучшая женщина на землеего матьникогда не плачет. Я пойду в кухню, Вань. Чай будешь?
Меня смеряют уничижительным взглядом, а потом снисходительно сообщают:
Давай, только с двумя ложками сахара. Без горки. Не как в прошлый раз.
Да, Вань, шепчу я и с орущим ребёнком на руках иду делать чай.
Слезы застилают глаза, стоит мне ногой закрыть дверь в кухню. Я устало облокачиваюсь на нее и продолжаю машинально качать дитя.
Тсс, маленький, тсс, тише, шепчу.
Чувствую, что молока нет. Груди пустые, а ведь кормила его два часа назад.
Не наполнились, нужно подождать. Поспать.
А смесь давать нельзядорого.
«Посадишь ребёнка на смесь, и разоритесь! слышу в голове авторитетный голос. Вот я Ванечку выкормила без всяких смесей, и какой хороший мужчина получился».
Ребенок орёт дурниной, пока я пытаюсь и покачать его, пританцовывая при каждом шаге, и заварить в чайнике листовой чай.
Не рассыпать бы, а то попадет. Скажет, что я транжирю его деньги.
И никого не волнует, что чайные пакетики заваривать с малышом на руках удобнее.
«Мама купила на распродаже три кило листового чая. Скажи спасибо, что самой не пришлось бегать по магазинам!».
Кипяток проливается, попадает мне на ногу. Я вскрикиваю и чуть не роняю малыша. В момент, когда я стою цаплей на одной ноге и мучительно стону, в кухню заглядывает муж. Я вижу его недовольное лицо, поджатые полные губы. Но что он мне говоритне слышу.
Невидимая сила высасывает меня из дурного сна
и я возвращаюсь в реальность.
Распахиваю глаза и с огромным облегчением вижу потолок кареты. Тело затекло после долгого неудобного положения, и правая нога не двигаетсяонемела.
Рядом со мной на сиденье посапывает Феликс.
Я аккуратно разминаю затекшие конечности рукой.
«Какое счастье, что это всего лишь сон!».
После страшного кошмара моя собственная ситуация кажется подарком судьбы.